Виолетта, напустив на лицо загадочности, встала на указанное место. В этом освещении она была восхитительно хороша: задумчивое нежное лицо, стройная, как у девушки фигурка, которую не могли скрыть ни дутая куртка, ни свободного покроя джинсы. Девушка и солнце — да и только.

Спускаться было легче, хотя бессонная ночь оказалась испытанием не только для Виолетты, но и для двужильного Лёвки. Поэтому красоты монастыря они осматривали несколько вяло. Лёвка лишь слегка оживился при виде Неопалимой купины:

— Сестрица Ви, — предложил он шёпотом, — а давай–ка её проверим!

— Кого проверим, братец Лео? — не поняла Виолетта. Она не снимала тёмных очков, чтобы хоть как–то скрыть следы бессонной ночи.

— Ну эту, купину, — Лёвка задумчиво глядел на роскошный зелёный не то куст, не то дерево в форме огромного шара.

Глянцевые листья купины неодобрительно шевелились — она не слишком–то жаловала авантюристов.

— А как ты собираешься её проверять? — Виолетта приспустила очки и внимательно посмотрела на Лёвку.

Надо же — поздняя любовь, кто бы мог подумать? Она и не предполагала, что на старости лет, на пятом десятке, она как девчонка влюбится по уши в случайного, как казалось когда–то, любовника.

— Как думаешь, с какого боку лучше подпалить? — Лёвка вполне серьёзно присматривался к зелёному шару.

— Малыш, не смей! — строго приказала Виолетта, но не выдержала и рассмеялась. — Ты что, хочешь провести остаток дней в арабской тюрьме?

— А чего будет–то? Если она неопалимая, то не сгорит. А если сгорит, значит, это не она, — рассудил Лёвка и достал из куртки зажигалку.

— Ты что, даже и не думай! — Виолетта, выхватив у Лёвку зажигалку, потащила его в другую сторону. — Не богохульствуй!

Выговаривая Лёвушке, Виолетта слегка кривила душой. Ей самой не очень–то нравился монастырь. Слишком было утоптано туристами, замусолено праздными взглядами. Да и чересчур помпезно: богато, с золотом и каменьями. Подарки со всего света. Да одного лишь камешка с роскошного оклада маленькому приходу в средней полосе хватило бы на целый год. И на ремонт осталось бы.

За стеной монастыря находилось тоже нечто впечатляющее — настоящий могильник. За решёткой в маленьком, едва освещённом кирпичном строении лежали горой черепа и кости — останки особо послушных монахов.

— Прямо Верещагин. Апофеоз войны! — воскликнул Лёвка и расчехлил фотоаппарат.

— Только, чур, меня на этом фоне не снимай, — усмехнулась Виолетта и отошла в сторонку. Только что она спасла купину, а здесь святые мощи были хорошо защищены от её Лёвушки — решётка на вид была достаточно крепкой.

Они решили не ходить на поклон мощам самой святой Екатерины. Хотя, как заговорщицки поведал Саша, тем православным, что поцелуют эти мощи, дарят памятное серебряное колечко…

— Чего это он у тебя такой кислый? Уксусу что ли выпил? — спросил Лёвка у Оли, старательно раскладывающей на лежаке полотенца.

— Лёв, ты же доктор? — спросила она, оглядываясь.

Саша плавал далеко в море, Виолетта, казалось, заснула. Теперь она лежала на животе, прикрыв голову Лёвкиной панамой.

— По образованию и призванию, — приосанился Лёвка. — Но я не практикую. У тебя проблемы?

— Просто ужас, — призналась Оля.

— Ну, выкладывай, если смогу, помогу.

— Помнишь, вот вы вчера не пошли на мощи смотреть? — Оля не смотрела на Лёвку, изучая собственную ногу.

— Не пошли, а что?

— И правильно сделали! Кости и кости, ничего особенного. А Сашке ужасно кольцо это захотелось, ну, которое дают, если поцелуешь…

— Приложишься, — поправил Лёвка.

— Ну это одно и то же. Так вот, я не поцеловала — понимаешь, не могу кости целовать. Как–то это негигиенично, что ли… А Сашка…

— Ну? Приложился? — обрадовался Лёвка.

— Прикинь! — согласно кивнула Оля.

— И что? Подумаешь, ничего особенного, — начал успокаивать её Лёвка. — Знаешь, сколько народу специально туда едут только за этим?

— Так то другие… А я после этого… — Оля покраснела.

— Ну? — поторопил её Лёвка. Он заметил, что Виолетта не спит, а едва сдерживая смех, прислушивается к их беседе.

— Баранки гну! — рассердилась Оля и покраснела ещё гуще. — Я после этого с ним целоваться не могу! И другое — тем более. Понимаешь? Брезгую!

Она отчаянно взглянула на Лёвку. В её голубых глазах накопились слезинки, готовые обрушиться на горячий песок Египта. Чтобы смыть его! На фиг!

— Так это потому Сашка такой квёлый! — догадался Лёвка.

Оля мрачно кивнула.

— И зачем мы только на эту экскурсию поехали? — отчаянно спросила она и тихо добавила. — А вдруг я больше никогда теперь не смогу…

— Не говори ерунды! — перебил её Лёвка. — Заставь его пополоскать рот шампунем. «Хэд энд шоулдерсом». Он не только перхоть, но и вообще всё живое уничтожает! Дать пузырь?

— Да у нас свой есть. Думаешь, поможет?

— Клянусь дипломом! — Лёвка, глядя честными глазами, приложил руку к сердцу.

— Ой, спасибо, Лев. Пойду, Сашке расскажу!

И Оля, на ходу сбросив шлёпанцы, устремилась к морю.

И только когда Оля отплыла от берега на приличное расстояние, Лёвка с Виолеттой позволили себе рассмеяться.

— Детский сад, — вытирая выступившие от смеха слёзы, констатировала Виолетта.

Вообще, поездка в Египет выдалась удачной во всех отношениях. Совместили приятное с полезным. Посмотрели на всякую экзотику. Загорели неплохо — и это посреди–то зимы! Поздно ложились и поздно вставали.

Впрочем, Лёвкино отношение к Виолетте порой принимало не совсем адекватные формы — это когда вдруг было отчётливо видно, насколько она его всё–таки старше. Тот случай с «мамой» Лёвка всё никак не мог выбросить из головы. И это его раздражало настолько, что он становился невероятно груб и нетерпим к любому виолеттиному жесту. С другой стороны, опыт Виолетты — во всех отношениях — был для Лёвки бесценным подарком.

Виолетта и в самом деле вела себя с ним отчасти по–матерински. Во всяком случае, подспудно следила за его манерами, не слишком–то до того изысканными. Просвещала она его и по части родного медиа–бизнеса. Лёвка больше понтовал, чем и вправду в его хитросплетениях разбирался. Но теперь он, по крайней мере знал, кто там есть кто. Многим был уже и лично представлен. Начал понимать, что можно себе позволить, а чего нельзя. Порой Виолетта брала на себя смелость напрямую давать ему деловые советы:

— Нет, малыш, ты можешь быть хорошим хозяином и даже работником в своей «Царь–медиа». Однако тебе необходим в этом деле специалист. Профи. Твой зам по творческим и оргвопросам. Да–да, что–то вроде шеф–редактора всего холдинга. И, между прочим, такой человек у меня есть…

— И кто же этот счастливчик?

— Клим Ворошилов…

— Ну да! — захохотал Лёвка. — Мы ж его так кинули с «Московским вестником», так кинули, что он нам этого по гроб жизни не забудет…

— Лёвушка, поверь, это — уже совсем не твои проблемы…

— Ну и замечательно. А то — ты ведь знаешь — проблем я не люблю.

По возвращении в Москву, через пару дней, Клим Ворошилов и вправду стал шеф–редактором «Царь–медиа». И буквально с этого дня дела холдинга не сразу, но потихоньку снова пошли в гору.

После возвращения из Петербурга Зера замкнулась в себе. Это так в романах пишут. Но она и в самом деле замкнулась напрочь. Не выходила из дома дальше соседнего супермаркета, игнорируя начавшиеся занятия. Коротко и неохотно отвечала на телефонные звонки. Сама вообще никому не звонила.

Гоша названивал ей утром и вечером, предлагая приехать, или с просьбой встретится где угодно.

Зера отвечала до ужаса однообразно:

— Не хочу. Мне надо побыть одной.

Это «побыть одной» ужа начало Гошу доставать. Хотя в глубине души он и понимал, хотя бы отчасти, что с Зерой на самом деле происходит. С ней случился обыкновенный психологический ступор. Так, как раньше, она жить не могла, а по–новому ещё не научилась.

Свою любовь, их бурный роман с Гошей она поначалу воспринимала как игру. Красивую, увлекательную, но всё же игру. Ей даже казалось временами, что всё это происходит вовсе не с ней, а с героиней мелодрамы или телесериала.