— Халява, сэр! — прокомментировал со смехом Геннадий.

— Это место сейчас — самое халявное в Европе, — согласился Степа. — Как раз для наших, которые при карло-марксизме привыкли жить. Для немцев главное, чтобы русских до работы не допускать. Они считают, что раз из России, так только улицы мести пригоден. Они рады все дать: и социал тебе и льготы, лишь бы ты не работал и не портил то, что они сами делают. Во страна! Кому — кайф, кому — хоть назад беги. Ну я-то тут, как немец, у меня все другое…

— Так у тебя право работать есть? — спросил с завистью Геннадий.

— А то! Марок накоплю, бар открою. — И он передразнил: — Вас вуншен зи? Немен зи пляц, битте. Ну, пойдешь зазывалой в медвежьей шкуре? Я сегодня, как хрен моржовый, тут отстоял вместо подставного. Он в Мюнхен уехал, а меня не предупредил.

Так постепенно дела Геннадия стали налаживаться. Он старательно занимался на языковых курсах, мечтал найти квартиру и копил на маклера. Особенно дела устроились, когда он встретил Ксанку из Воронежа.

Веселая тридцатилетняя девка Ксанка мечтала стать женой немца. Они познакомились, когда получали очередное пособие. Геннадий числился там, естественно, как Михаил, для Ксанки он таким и остался. В Воронеже она работала, как и он когда-то, в проектном бюро. И это их сразу сблизило.

— Контора закрылась — и хоть в гроб ложись. У кого огород, тем еще ничего, — рассказывала она. — Соседка, тоже уволенная, к подруге в заведение позвала, так там с первого раза такой гад попался — требовал, чтоб я шампанское открыла и себе вставила. Исследователь хренов!

— Тут-то жить можно спокойно! — сказал Геннадий для поддержания беседы.

— Эх, Мишенька, за немца бы выйти! — мечтательно проговорила она ему, словно близкой подружке. — Я бы такой фрау заделалась! В таком бы орднунге дом содержала, какой и немкам не снится!

Жизненные соки ее распирали, что она и подтвердила на другой день. Здесь, в Германии, Геннадий был у нее не первым. Прежде к ней приходил молодой эмигрант-курд, хотевший превратить ее однокомнатную квартиру в потайной штаб местного отделения Курдской рабочей партии. Из-за этого они и разошлись.

— Я в партиях дома не участвовала, мне еще тут их не хватало, — рассказывала Ксанка. — Только грязь наносили. А вообще, Мишенька, кайфовая же у нас с тобой жизнь! Нет, ну скажи: работать нельзя, а деньги выдают! И квартиру оплачивают, и транспорт. Во, где коммунизьма-то, а, Мишенька?! В Воронеже рассказать, весь город бы сюда рванул.

Она наслаждалась легальным бездельем, писала длинные письма родственникам, несколько раз на дню убирала свою однокомнатную квартиру, и не скучала.

Вся эта идиллия чуть не сорвалась, когда ему померещилась слежка. Однажды, когда он шпацирничал взад-вперед у бара в медвежьем облике, на другой стороне улицы остановились два типичных российских быка. С толстыми шеями, короткими стрижками — будто только что свалили с какой-нибудь улицы Ивановской, чтобы настичь его здесь.

Геннадий с трудом дождался конца смены — покинуть пост раньше времени было равнозначно прощанию с работой. Быки куда-то убрались, но ему казалось, что они высматривают его из ближних окон. Сдав костюм, он рванул через черный ход на вокзал, озираясь, снял-таки в ближайшем банкомате денег с кредитки, которую всегда держал при себе, и купил билет в первый же уходящий поезд. Поезд должен был привезти его в Голландию. Что он станет делать потом — соображалось плохо. Главное, было уйти от слежки.

Геннадий быстро шел вдоль поезда. До отправления оставалось десять минут. Он вскочил в нужный вагон и двинулся по узкому коридорчику, куда выходили стеклянные двери сидячих купе. Отыскав свое место в середине вагона, он взялся за ручку, чтобы открыть дверь, и вдруг увидел, что в соседнем купе сидят те самые быки.

«Выследили! Теперь конец!» — понял он. Быки делали вид, что спокойно разговаривают друг с другом и в его сторону не смотрели.

Он быстро повернулся к ним спиной и, стараясь не бежать, с солидным выражением лица, проскользнул к выходу, соскочил на платформу и, оглядываясь, перешел на другую платформу. Там стояла электричка до Дрездена.

Слежки за ним вроде бы не было. Хотя, кто знает, если эти быки сумели узнать, в какой поезд он взял билет и даже в какой вагон, они могли настичь его и тут.

Наконец поезд, уходящий в Голландию, тронулся. Через несколько минут отправлялась электричка, около последнею вагона которой Геннадий стоял. Киллеров на платформе видно не было, но он впрыгнул в вагон в последнюю секунду перед отходом. Здесь билеты можно было брать внутри поезда, он сидел в полупустом вагоне и со страхом ждал соотечественников Они пока не появлялись. Или его опять обманули, сев в другой вагон. С дрезденского вокзала среди ночи он позвонил Степе и объяснил ситуацию.

— Придурок ты, — сказал Степа — Это не за тобой, за мной приходили. Нужен ты им… Но я разобрался

Проболтавшись в поездах, Геннадий даже успел к нужному часу вернуться на свой пост у «Русского медведя»

Эта встряска помогла ему заново обдумать свою жизнь Новая ничего хорошего не обещала. Нужно было осваивать другие орбиты или возвращаться домой. Здешняя халява давала примерно то же, что и брежневский социализм, — жрачку без напряга, жилье и свободу ездить туда-сюда по Европе. Но не больше. Тогда же он и прочитал про убийство двух магнатов, которые его подставили с помощью собственного банка.

— Что ты такой смурной? — спросила Штопка, когда аккуратно завернутые в газету и три пакета останки собачки были уложены в морозильную камеру.

— С чего веселиться-то?

— Пока вас не было, звонила Агния, они с Глебом обещали зайти. Собираются в Усть-Нарву, между прочим. Там будет какой-то съезд или конференция журналистов стран северо-западной Европы. Шведы, эстонцы, латыши. Вот и ее пригласили.

— Ну, слава Богу. Я рад за нее.

Чак внимательно наблюдал за хозяевами и внезапно совершенно отчетливо кашлянул. Настоящим собачьим кашлем.

Самарин и Штопка застыли в ужасе. Чак кашлял, и теперь это, увы, не казалось.

— Завтра же поеду к ветеринару, — сказала Штопка, — Придется лекцию пропустить, ну ничего, студенты отдохнут.

— Знаешь, за те деньги, которые тебе платят, ты можешь появляться раз в месяц, не чаще. Я вообще не понимаю, что ты там делаешь…

— Знаю, — перебила Дмитрия Штопка, — могу то же самое сказать и о тебе. Меня вообще восхищает наша страна. Сколько народу работает бесплатно или практически бесплатно! Институты, школы, больницы. Как ты думаешь, можно было бы на Западе набрать целый штат университетских преподавателей, которые все поголовно будут работать бесплатно? Я что-то сомневаюсь.

— Но лекцию можно пропустить без зазрения совести, — закончил Дмитрий. — Я правильно понял твой оправдательный монолог?

— Ну, ты и зараза, — покачала головой Штопка и снова посмотрела на собаку. — Бедный ты мой песик, что это ты вдруг закашлял? Прав был тот тип в шляпе.

— Что за тип? — насторожился Самарин, совершенно забывший, что он уже слышал об этом.

— У тебя какое-то избирательное внимание, ты не замечал? — сказала Штопка. — Ты в курсе, я же говорила, что собака кашляет.

— Говорила, — согласился Дмитрий, — но ни о каком типе в шляпе ты не упоминала. Кто это?

— Ты ревнив, как турок, — засмеялась Штопка.

— Понятия не имею, насколько ревнив турок, но ему далеко до меня!

— Я и вижу. Ну, хорошо, не буду тебя мучить.

Штопка снова рассказала о странном человеке в шляпе.

— Какой-то он не от мира сего. Колдун…

— Скорее всего, опытный ветеринар, вот и все. Обратил внимание на собаку. Ничего загадочного.

— Ну, может быть, — согласилась Штопка, оставшись, впрочем, при своем мнении.

Вскоре пришли сестра Дмитрия Агния с мужем Глебом. Когда они появились, Штопка не могла уже в который раз не подумать о том, что все-таки они очень смешная пара — конечно, с художественной точки зрения. Агнесса — невысокая полноватая розовощекость, а Глеб, напротив, — тощая, сутулая бледность. Что, впрочем, не мешало им быть совершенно счастливыми вместе.