— Добрый вечер, — глуховатым голосом сказал Глеб.

— Митенька! Леночка! Чак, собачка моя хорошая! — Агнесса бросилась целовать всех по очереди, как всегда все преувеличивая.

Как приятно встречаться с сестрой, когда она живет отдельно! Даже когда она начала рассуждать о голубых кровях и степени благородства происхождения Самариных и Пуришкевичей (Пуришкевичем был Глеб), Дмитрий больше не ощущал того дикого раздражения, какое испытывал от этой тематики раньше, когда они с сестрой жили под одной крышей.

— Теперь, — вдохновенно продолжала Агнесса, — «Самарина» — это мой литературный псевдоним. Я же не могу подписывать статьи «Агния Пуришкевич», читатели меня знают как Самарину. И вообще такое имя годится разве что для газеты «Завтра». А в жизни я, разумеется, взяла фамилию мужа. Не понимаю женщин, которые держатся за свою. По-моему, это просто поза: мол, я хоть и замужем, но сама по себе. И вообще, это означает, что они выходят замуж без серьезных намерений.

Глеб, улыбаясь, смотрел на супругу.

«Интересно, — подумал Дмитрий, — а если бы фамилия Глеба была Пронькин? Она бы с такой же готовностью взяла фамилию мужа? Или вообще бы за Пронькина замуж не пошла? Трудновато было бы доказать, что это благородная фамилия. А впрочем, кто ее знает…» После событий прошлого года Дмитрий пересмотрел свое отношение к сестре. Он уж думал, что она никогда не выйдет замуж. Удивляло и еще одно: интересно, как она умудряется уживаться со свекровью. Сам Дмитрий был убежден, что с его сестричкой ужиться не мог бы и ангел.

— А мы с Глебом уезжаем на неделю в Усть-Нарву!

— Теперь это место называется Нарва-Йисуу, — заметил Дмитрий. — Нужно уважать права эстонского народа.

— Традиционно по-русски этот город называется Усть-Нарва! — с вызовом заметила Агнесса. — Мы же не называем Пекин Бейджином, хотя по-китайски правильно будет именно так.

— Видишь ли… — начал кипятиться Дмитрий.

Штопка и Глеб переглянулись. Обычная встреча брата с сестрой. Всякий раз все тот же сценарий. Пять минут — и они уже сцепились. Просто непонятно, как они жили вместе все эти годы.

— Как Гера? — спросила Штопка Глеба, оставив брата и сестру спорить о загадках топонимики.

— Прекрасно. Мы, кстати, хотим ее взять с собой. Мы узнавали, можно приехать с собакой, если маленькая.

— Надо же, до чего дошла демократия! Раньше мне бы и в голову не пришло даже узнавать, можно ли приехать с собакой. Хоть с большой, хоть с маленькой!

— Тлетворное влияние Запада. В Москве теперь даже в метро можно с собакой ездить.

— Поразительно! А у нас Чак покашливает. Говорят, плохой признак, завтра поведу его к ветеринару.

— Может, лучше на дом вызвать…

— А я тебе говорю совершенно о другом! — донеслось до них. Дмитрий явно превышал тон, допустимый для светской беседы. — Тогда зови Стокгольм Стекольной, а Осло Христианией!

— Не пойму, — отвечала Агния с ядовитой иронией, — ты же в Рим собираешься, а не в Рому и в Париж, а не в Пари. Вот что удивительно!

Топонимика явно не требовала человеческих жертв, и Штопка поспешила вмешаться:

— А что, мы в Париж собираемся? Митька, это было бы здорово! Остановимся у Анны Бошан!

— Да, только нужно до отпуска дожить, — сразу же пришел в себя Самарин.

— Обещали же в январе.

— Теперь неизвестно, после убийства Савченко. Наша верховная власть взяла дело под личный контроль.

— Серьезно? — спросил Глеб. — И что это значит? Я имею в виду, в чем это выражается?

— Да ни в чем. Будут по телефону названивать, нервы трепать. Бумажек вагон писать придется. А так… Отпуск могут задержать. Только и всего. Да ты что, нашей системы не знаешь?

Глеб систему знал даже слишком хорошо.

— Значит, тебе и Савченко поручили? — Агния уже забыла и Стокгольм, и Стекольну. — Сегодня я была на пресс-конференции Новосельской и спросила ее об убийстве Савченко. Он был настоящий бандит, вы же знаете! Таких убирать нужно. Сначала нажился на пенсионерах, которые несли ему последние крохи. И, заметьте, о нем все как-то сразу забыли. Ему удалось все свалить на Бориса Бельды, а начинали-то они вместе! Теперь угодил в скандал вокруг Вашингтонского банка. Я слышала от очень знающих людей, что вот этот его фонд, как он там называется… «Отечество в опасности»… Нет, это политический блок, который его выдвинул. Тоже неплохо бы с ним разобраться. А фонд называется «Мое отечество». Так вот, компетентные люди говорят, что этот фонд — просто прачечная.

— Как это? — не поняла Штопка. Дмитрий и Глеб расхохотались.

— Ничего смешного, — недовольно заметила Агнесса. — Отмывал он денежки через него, вот и весь смех. Большие деньги через него проходили, между прочим. Так что мое мнение: угробил этого Савченко кто-то, и слава Богу, одной мразью меньше. Жалко, что не всех их перебили, а то дышать бы легче стало.

— Это твое мнение, — перебил сестру Дмитрий. — Ты мнение Новосельской изложи. Твое мы знаем.

— При чем здесь ее мнение? — Агния пожала плечами. — Что она может на пресс-конференции сказать? Она же умный человек. Сказала то, что обычно говорят в таких случаях. Что, мол, Савченко был нехороший человек, но и убивать нехорошо. Нужно все решать правовыми методами.

— Но это в принципе верно, — сказала Штопка, — ведь если мы можем убивать тех, кто нам не нравится, значит, и они тоже имеют полное право убивать нас. Мне не нравится, когда меня убивают.

Дмитрий взглянул на нее так, будто умолял: «Не продолжай!» Все слишком хорошо знали, что скрывается за этими словами.

— Все это очень красиво на словах, — заметила Агнесса. — Цивилизованное общество, правовое сознание, достойное существование. Да нет его, этого правового сознания. И такие, как Савченко, будут править бал!

— Да что там Савченко, — мрачно вставил Глеб. — Его хозяева.

— Именно! — продолжала Агния. — Он в данном случае пешка, подставное лицо. Получается, они могут поступать с нами, как угодно, потому что ИМ закон не писан, а мы должны все делать в рамках законности. Вот они и будут давить нас, как тараканов.

— С волками жить — по-волчьи выть?

— Именно!

— Но есть опасность самому превратиться в того волка. Штопка решила перевести разговор на другую тему:

— А Новосельская вообще как, понравилась? Я давно заметила, если человека видишь в реальной жизни, от него другое впечатление остается. Даже с артистами. Казалось бы, сто раз видел на экране телевизора, а потом увидел на сцене — совершенно другое дело.

— Ничего удивительного, — пожала плечами Агния. — Энергетика. Телевизор ее передать не может, а настоящий актер, когда он выходит на сцену, наполняет своей энергией зал. Большой актер — тот, у кого это получается. Шаляпин, например, был почти гипнотизер. Сейчас мы слушаем его пластинки и понять не можем — почему от него с ума сходили?

— Так ты про Новосельскую.

— Она очень мне понравилась. Умная, толковая. И главное: умеет формулировать свои мысли четко и определенно. Смотришь на нее и понимаешь: она действительно честный человек. Вот таких только и следовало бы пускать в политику. Людей с честными лицами. Кстати, я тебе не сказала самого главного. В Усть-Нарву, или как там ты ее называешь, из всего Петербурга пригласили только меня и Бориса. С семьями. Вот так. Ты и не знал, какая у тебя сестра знаменитая.

— Алю сегодня по телевизору покажут, — вставил Глеб, — в материале о пресс-конференции.

Дмитрий посмотрел на него с удивлением. Да уж, точно муж и жена — одна сатана.

— Давайте посмотрим, — сказала Штопка, чтобы погасить разногласия.

Чак не принимал участия в споре о правовом государстве. Он чувствовал себя неважно и тихо лежал на своем коврике.