Дмитрий Самарин торопился домой. Можно было бы сказать, что он мчался на всех парусах, если не шквальный ветер, который бил в лицо с такой бешеной силой, что приходилось поворачиваться к нему спиной, пережидая очередной порыв. Нева вздулась, забурлила огромными серыми валами, синоптики передали штормовое предупреждение. Наводнение могло начаться в ближайшие часы, а на Васильевском острове полуподвалы были уже затоплены.

Дмитрий Самарин спешил домой и думал о том, как бы это нежданное стихийное бедствие не сорвало завтрашнюю операцию — в случае наводнения люди, которые должны в ней участвовать, будут находиться совсем в иных местах, и уж никак не по дороге к Эстонии.

Но пока пушки Петропавловской крепости не палили, и, стало быть, Нева удерживалась в своих берегах.

Дмитрий Самарин спешил домой на конспиративную встречу с журналистом Борисом Синельниковым и его сыном. С этого начиналась операция, которая не имела названия и, мало того, проводилась скрытно от руководства, за что все ее участники могли сильно поплатиться.

Когда он наконец вошел в свой подъезд, преодолев могучее сопротивление двери, с грохотом захлопнувшейся прямо перед его носом от очередного порыва ветра, от лифта ему навстречу шагнул Савва в своей старомодной черной шляпе. «Как при таком ветре он ее не потерял? — успел подумать Дмитрий. — Не тесемками же привязывает?»

— Я вас поджидаю, Дмитрий Евгеньевич, — негромко произнес Савва. — Позвольте мне участвовать во встрече. Думаю, я буду полезен.

— Кто вам сказал о том, что сейчас я с кем-то встречаюсь? Быть может, я просто иду с работы домой. Или у вас есть осведомители?

— Я знаю, что у вас сейчас будет встреча. Знаю, с кем и зачем. Разве этого мало? Мне осведомители не нужны.

— Что же, пойдемте, — только и оставалось ответить Дмитрию.

Борис Синельников и его четырнадцатилетний Олег уже сидели на кухне, и Штопка поила их чаем. Чак Норрис Второй, как всегда, радостно встретил хозяина, подпрыгнул, в надежде, что ему выпадет счастье лизнуть хозяйскую щеку, а потом, дружелюбно обнюхав ноги Саввы, побежал к кухне, показывая, что гости находятся именно там.

Для нее беседа на собственной кухне с известным журналистом была большим событием, потом она долго еще будет рассказывать подругам о каждом его слове, брошенном невзначай.

— Простите, что зазвал вас домой, — еще раз извинился Дмитрий, — но на работе нам не дали бы возможности поговорить.

— Здесь и нам гораздо удобнее, — Синельников-старший привстал для приветствия и строго посмотрел на сына, сразу же вскочившего с табурета.

В действительности, Самарин с некоторых пор перестал в своем кабинете обсуждать детали «собачьего» дела, но известному журналисту знать об этом не полагалось. В лучшем случае, он узнает об этом когда-нибудь позже.

Собственно, главным действующим лицом в их сегодняшней встрече был не сам журналист, а его сын. Самарину важно было узнать подробности от самого Олега. Они молча выслушали весь его рассказ, Дмитрий даже записал кое-что.

— Как ты думаешь, этот человек, ветеринар, еще жив? — спросил он Олега напрямик.

Олег, впервые участвовавший в серьезном разговоре, немного смутился, но, подумав секунду, ответил:

— Судя по тому, что я видел, он им очень нужен, как специалист. И пока они не забеспокоятся, его не тронут.

— Я тоже чувствую, что он жив, — вмешался Савва, — но он очень страдает.

Олег дважды начертил план дорог, ведущих к питомнику, а также то, что он смог увидеть за высокой стеной. Дмитрий сличил планы и похвалил:

— Отличная память — все сходится, словно на ксероксе.

— Вы его спасете? — спросил Олег

— Это не так просто… Но думаю, что освободим.

Гости покинули квартиру, а через полчаса сюда же прибыли Куделин с Милой.

Теперь уже мало кто помнит, что соседняя Эстония была многие десятилетия для всех, кого неофициально называли невыездными, своего рода Меккой, заменителем заграницы. А улица Виру — большим, как бы растянутым во времени и пространстве, очень удобным универмагом. Андрей Кириллович в советскую эпоху не мог даже мечтать о заграничной поездке. Но не по анкетным или диссидентским причинам, как некоторые, — тут у него было все в полном порядке, а по иным — его служба считалась слишком секретной. Его коллеги тоже сидели запертыми за железным занавесом. Максимум, о чем он мог мечтать — о командировке в ГДР, и то с фиксированным выходом из гарнизонного городка. Зато хотя бы раз в году Андрей Кириллович выбирался в гости к эстонскому другу Андресу Аарма, который жил в самом историческом центре Таллина — в Вышгороде.

После штурма дворца Амина они стали братьями по крови. Как всегда в таких операциях, командование многое прошляпило. Например, никто не подумал, как быть с ранеными. И пока длилась та непроглядная кабульская ночь, пока московские газеты срочно тиражировали липовое обращение Бабрака Кармаля к советскому руководству о помощи, пока сам Бабрак еще только готовился влезть в советский самолет, чтобы прилететь в афганскую столицу, Андрес истекал кровью на шикарном полу президентского дворца.

Выстрелы полчаса назад как стихли. В отряде был и доктор — капитан медицинской службы с переносной аптечкой, но больше ничего и никого. Да и кто станет десантировать медицинскую лабораторию вместе с операционной? В Кабуле была тьма советских специалистов, но они спокойно спали в своих постелях, ни о чем не догадываясь, а в штурмовом отряде понятия не имели даже о том, где находится ближайшая больница.

Андрес лежал на полу, и все, кто был рядом, наблюдали, как из него медленно уходит жизнь. Лицо его стало синеть, а губы и вовсе почернели. Он еще пытался что-то выговорить, но замолк на полуслове.

— Если я сейчас не волью в него литр крови, он — мертвец, — тихо, как бы самому себе, проговорил врач.

И тогда Андрей Кириллович лег на пол рядом с Андресом.

— Давай работай, — сказал он осунувшемуся за одну ночь капитану медицинской службы.

Андрес числился в его группе. Но у них была еще одна общая группа — крови. Самая примитивная установка в металлическом чемоданчике доктора имелась. Через пять минут кровь из тела Андрея Кирилловича стала с каждым ударом сердца перекачиваться в тело Андреса. И стоявшие рядом теперь наблюдали редкое зрелище, как в тело человека возвращается жизнь.

— Привет, тезка, — сказал Андрей Кириллович — в то время молодой здоровяк-старлей Андрюха — когда Андрес очнулся.

Утром Андреса переправили на самолете в Ташкент, из Ташкента — в Ростов, из Ростова — в Москву. А оттуда, после трехмесячного пребывания в госпитале, он поехал в свой Таллин. Андрес был одним из первых тяжелораненых на той войне, и трусоватые высшие командиры пытались скрывать этот непатриотический факт, чуть ли не приписывая ему самострел, мытарили, не давая пенсии и жилья, до тех пор, пока Андрей Кириллович не собрал остальных офицеров и не написал письмо министру обороны. С тех пор Андрес служил на родине, а после отделения балтийских республик стал обеспечивать покой и порядок в зоне Эстонии, примыкавшей к России.

Вот такой друг был у Андрея Кирилловича, и когда после разговора с Куделиным и Милой он отправил в Эстонию факс, ответный телефонный звонок прозвучал сразу.

— Слушай, Андрей, хорошо, что как раз ты занялся этим питомником. Я не знал, как к нему подступиться, — услышал он голос Андреса. — Мне ухе докладывали, что в нем происходят подозрительные дела. Но я один ничего не могу сделать: сам понимаешь, это же территория, арендованная Россией, а мне с моими чиновниками говорить так же трудно, как тебе с русскими. Ты сейчас чем командуешь?

— Да так, есть тут одна контора, — уклончиво ответил Андрей Кириллович.

— Понял, — с готовностью отозвался Андрес. — Давай действовать вместе, согласен?

— А как будем действовать? Я через границу своих ребят послать не могу. А ты своих туда — тоже не можешь. Я правильно понимаю?