Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Говорили еще, что списки зачисленных составляются чуть ли не за годы вперед и нужен серьезнейший блат, чтобы уверенно пройти все экзамены.

Он и должен был провалиться сразу. Почему определяющим для будущих врачей было сочинение, никто не знал. Но этот порядок существовал всегда. Когда в большой аудитории им назвали темы, он понял, что не справится ни с одной. И решил написать о другом: «Семь теорий происхождения рака».

Через три дня он в толпе абитуриентов изучал списки допущенных к следующему экзамену. Счастливчиков было немного. Остальные с печальными лицами шли в приемную комиссию за документами. Но когда туда заявился и он, та же девушка-секретарь сказала:

— Барханов? Вам нужно пойти к ректору.

Зачем идти к ректору, если с ним все кончено, он не понимал, но шел с бьющимся, как колокол, сердцем.

Оказывается, накануне ректор заглянул в приемную комиссию, и ему как смешной казус показали сочинение какого-то полуграмотного деревенского паренька. Ректор перелистал странички, исписанные старательными каракулями, и унес их к себе.

С тех пор прошло более двадцати лет. Кто мог подумать, что деревенский мальчишка станет одним из лучших хирургов города…

Глава 28. Суета сует

Сидеть первые пять минут в остывшей машине — небольшое удовольствие, пока воздух из печки не согревает ноги, а потом расходится по салону. И то ли от перехода из холода в тепло, тс ли просто от усталости Ольгу бросило в сон. Константин, ведя машину, продолжал говорить о судьбах российской фундаментальной науки, про то, что багаж, накопленный в шестидесятые и семидесятые годы, скоро себя исчерпает. В общем, «с чем жить будем дальше, господа?» Ольга, выныривая из полудремы, поддакивала ему и тут же отключалась вновь. Но и полусонные мысли ее были о делах, о семье.

Конечно, просто безобразие с ее стороны — так запустить дом. Вчера она тоже пришла поздно, и Геннадий встретил ее с угрюмым лицом, но сдержался. Она видела, что его продолжает преследовать неудача, и понимала, что от сидящего над разбитым корытом человека трудно ждать жизнерадостной улыбки и участия. Он и раньше большой чуткостью не отличался. Но то, что он учинил днем, когда встретил ее по дороге из школы, не въезжало ни в какие ворота. Радость от возвращения мужа продлилась лишь первые час-два, довольно быстро она почувствовала его, нарастающее с каждым днем раздражение. Дурные эмоции и мысли, как известно, вызывают аналогичную ответную реакцию. Постепенно Ольга тоже прониклась неприязнью. Тем более, она никогда не одобряла странного бизнеса Геннадия.

— Если в стране богатство не нарастает, то одни люди могут увеличить свой капитал только за счет других, — говорил он, когда еще создавал свой первый строительный кооператив и убеждал ее бросить науку, чтобы пойти в его кооператив бухгалтером.

Слава Богу, ей тогда хватило стойкости. Иначе кем бы и где они были сейчас?

Однажды летом с ней разговорилась в электричке женщина, оказавшаяся жертвой аферы Геннадия, — у нее он взял пять тысяч рублей, а вернул, так ничего и не построив, спустя два года те же деньги, к тому времени не стоившие и пяти старых рублей. Когда Ольга поняла, что женщина рассказывает о кооперативе ее мужа, ей стало стыдно и страшно. Ей казалось, что женщина как-то по-особенному приглядывается к ней, словно догадываясь, кто сидит напротив. Дома она немедленно сказала все, что думала об этой афере Геннадию. Но на него гневная речь не произвела никакого впечатления.

— А государство как с нами поступило? Представь, она бы эти деньги положила на книжку. Что с ними бы стало? То же самое — она бы все потеряла. А так хотя бы нам польза. Между прочим, деньги она не зарабатывала, ей банк выдал. И, кстати, назад с нее никто ту ссуду и не попросит. Все уже забыли.

Все их разговоры на тему честного бизнеса заканчивались примерно так же. В противовес Ольгиной логике у Геннадия выработалась своя. Они оба чувствовали в последние годы, что подобные разговоры и споры по поводу зарабатывания денег уводят их все дальше друг от друга.

И все-таки жаль его. Она, конечно, правильно поступила — не побежала следом после постыдной сцены, а поехала в институт и теперь возвращается за полночь. Теперь нужно наводить мосты, так сказать, согласия.

Ночью она все перестирала своим мужчинам, одновременно готовя обед. Закончила дела в половине четвертого, а в девять — первый урок. Поэтому Ольга не стала гладить, оставив целую кучу мятой одежды на диване: времени нет, придется ей лежать до завтра.

Усталость проявилась уже на первом уроке. Интереснейшую тему она рассказывала настолько тусклым голосом, что ей самой противно было себя слушать. Дети, как водится, мгновенно почувствовали ее настроение и начали перешептываться.

— Урок — это спектакль. Педагог должен относиться к каждому уроку, как к своей премьере, — говорил ей когда-то учитель, из-за которого почти весь ее класс устремился на биофак.

Учитель жил далеко, на другом конце города, но она несколько раз ездила к нему посоветоваться.

— Оленька, проснись и пой! — неожиданно проговорил Константин.

— А я думала, мы еще едем, — проговорила она, очнувшись, — просто на перекрестке остановились. Спасибо тебе, Костя. Извини, что заснула. Небольшое удовольствие — возить спящую бабу.

— Сказать честно, я подглядывал: ты и спящая очень хороша, правда, говорящая — еще лучше.

— Да ну тебя! — Ольга рассмеялась и вышла.

Как немного нужно для поднятия настроения — всего-то мужской комплимент!

* * *

К Масленниковым Иван Платонович решил пока не ходить. С ними все с самого начала было ясно, такая семья живет практически в каждом доме. Их можно для острастки время от времени забирать, сажать в обезьянник, но, вернувшись оттуда, они снова принимаются за свое. Они не умеют жить по-другому, не могут, даже если бы захотели. Но, как правило, не хотят.

Интереснее был оставшийся неизвестным сосед, который проходил по двору за несколько минут до убийства Новосельской. Он мог что-то увидеть Подъезжающую машину, человека, выгуливающего огромного пса… Поэтому, вооружившись списком жильцов, Иван Платонович начал методично обходить квартиру за квартирой, начав с подъезда, где на первом этаже жили те самые Масленниковы.

Он начал с квартиры напротив, где, судя по списку, проживала Валентина Константиновна Журавлева с сыном Аркашей. Она оказалась приятной женщиной лет тридцати семи. О Масленниковых она, похоже, могла говорить часами — наболевшая тема.

— Каково мне, вы только представьте себе! У меня мальчишка растет, а под боком эти… Что он слышит, вы и представить себе не можете. Мат-перемат целыми днями. Слышимость у нас — сами знаете. Ругань еще ладно, так парни водят своих девок и, бывает, тут же на подоконнике могут с ними и устроиться. Я однажды вечером вышла с мусорным ведром, — сидят: она с голым задом, он… без штанов. И что, вы думаете, смутились? Куда там! Эта шалава только захихикала, а он мне говорит: «Что, мужика не видала? Небось сына прижила, так знаешь, как это делается». Я мимо прошла, не знала, куда глаза прятать.

— Нужно было сообщить участковому, — наставительно сказал Треуглов.

— А вы думаете, я не сообщала? И я, и другие соседи. Уж писали на них, писали… Если все собрать, «Война и мир» получится. А толку? Ну, знает про их фокусы участковый, а что он может сделать? Ничего. Понимаете, ни-че-го. В самом крайнем случае заберут их в милицию, а на следующий день выпустят. И все. Нет на них никакой управы.

— Тюрьмы переполнены, — покачал головой Иван Платонович, — административные меры не действуют… Да и какой с них штраф возьмешь, если они не работают…

— Вот именно, — махнула рукой Валентина. — Я же говорю, милиция бессильна.

— Кстати, вы слышали, позавчера вечером к Масленниковым вызывали наряд милиции? Вы не знаете, кто звонил?

— Помню, подъезжала сюда машина.

32
{"b":"54775","o":1}