— Ну, что — вперед! — бодро произнес Николай. — Берем Эверест!

Он начал карабкаться на вершину горы. Сергей последовал за ним.

Вначале они старались тщательно просматривать каждую пару и аккуратно складывать в кузове грузовика, но вскоре поняли, что так они просидят на этой куче до рассвета. Решили упростить работу и ограничились лишь отбраковыванием явного рванья.

Прошло два–три часа. У Сергея уже темнело в глазах от мелькавшей черноты. Мичман заглядывал несколько раз, удивляясь их терпению.

Наконец, Николай устало произнес:

— Все, хватит! И так мы отобрали, наверное, вдвое больше, чем понадобится.

Кузов грузовика был загружен почти на половину.

Переехали в другой склад. Здесь картина была еще более впечатляющая. Огромная гора матросских кирзовых сапог внушала ужас. Состояние их было такое, будто в них ходили не люди, а слоны. И из этого хлама нужно было выбрать ни одну пару пригодной обуви! Решили, что каждый будет отбирать по одному: Сергей левые, Николай правые. Стараясь подбирать размеры, кричали друг другу с обеих сторон горы:

— Сорок первый!

— Есть сорок первый!

— Сорок второй!

— Есть сорок второй!

Пара сапог летела с вершины в кузов. Складывать сапоги уже не было сил и времени.

Смеясь над собой и матерясь, секретари двух крупнейших вузов города, как нищие копались на этой гигантской помойке в поиске пары пригодных сапог. В непроветриваемом ангаре стоял такой тяжелый запах преющей старой кожи, что Сергею казалось, что он весь им провонялся.

В конце концов, терпение лопнуло у мичмана.

— Хватит, ребята, — у меня уже рабочий день давно закончился.

Обессиленные они сползли с горы прямо в кузов и растянулись лицом вверх на куче.

— Поехали!

Так, возвышаясь над кузовом грузовика, они проехали обратный путь. Можно было только представить, о чем думали видевшие их прохожие и водители машин. Картина была весьма впечатляющая! Когда подъехали к Меньшиковскому дворцу, встречать их высыпали все, кто в это время находился в Комитете. Увидев привезенное, Марк застыл в изумлении:

— Это что такое? Зачем? Что мы будем с этим дерьмом делать? — воскликнул он.

Сергей готов был его убить за это.

— Р–а–з-г–р–у-ж–а–т-ь! — вдруг заорал он, спрыгивая с кузова. — Только без меня, — добавил тихо, и вместе с Николаем ушел внутрь здания.

Пока заведующая учетным отделом, маленькая и добрая Верочка, отпаивала их чаем, вскипяченным в электрическом самоваре, грузовик был разгружен, а одежда и сапоги были аккуратно сложены прямо на площадке второго этажа. Когда они вышли из комнаты и увидели эти смиренно лежавшие в стопках брюки и форменки, в ряд стоявшие вдоль длинного коридора пары сапог, с таким трудом выбранные из тьмы служебного хлама, Сергей подумал о том, что идея была правильной. Ребятам, особенно на Севере, эта еще прочная и надежная форма будет очень кстати. Но смотреть на это он уже не мог.

— Давай, Серега, ко мне в общежитие, — обнял его за плечи Николай. — Напьемся за все эти мытарства. Имеем право! А свою долю я заберу на днях.

Они вышли на вечеревшую невскую набережную и направились к остановке трамвая.

Однако Сергею нужно было думать о неминуемой сессии. А здесь надвигались серьезные проблемы. И, прежде всего, следовало разобраться с зачетами, которые «отрабатывались», главным образом, на семинарах. Поэтому пришлось засесть за книги. На это время оставалось только по ночам, свободным от работы в кочегарке «Полиграфмаша».

Кроме всего прочего, началась экскурсионная практика в Русском художественном музее, как итог курса по истории русского искусства, который вела очаровательная сотрудница музея Лариса Ивановна. Эти занятия Сергей старался не пропускать, так как ему очень нравилась обстановка музея. Вскоре он почти всю коллекцию музея знал на память. Еще до университета он много читал об искусстве. Нередко посещал Эрмитаж. Поэтому экскурсии у него проходили легко и непринужденно. Он любил русский портрет, русский пейзаж. Ему очень нравилась недавно открывшаяся экспозиция русского «авангарда» на первом этаже. Но об этих художниках он знал очень мало. Хотелось что–то об этом почитать…

Иногда он жалел, что не пошел на искусствоведческое отделение исторического факультета. Молодой преподаватель с этого факультета Моисей Самуилович читал у них курс эстетики. И Сергей решил, что именно это и будет его философской специальностью. В этом году он должен был представить свою первую курсовую работу. Ее темой он выбрал киноэстетику С. М. Эйзенштейна. Когда он предложил эту тему преподавателю, тот отнесся к этому весьма скептически:

— Молодой человек, что Вы знаете об Эйзенштейне? О нем почти нет никакой литературы.

— Пока ничего, но я просмотрел все его картины, кроме «Да здравствует Мексика!». Кроме того, сейчас началось издание его теоретических работ.

Молодой доцент удивленно посмотрел на наглого студента.

— Когда и где Вы это успели? Кстати, Вы знаете Гриффита? Вы видели фильмы Чаплина?

— Дейвида Гриффита я знаю. Его фильм «Нетерпимость» и «Золотую лихорадку» Чаплина я смотрел в «Синематографе», как и фильмы Эйзенштейна.

— Ну, что ж, дерзайте, — подвел преподаватель итог короткому разговору.

Теперь все воскресенья Сергей просиживал в Публичной библиотеке «Салтыковке» на Мойке.

Галину Сергей давно не видел. Но никак не мог выбросить ее из головы. Постоянно думал о ней по ночам. И щемило сердце. Он понимал, что ничего изменить невозможно…

Вдруг однажды вечером Галина зашла в его комнату и сказала:

— Надо поговорить.

Сергей вышел в коридор. Они уединились на площадке «служебной» лестницы, которая вела в подвал. По вечерам вся лестница была «засижена» парочками студентов. И было ясно, что поговорить не удастся.

— Поедем в Павловск, — неожиданно предложил Сергей.

— Здорово! Поехали, — обрадовалась Галя.

Впервые Сергей увидел Павловск еще тогда, когда его дворец лежал в развалинах, парк зарос, как дикий лес, пруды были затянуты тиной и перенаселены огромными, постоянно квакавшими, лягушками. Но и тогда он влюбился в этот заброшенный уголок цивилизации. Потом он побывал там зимой на «сборе» городского комсомольского актива. «Актив» проходил два дня. Они жили в комнатах начавшего реставрироваться дворца. Была зима. И днем все катались по парку на лыжах, взятых на здесь же находившейся лыжной базе. Тогда время прошло великолепно. После того, как Сергей познакомил Галю с Павловском, он стал их любимым местом.

Сейчас, поздним весенним вечером, Павловский парк был тих и пуст. Среди высоких вековых деревьев белели статуи вдоль гравиевых дорожек. Моросил дождик.

Ребята брели по аллее, как и раньше, взявшись за руки.

— Да, что ты хотела мне сказать? — наконец нарушил молчание Сергей.

— Завтра приезжает Валера, — тихо сказала Галя.

Он не сразу понял, что этот Валера — ее муж.

— Ну и что? — настроение было испорчено.

— Ничего. Я просто хотела с тобой попрощаться.

Сергей остановился и пристально посмотрел в глаза девушки. В них он увидел мольбу о прощении. На какое–то мгновение он растерялся. Он не знал, что сказать и что делать. Он не думал, что однажды настанет этот день прощания. Они давно не виделись. Да и то, что произошло между ними, было столь скоротечным и неопределенным, что он так и не понял, что это было. Но сейчас, вот так просто сказать: «прощай», — и все?!

Все это промелькнуло в голове у Сергея мгновенно, и он вдруг ощутил, как девушка крепко прижалась к нему, охватив руками его шею. Ее худенькие плечи содрогались. Он подумал: «Как странно, что она плачет молча». Поднял, сжав ладонями, залитое слезами и дождем ее лицо. Тихо поцеловал в соленные губы…

В себя они пришли нескоро. В парке уже начало темнеть.

Они лежали под широкими лапами огромной ели, надежно закрывшей их от моросящего дождика.

— Нам надо возвращаться, — сказала Галя, приподнимаясь с брошенной на траву куртки.