«Не найдется ли сигаретки?»

Закурили. Тогда второй «шестерка» уже с наглой ухмылкой говорит:

«Фраер, а твоя шапка мне нравится. Да, и пальтишко у тебя тоже подходящее. Может, махнемся? А то, видишь, хорошие люди ходят в каком–то рванье. А на улице холодно».

Олег напрягся и стал внимательно меня слушать:

— И ты, что — отдал? — задал он дурацкий вопрос, глядя на висевшие против него на вешалке мои пальто и шапку.

— Ну да, сейчас! — ответил я. — Конечно, я струсил, потому что понял, что мне от них не отвязаться. Но вида не подал, и решил брать их на «понт».

«Ребята, — говорю я им, как можно развязней, — вы, что теперь уже «своих» раздеваете?»

— Они от такой наглости сначала опешили. Потом заржали.

«Это ты что ли «свой»? Откуда ты такой смелый?»

«Как откуда? — продолжаю я. — С Лиговки. Иду спокойно домой от своей женщины. Весь в прекрасном настроении. Дышу хорошей погодой. А вдруг тут вы тормозите и хочите испортить мне настроение».

— Они насторожились.

«Да, врет он все, — заверещал «щуплый». — Я всех лиговских знаю. А его вижу в первый раз».

— Я заметил, перед тем как он забежал мне за спину, в темноте у него в руке блеснуло лезвие ножа. Но я его проигнорировал, зная, что с «шестерками» вступать в разговор нельзя. Я все время обращался только в «старшему», который пока молчал. На этот раз он спросил спокойно:

«Ты где живешь?»

— Я назвал номер своего дома. Ты же знаешь, что на Лиговке у «моего» дома «дурная слава». Помнишь, я тебе рассказывал, как однажды вечером у арки дома пырнули ножом мужчину. Он был уже мертв, когда я подбежал, а прохожие даже не остановились.

«Ну, что ж. Если ты говоришь, что «свой», — продолжил «старший», — то мы тебя проводим до твоего дома. Если, конечно, ты не возражаешь. А то, как бы с тобой чего не случилось по дороге. Ночь темная. Народ разный».

— «Шпана» молчала. Я решил, что проиграл. Не поверили. Но делать было нечего.

«Хорошо, — бодро сказал я. — Пошли. В кампании веселее».

— Так мы и шли. Впереди я. Они трое за моей спиной. Все молчали. Только снег скрипел под ногами. Я, конечно, напрягся, ожидая удара в спину, но не оглядывался.

Олег смотрел на меня молча, как на воскресшего покойника…

— По мере того, как мы продвигались ближе к моему дому, шаги сзади меня отдалялись. Когда я, наконец, подошел к арке моего дома, то оглянулся. Улица была пустынна. Я закурил сигарету. Постоял и потом вошел под арку. Вот и все.

— Да, — пришел в себя Олег. — В какой школе, сеньор, Вы освоили язык и манеры этого туземного народа?

— В брянской, мой друг, — ответил я. — В Брянске я жил в районе, который назывался Бежицы. А это был район шпаны и бандитов. Так что «бежицких» никто не осмеливался трогать, даже милиция предпочитала с ними не связываться.

— Что ж, я снимаю шляпу, — резюмировал Олег. — Хотя я тебя предупреждал, что твои отношения с Галиной к добру не приведут.

— С Галиной все кончено, — сказал я.

Олег от комментариев воздержался.

Мы собирали посуду со стола.

— Кстати, Олег, о шляпе, — сказал я. — Мы с тобой приглашены в воскресенье на премьеру Оффенбаха.

— Это приглашение от твоего Лемешева? — скептически промямлил Олег. — Мы же собирались в это воскресенье на «открытие» ресторана «Нева» на Невском. Говорят, — шикарный кабак с хорошей кухней и музыкой. Весь ленинградский бомонд туда рвется. Я уже договорился со швейцаром, что бы он нас пропустил без очереди.

— Ничего, договоришься на следующее воскресенье. А на оперетту пойдешь. Ты ведь, наверняка, никогда не слышал Оффенбаха. Только не ври!

— А я тебе никогда не вру. Оффенбаха я, действительно, не слышал. Это же — не Кальман! Поэтому пойду. И не надо меня отговаривать.

Мы оделись и вышли из квартиры на лестничную площадку.

— Да, между прочим, — спросил Олег, — а что у нас сегодня вечером?

— У нас сегодня, сеньор, Высшая математика и Античная философия, — ответил я. — Следует поторопиться, а то мы опоздаем. Профессор Вознесенский этого, как ты знаешь, не любит.

Сергей Кольцов стоял на верхней площадке широкой мраморной лестницы и время от времени смотрел вниз. У входных дубовых дверей двое ребят в белых рубашках и темных костюмах с красными повязками на рукавах встречали гостей, мельком поглядывая на их пригласительные билеты. В обязанности Сергея входило следить за «порядком», хотя в этом не было особой необходимости, так как собирались только хорошо знавшие друг друга люди.

Комитет комсомола университета устраивал «женский бал» для комсомольского актива. Великолепный зал предоставили соседи, Военная Академия, которая располагалась в Меньшиковском дворце со стороны 1‑й линии Васильевского острова.

Вскоре Сергей увидел, как по лестнице поднимается его друг Валера Воронин со своей подругой Риммой. Валера был секретарем факультетского бюро и на один курс старше Сергея, Римма была его однокурсницей. Вместе с ними шла незнакомая девушка.

— Привет, — произнес, подходя, Валера, — как служба идет?

— Служу ленинскому комсомолу! — протягивая ему руку, отрапортовал Сергей.

— Здорово вы это придумали, — сказала, оглядывая полный людьми зал, Римма.

— Это была его идея, — похлопал Сергея по плечу Валера.

— Ну, положим, не моя. Это Комитет решил.

— Да, ладно, не прибедняйся. Идея все–таки была твоя.

— Позволь тебе представить мою подругу, — прервала мужскую пикировку Римма. — Это — Галя.

Сергей повернулся к девушке, которая, улыбаясь, смотрела на него в упор. Перед ним стояла худенькая, среднего роста девушка. Ее овальное лицо со слегка вздернутым носиком обрамляли черные волосы, мягко спадающие на плечи. Черная юбка и белая блузка подчеркивали ее стройную фигурку. Она показалась ему симпатичной. Но когда он взглянул в ее глаза цвета морской зеленоватой воды, у него в груди пробежал холодок.

— Я думал, что знаю всех твоих подруг, — сказал он. — Вы кто, мне не известная подруга?

— Галя с филологического, — ответила Римма. — Но она не из вашей комсомольской братии. Поэтому ты ее не знаешь.

— А я Вас знаю, — неожиданно сказала девушка. — Мы с Вами однажды танцевали твист в клубе вашего общежития. Это было под Новый год.

— Ну, это единственное, что он умеет, — танцевать, — прокомментировала Римма. — А вот на девушек, с которыми танцует, ему посмотреть некогда. У них с Валеркой только комсомол в голове и в сердце.

— Положим, ты от этого только в выигрыше, — парировал Сергей. — Иначе не видать тебе Валерки, как своих ушей. Ему просто некогда посмотреть вокруг на других девушек.

— А Вы, — обратился он, все–таки задетый, к девушке, — живете тоже на «Мытне»?

— Нет, я живу в «четверке» на Васильевском, в общежитии филологов.

— Ну, тогда понятно, что я Вас не помню, — почувствовал себя реабилитированным Сергей.

— Сергей, можно мы снимем красные повязки? — Подошел к Сергею один из дежурных. — А то смешно получается. Кругом свои.

— Ладно. Мы пошли развлекаться, а ты служи, — сказал Валера и, подхватив девушек, устремился в зал.

— А Вы к нам присоединяйтесь, — обернулась Галя.

— Ну, да. Если вспомнит, — съязвила Римма.

— Так, — Сергей повернулся к дежурному, — повязки, конечно, снять. И вообще, снимайтесь с двери. Похоже, уже все пришли. Я сам здесь посмотрю еще немного. А вы отдыхайте. Скажи всем нашим ребятам, чтобы были в зале у меня на виду.

Через некоторое время Сергей вошел в танцующий зал, где играл оркестр курсантов Академии. К нему подошел Марк Бушмакин, его «шеф», первый секретарь Комитета комсомола.

— Как дела? — спросил он.

— Нормально.

— Ну, хорошо. Ты тоже отдыхай.

Сергея подхватили знакомые девчонки и он был вовлечен в круг танцующих. Мельком увидел Валеру и Римму, помахавшую ему рукой издалека, и танцующую Галю. Когда объявили «белый танец», она подошла к нему.