Еще одной неприятностью для всех оказалось полное отсутствие советских денег. Никто об этом не подумал. А значит, все были обречены в дороге на голодное существование. Оставалось только отсыпаться, валяясь на полках…

За все время путешествия Сергей не раз вспоминал о Галине, но боль под воздействием сильных впечатлений постепенно затихала…

В Ленинграде друзья встречали их как героев. Разговорам не было конца.

Когда на следующий день, после занятий, Сергей пришел в Комитет, Марк сразу пригласил его в себе в кабинет.

— Как съездил? — сухо спросил он, подавая руку.

— Нормально, — настраиваясь на деловой разговор, ответил Сергей.

— О твоей поездке поговорим подробнее на Комитете. А сейчас, вот что… — Марк вышел из–за стола и начал ходить по комнате. — На тебя поступил донос.

Сергей улыбнулся. У него сразу в голове мелькнула мысль о «рабочем» с Кировского завода.

— Какой донос? Поездка прошла без проблем. Все ребята вели себя вполне нормально. Я — то же. — Говоря это, Сергей уже понял, что «рабочий» не мог так быстро написать на него донос, да и разговаривали бы с ним тогда не в этом кабинете.

— Я тебе сказал, — раздраженно произнес Марк, — что разговор о поездке будет позже. Пришло письмо от гражданки Сафоновой.

— Ну и что? Я не знаю никакой гражданки Сафоновой. Сколько ей лет? — попытался пошутить Сергей.

— Я не знаю, сколько ей лет, — еще больше раздражаясь, сказал Марк. — Но она тебя очень хорошо знает. Хотя и живет в каком–то городишке под названием Семенов. На, читай!

И Марк протянул Сергею несколько исписанных листов бумаги, к которым скрепкой был прикреплен конверт. Сергей взглянул на конверт и понял, что письмо от матери Галины, фамилию которой он, действительно, не знал. Письмо было адресовано в партком Университета.

«Уважаемый секретарь парткома университета, — начиналось письмо, — пишет Вам…» И дальше шло подробное описание трудной жизни по воспитанию дочери, которой мать мечтала дать высшее образование, не жалея своих сил. Женщина описывала свою радость от того, что ее дочь удачно вышла замуж за «замечательного и заботливого человека», который «очень любит ее». Непонятно было из письма, кого «любит» — жену или тещу? Длинное письмо заканчивалось словами возмущения в адрес того «негодяя», с указанием имени и фамилии, который хочет разрушить «дружную» семью ее дочери и сделать «сиротой» ее малолетнюю дочь. «Как может такой мерзавец возглавлять комсомол университета?!». Дальше шли простонародные проклятия на его голову.

Прочитав письмо, Сергей поднял глаза на Марка.

— Кольцов это читал? — спросил он.

— Конечно. Письмо ведь адресовано ему. Оно пришло, когда ты был в Югославии.

— Ну, и что он сказал?

— Ничего! Он просто передал это письмо мне.

— Что я теперь должен делать?

— Не знаю, — уже успокаиваясь, ответил Марк. — Это — правда?

— Если не обращать внимание на брань, то — правда.

— И ты, можешь так спокойно об этом говорить?

— А что ты хочешь? — теперь уже начал злиться Сергей. — Чтобы я врал или каялся?

— Ну, в общем, так, — Марк сел за свой стол. — Звони Кольцову и объясняйся с ним. Ты, я думаю, понимаешь, что для тебя значит это письмо.

— Не буду, — резко ответил Сергей.

— Как?!

— Если он сочтет нужным, он вызовет меня сам. Мне сейчас важно знать твое мнение.

— Хочешь знать мое мнение? — вновь вскочил из–за стола Марк. — Ты — идиот! Ты из–за чужой жены испортил себе блестящую карьеру. Ты понимаешь, что это — а м о р а л к а!

— Нет, не понимаю, — спокойно ответил ему Сергей. — Мне, что написать тебе заявление о сложение с себя обязанностей секретаря Комитета?

— Дурак! При чем здесь заявление? Ты сам знаешь, что теперь тебе дорога в комсомоле закрыта.

В это время раздался телефонный звонок. Марк снял трубку.

— Здравствуйте, Николай Дмитриевич. Да, он сейчас у меня.

Сергей взял у него трубку и услышал голос секретаря парткома.

— Сергей, здравствуй. Можешь ко мне зайти?

— Здравствуйте, Николай Дмитриевич. Да, конечно, я сейчас буду.

Не попрощавшись с Марком, Сергей вышел из его кабинета.

Проходя по Университетской набережной, он вспомнил, как почти полгода тому назад он шел в партком для того, чтобы услышать предложение, от которого он не сможет отказаться. Как давно это было! Сейчас его ждал, наверняка, другой прием…

Секретарь парткома встретил его спокойно. Поздравив с возвращением, он сказал:

— Ну, а теперь рассказывай, как ты дошел до жизни такой?

Сергей начал рассказывать. Он старался быть кратким, но рассказ получился долгим. В конце его Кольцов, как бы утвердительно, спросил:

— Значит, ты ее любишь? А она тебя?

— Я — да, а она не знаю.

— Вот в том–то и дело, — резюмировал секретарь.

Они помолчали. Наконец Кольцов–старший подвел итог разговора.

— Ладно, иди работай и учись. У тебя есть дела поважнее. Пора готовить перевыборную конференцию. А об этом, — он показал на письмо, которое Сергей держал в руке, — знаем только мы трое. И пусть так и останется. А ты постарайся все это забыть. Держись, Сережа!

Сергей вышел на набережную и медленно пошел к Дворцовому мосту. В общежитие идти не хотелось. Никого он сейчас не хотел видеть.

Он долго бродил по городу. Вечером вернулся в общежитие. В комнате никого не было. Он лег на свою кровать и почувствовал, что на него падает потолок. Он потерял сознание…

Вероятно, он так пролежал недолго. Когда пришел в себя, понял, что оставаться одному нельзя. Он встал и пошел в комнату, где жил Пушкарев. Он был один. Они пили почти до утра…

…Дни шли своим чередом. Сергей втянулся в учебу. На четвертом курсе пошли специальные предметы. Появился курс «Современной буржуазной философии», который читал весьма требовательный доцент Кейсель. Учебников по этому предмету не было и быть не могло. Преподаватель требовал, что бы студенты готовились к семинару по «первоисточникам», т. е. читали статьи в журналах на тех иностранных языках, которыми владели. Сам он, кажется, знал все европейские языки. Курс социологии интересно читал только что вернувшийся из стажировки в Англии молодой преподаватель Ядров. Что–то там заграницей произошло, поэтому вокруг него веял ореол таинственности. Интереснейший спецкурс читал Игорь Семенович Кун. И, конечно, шеф Сергея начал свой новый курс по «Морфологии искусства». В общем, Сергею было интересно на факультете. Но Комитет требовал своего времени.

От Галины пришло короткое письмо, в котором она сообщала, что переводится на заочное отделение и в Ленинград сейчас не приедет. Сергей на письмо не ответил, а лишь вложил в конверт письмо ее матери и отправил.

Через некоторое время его вызвал в партком Кольцов и спросил:

— Ты собираешься вступать в партию или передумал?

— Да, — замялся Сергей, — после того, что произошло… Я не знаю…

— А что произошло? — раздраженно спросил секретарь. — Ничего не произошло. Понял?

— Понял.

— Вот и хорошо. Начинай обычную процедуру прохождения. Ты знаешь. С секретарем партбюро факультета я поговорю. Он тебя поддержит. С партийными рекомендациями проблем не будет. Получишь комсомольскую рекомендацию и вперед… Скоро конференция, поторопись.

Сергей был удивлен и благодарен Кольцову.

Сначала он переговорил с Марком.

— Да, у меня уже был разговор с Кольцовым. Если твой вопрос с партийностью будет решен, готовься принимать у меня дела.

— Да, брось, ты, — не придал этим словам значения Сергей, — мы еще с тобой вместе поработаем.

Потом состоялся разговор с Игорем Толкуновым. Игоря Сергей знал хорошо. Они жили в одной комнате и Сергей считал, что у них нормальные отношения. По его рекомендации Игоря только что выбрали комсоргом курса. Здесь не должно быть никаких проблем. Но Толкунов неожиданно поставил ультиматум:

— Так, в партию мы вступаем вдвоем, либо никто.