© Колесов Михаил, Севастополь, 2008.

© Фото. Заморин Дмитрий. Ленинград, 2007.

Шел жаркий август 1941 года. Войска Красной армии, отступая, отходили на Восток. Деревня Потапиха затерялась в лесной глуши Вологодской области далеко от железной дороги. Время от времени на нее выходили организованные или разрозненные воинские группы. Но они не задерживались надолго, опасаясь окружения.

Однажды в деревню пришел небольшой отряд красноармейцев, которые рассредоточились вдоль единственной деревенской улицы. Во двор дома стариков Балабакиных вошел молодой командир в темно–зеленной гимнастерке с тремя кубиками в петлицах и в фуражке с синим околышем. Его сопровождали два бойца с винтовками.

— День добрый, хозяйка! — приветствовал пожилую женщину командир. — Где хозяин?

— Здравствуйте. Хозяин в доме, проходите, — ответила Анастасия Агаповна.

— Да, нет, мы останемся здесь. Времени мало. У вас воды не найдется?

— Может быть, хотите молока?

— Спасибо, молоко — это хорошо, — почему–то смутился командир и оглянулся на оставшихся у калитки бойцов.

Баба Настя вынесла из дома небольшой кувшин молока и подала командиру. Сзади нее на крыльцо вышел высокий худощавый, но крепкий старик, с острой черной бородкой. Антропий Семенович сурово посмотрел на офицера и невежливо спросил:

— Что надо?

— Сыновья есть? — вместо ответа спросил офицер, отпив из кувшина и передав его подошедшим красноармейцам.

— Есть, — резко ответил, не сходя с крыльца, дед Антроп, — младший на Тихоокеанском флоте, старший на Северном.

— На Северном? — переспросил офицер и посмотрел на бабу Настю. — Они у тебя, что — военные моряки?

— Военморы, — сказал, уже раздражаясь, дед. — Так что надо?

Командир успокоился:

— Ну, вот и хорошо. Ты, отец двух защитников Родины, должен понимать, какое сейчас время.

— Я и без тебя знаю, какое время, — резко прервал его дед. — Я еще в семнадцатом с казаками воевал в Питере. Не тебе мне объяснять.

Голос у офицера стал официально строгим.

— У меня приказ забрать из вашей деревни крупный скот на нужды Рабоче–крестьянской Красной армии. У вас, как я понял, есть корова?

Только сейчас баба Настя обратила внимание на то, что из соседских дворов раздаются мычание потревоженных коров, женские крики и причитания.

— Что же это такое? Всю живность мы уже вам отдали. Мы, что же чужие, не понимаем? Но без коровы мы зимой просто умрем!

— Ничего, мать, потерпи, — ответил командир. — До зимы мы немца разобьем и выгоним. А корову тебе вернем. Обязательно. Я тебе это обещаю от имени Красной армии.

Старик вцепился в перила крыльца:

— Ну, да, как же вернешь, тебе бы самому вернуться, — тихо произнес дед, но жене твердо сказал:

— Выведи им корову. Все равно, придет немец, — заберет все.

Баба Настя удивленно посмотрела на него, так как не ожидала от него такой уступчивости.

Пока баба Настя вместе с красноармейцами вывела корову за ворота, командир достал из своей походной планшетки обыкновенную школьную тетрадь, вырвал из нее листок и спросил:

— Отец, как тебя звать?

Старик, не задумываясь, назвал свое имя, отчество и фамилию.

Командир быстро что–то написал и передал записку деду.

— Спасибо, отец, я свое обещание выполню.

— Ты сначала жив останься, — пробурчал дед Антроп и посмотрел на записку.

На листке карандашом, аккуратным почерком было написано:

«Расписка. Дана крестьянину деревни Потапиха, Балабакину Антропию Семеновичу, в том, что у него изъята по причине военной необходимости корова (одна). От имени РККА обязуюсь, что корова будет ему возвращена после разгрома врага. Ст. лейтенант Петрушенко И. С.» Дальше — номер части, дата и вполне разборчивая подпись.

Когда старик поднял голову, командира во дворе уже не было.

— Что это у тебя? — спросила, вернувшись, заплаканная баба Настя.

— Да, вот бумажка вместо коровы, — зло ответил дед.

— Ну и выбрось. Зачем она нам? Корову не вернешь.

Старик повернулся и вошел в дом. Здесь он, аккуратно сложив бумажку и завернув ее в обычный носовой платок, положил маленький сверток за висевшую в переднем углу комнаты икону.

…Военные действия обошли деревню Потапиху стороной. Так получилось, что советские войска отошли, а немецкие не пришли. Сельчане слышали канонаду боев то на востоке, то на западе. Над деревней пролетали часто советские и немецкие самолеты, иногда сбрасывая бомбы или обстреливая из пулеметов. Несколько домов в деревне сгорели, но никто не погиб. Ходили слухи о каких–то партизанах в соседних лесах, но в деревню они не заходили. Мужчин и молодежи в деревни не осталось. Больше всего люди страдали от голода. Скота и птицы уже ни у кого не было. Питались тем, что выращивали на своих огородах и тем, что можно было собрать в лесу.

Так прошло два с половиной года, когда, наконец, была прорвана «ленинградская блокада». И к весне 1944‑го люди воспрянули духом.

Однажды поздно ночью в окно стариков раздался негромкий, но уверенный стук. Когда дед выглянул в окно, то увидел в свете луны человека, стоявшего перед домом в матросском бушлате и шапке.

— Сашка! — воскликнул радостно он. — Вставай, мать, твой сын приехал.

Но, когда он открыл дверь, то услышал:

— Нет, отец, это я — Семен. Здравствуй.

Мать заплакала и кинулась обнимать сына, не веря глазам своим.

— Ты как здесь оказался? — подозревая неладное, строго спросил, не подходя к младшему сыну, отец. — Ты должен быть во Владивостоке.

— Подожди, отец, дай Сене раздеться. Я сейчас печь разожгу. Смотри, как он замерз, — запричитала баба Настя.

— Ты, что молчишь? Почему пришел ночью и что это за странная на тебе форма? — опять обратился отец к сыну.

— Да, ты мне слова не даешь сказать, — разозлился, отрываясь от матери, Семен. — Успокойся, отец, я не дезертир. Я вам сейчас все объясню.

Дед почему–то сразу поверил. Видно его успокоил уверенный вид сына.

— Ладно, проходи, садись и рассказывай. Где ты пропадал столько лет?

— Пять лет, отец. Мы с тобой не виделись больше пяти лет, с тех пор, как я приезжал последний раз в отпуск. У меня за это время много чего произошло. А вы как тут жили? Немцы здесь были? Я вам писал, но письма, наверное, пока сюда не доходят.

— Ладно, у нас все нормально. Немцев здесь не было, хотя наших тоже не было. Так что выжили одни и, слава Богу. Нечего рассказывать, говори о себе.

И Семен рассказал. Рассказал о том, что в начале войны его с флота, после краткосрочных курсов политруков, перевели на службу в военно–морское училище во Владивосток. О том, что он женился на местной девушке, что в прошлом году у него родился сын, который вместе с матерью остался там, на Дальнем Востоке. А его в начале года направили, по личному желанию, в специальную офицерскую школу под Ленинград, где он сейчас и учится.

— А что это за такая специальная школа, — спросил недоверчиво отец, — в которую набирают только по желанию?

— Это школа называется СМЕРШ, «смерть шпионам», как назвал ее Сталин. В ней готовят специально для борьбы с немецкими шпионами и диверсантами.

— Ну, хорошо, а как ты здесь оказался? — опять возвращаясь к своим подозрениям, спросил отец, — только не говори мне, что тебя отпустили в увольнение среди войны.

— Да, нет, отец. Дело в том, что нашу школу часто бросают на заготовку дров для Ленинграда. Тем более что сейчас по лесам бродит много дезертиров и заблудившихся немцев. Так что совмещаем практику с полезным трудом. На днях нас завезли в лес недалеко отсюда, и я отпросился на ночь у командира. К утру должен вернуться.