— Что стряслось? — насторожился Сергей. Секретарь парткома университета просто так к себе не вызывал.

— Не знаю, — буркнул Огородников.

Сергей набрал номер телефона парткома.

— Слушаю, у телефона Кольцов, — раздалось в трубке.

— Это — Кольцов–младший. Здравствуйте, Николай Дмитриевич.

— А, Сергей. Здравствуй. Ты что сейчас делаешь? Можешь ко мне зайти?

— Да, конечно. Сейчас буду, — ответил встревоженный Сергей.

— Ну, вот и хорошо. Жду, — и в трубке раздались гудки.

Николай Дмитриевич Кольцов — профессор экономического факультета, был однофамильцем Сергея.

Сергей, проходя по Университетской набережной к главному корпусу университета, ломал голову, что же могло произойти? Об обычных делах можно было поговорить по телефону.

Сергея в партком вызывали довольно редко. Помещение парткома располагалось на втором этаже рядом со знаменитым «Петровским залом» Ученого Совета, где Сергей, как и другие смертные, никогда не был. Дальше простирался хорошо известный по многим кинофильмам длинный коридор с большими окнами с одной стороны, и рядом высоких, до потолка, шкафов, в которых за стеклянными дверцами на полках возлежали реликтовые фолианты, с другой, в простенках между окон, стояли мраморные бюсты знаменитых учеников и преподавателей университета, мимо которых Сергей всегда проходил в главную университетскую библиотеку, как сквозь строй молча вопрошавших его олимпийских богов: «А ты что здесь делаешь?»

Сергей открыл дверь парткома и поздоровался с секретаршей.

— Проходи. Николай Дмитриевич о тебе спрашивал, — приветствовала его миловидная женщина среднего возраста.

Секретарь парткома сидел за длинным столом заседаний и беседовал с кем–то. Повернув голову и увидев Сергея, он махнул ему рукой издалека и негромко сказал:

— Заходи, Сергей. Присядь. Мы сейчас с товарищем закончим разговор.

Беседа, действительно, быстро закончилась. И, провожая посетителя к двери, Кольцов подошел к Сергею, привставшему с дивана.

— Ничего, садись, — сказал, пожав ему руку, присаживаясь рядом, секретарь. — Ну, как дела?

— Нормально, — ответил Сергей.

— У меня к тебе разговор.

— Слушаю, Николай Дмитриевич, — напрягся Сергей.

— Вчера состоялось заседание парткома, на котором обсуждался вопрос о подготовке к летнему трудовому семестру, — секретарь пристально посмотрел на Сергея. — Так вот, Бушмакин рекомендовал тебя на должность начальника Объединенного штаба университетских строительных отрядов.

Кольцов замолчал. Молчал и Сергей. Он, конечно, знал, о чем речь. Этот вопрос не раз обсуждался в Комитете. Подбирались командиры и комиссары отрядов. Он, фактически, уже втянулся в подготовительную работу. Но чтобы… начальником университетского штаба? Нет, ему это в голову не могло прийти! Он был не готов взять на себя ответственность за несколько сот, больше тысячи, людей!

— Ну, что молчишь? — вывел его из состояния задумчивости секретарь парткома.

— А что я могу сказать? — вдруг неожиданно для себя резко ответил Сергей. — Вы все и сами знаете. В комсомоле я работаю меньше двух лет. У меня нет опыта руководителя. Да еще в таком масштабе! Здесь нужен авторитетный человек. И самое главное, я — не член партии, улыбнулся Сергей. — Так что, это нереально.

— Вот здесь ты прав. Именно это и говорили члены парткома. Но Бушмакин, хитрый лис, выложил после обсуждения свой козырь. «Это, — заявил он, — рекомендация Областного штаба и горкома комсомола». Я даже не подозревал, что ты у нас такой авторитетный. Может быть, и меня в горкоме партии знают лишь потому, что я твой однофамилец?

Сергей понимал, что профессор шутит. Но в этой шутке была доля правды. Сергей иногда, в интересах дела, не очень старался разубеждать свое городское и обкомовское комсомольское начальство в том, что они не родственники

— Имей в виду, — продолжил секретарь, — при обсуждении твоей кандидатуры я воздержался. Я решил сначала узнать твое мнение. И правильно поступил. Сейчас я вижу, что ты понимаешь всю степень ответственности, которая на тебя возлагается.

— Пока еще не понимаю, но уже догадываюсь, — пробормотал Сергей.

— Но времени на долгие размышления мы тебе дать не можем. Бушмакин сейчас в обкоме комсомола и вот–вот должен позвонить. Что мне ему сказать? Согласен я или нет? Что посоветуешь? — улыбнулся Кольцов.

— Николай Дмитриевич, я понимаю, что Вы уже приняли решение. Я согласен. Но, опять же, я — не член партии, поэтому без поддержки парткома вряд ли что–либо получится.

— В этом можешь не сомневаться. С нашей стороны ты получишь полную поддержку. На следующей неделе утвердим твою кандидатуру на парткоме. И действуй, не оглядываясь ни на какие авторитеты. Мне можешь звонить в любое время. Но главное придется делать самому.

Кольцов поднялся с дивана, дав понять, что разговор окончен.

— Я рад, что в тебе не ошибся. А что касается партийности, то это дело поправимое. Вот выполнишь задание партии, я сам буду тебя рекомендовать. Это мы решим. Удачи тебе, секретарь! — и он проводил Сергея до двери кабинета.

Сергей вышел из здания и посмотрел на ручные часы. На весь разговор ушло пятнадцать минут. Но тогда он не мог знать, что эти пятнадцать минут круто изменят его судьбу…

Через несколько дней после поездки в Гатчину, в перерыве между парами, к Сергею подошла Римма.

— Слушай, Сережа, ты знаешь, что в Питер приезжает Рихтер?

— Какой Рихтер?

— Ты, что? Святослав Рихтер — известный пианист. В Большом зале Филармонии будет только один концерт. Нам обязательно надо на него попасть.

— Нам — это кому?

— Привет. Мне с Ворониным и тебе с Галкой. Что непонятно?

— Теперь понятно. Ну и что?

— Какой ты сегодня несообразительный! Как что? Надо достать билеты.

Он уже давно понял, к чему этот разговор.

Сергей нередко посещал музыкальные концерты и слышал многих известных музыкантов и оркестры с еще мало известными в то время дирижерами. Попасть на такие концерты было нетрудно, так как издавна существовала традиция так называемых «студенческих билетов». Это были «входные» билеты по одному рублю на балкон, куда вел еще с театрального подъезда отдельный вход с глухой лестницей. Но продавались эти билеты только в день концерта и обязательно в «одни руки». Сергей не помнит случая, чтобы кто–то перепродавал такие билеты. Похоже, это было неприлично. В случае гастролей знаменитостей очередь в кассу за такими билетами надо было занимать с ночи. Это тоже была своеобразная студенческая традиция. Сергей уже ночевал в таких очередях. Так он побывал на концертах Давида Ойстраха, Эмиля Гилельса и других знаменитых музыкантов…

Но он был удивлен предложением Риммы, так как знал, что его друг совершенно равнодушен к классической музыке. У него были другие художественные пристрастия. Валера любил поэзию, наизусть читал классиков. Особенно любил Булата Окуджаву. Однажды он затащил Сергея на встречу в Актовом зале университета с молодыми поэтами Вознесенским, Рождественским и Казаковой. Их имена тогда были у всех на слуху. Но их произведений почти не печатали. Поэтому Сергею было интересно послушать их «живьем». Зал был набит битком, люди стояли даже в вестибюле перед открытыми настежь дверями. Молодые поэты читали со сцены с большим энтузиазмом. Роберт иногда заикался от волнения, потому читал свои стихи нараспев, с ударениями. Андрей, напротив, читал монотонно, при этом много жестикулировал. Римма читала спокойно и тихо. Как будто рассказывала что–то, для нее очень важное. Все это произвело на Сергея большое впечатление, но фанатом поэзии он так и не стал, хотя любил поэзию Сергея Есенина. Ему нравились песни Визбора и Клячкина, без которых не обходилась ни одна студенческая вечеринка…

— Я уже сказала Воронину, — прервала его размышления Римма. — Вы занимаете очередь, а мы с Галкой к вам присоединимся утром. И принесем перекусить.