Холмин сидел в углу, у коробок с вещами, и держался обеими руками за голову.

- Папа? – Димка споткнулся об оброненную посреди комнаты бутылку. – Ты пил?

Холмин усмехнулся. С трудом сфокусировал взгляд на сыне. Прохрипел:

- Марш в комнату, засранец. И чтобы носу не высовывал, пока не разрешу.

Димка попятился, не понимая, свидетелем он чего только что стал.

- Тсс...

Подорогин открыл глаза и уставился в лицо Грешника; товарищ склонился над его лежбищем – как-то иначе больничную койку Подорогин не называл.

- Что случилось?

- Не задавай лишних вопросов, – Грешник выпрямился. – Идём. Я хочу тебе кое-что показать.

- Посреди ночи?

- Это не важно. Именно тут – не важно.

- Что ты опять такое несёшь? – Подорогин взглянул на часы: без четверти пять. – До утра нельзя было подождать?

Грешник мотнул головой, направляясь прочь из корабельного лазарета.

Подорогин, кряхтя, поднялся. Гравитация в один «же» всё ещё казалась непосильной ношей. А ведь когда-то он, невзирая на неё, носился по улице, играл в футбол, прыгал с трамплина... И никогда ещё вес собственного тела не казался столь обременительным. До недавнего времени. До часа «ч». До времени «x».

В центральном коридоре тускло мерцал свет. Лампы в кожухах над головой казались живыми организмами – некими симбионтами пауков и светлячков. О первых складывались аналогии с тщательно завёрнутыми коконами паутины, внутри которых переваривается будущая пища. О вторых – белый свет, колышущийся в такт спонтанным движениям: туда-сюда, вверх-вниз, вправо-влево... Дышала сквозняком вентиляция. Подмигивали сигнальные светодиоды на панелях в стенах. Не смотря ни на что, корабль оставался живым. Вот только Подорогин, как ни хотел, не мог сравнить своё нынешнее состояние с жизнью. Даже наблюдая пульсацию света, слыша шорохи и всхлипы...

«Всхлипы?»

Подорогин встал, как вкопанный; Грешник, видимо, почувствовал, обернулся.

- Мы – счастливчики. В смысле, легко отделались. Многих, даже если они выживут и вернутся на Землю, не узнают близкие.

- А ты веришь, что есть этот путь: путь назад? Разве может, пущенный по волнам кораблик приплыть к истокам реки?

Грешник странно засопел – так стараются скрыть чувства, когда не желают выдавать очевидного.

- Пути Господни неисповедимы. Будет так, какова на то воля Его. Хм... Ты только представь, как мы могли прогневить Его своим поступком.

Подорогин почувствовал спиной мурашки.

- То, что творится за переборками общего лазарета, выглядит пострашнее ада. Хотя и не может быть ничего на свете страшнее него, – Грешник помолчал. – Смотря на их муки, начинаешь как-то иначе воспринимать действительность. Что-то меняется здесь... – Грешник коснулся груди. – Точнее сжимается, словно в предчувствии кары. Мне кажется, это именно душа. Она страшится уготованной ей участи.

- Прекрати! – Подорогин подошёл к товарищу, встряхнул за плечи. – Идём. Ты хотел мне что-то показать.

Грешник глупо уставился перед собой – мысленно он явно пребывал где-то далеко, возможно именно там, в гиене огненной, поджариваясь на сковороде или ожидая того момента, когда вода в котле всё же закипит, а кожа на теле пойдёт болезненными волдырями.

Подорогин тряхнул головой: похоже, апатия Грешника перекинулась и на него.

- Ну же, – Подорогин напряг связки, радуясь тому, как звук собственного голоса возвращает к реальности, гоня религиозную тарабарщину прочь.

- Да-да, – быстро закивал Грешник. – Просто не по себе как-то, прости. Идём скорее, а то можем пропустить.

- Что – пропустить?

- Увидишь. Это происходит постоянно в одно и то же время. Если понятие «время» тут всё ещё имеет смысл...

Подорогин машинально вскинул руку с часами – стрелки шли ровно. Но вот тиканья слышно не было. Хотя... Это вроде как и не важно вовсе. Ведь за бортом, в вакууме, его тоже нет, однако данность ещё ничего не доказывает. Точнее не определяет, как факт. Да взять хоть те же релятивистские закономерности при движении на скоростях, близких к скорости света, – теория специальной относительности не пытается их оспорить, более того принимает, – время начинает течь медленнее, относительно земного, и дело тут вовсе не в чертовщине или мистификации. Дело в скорости. В пространстве-времени. Так устроена наша вселенная, и не человеку оспаривать действующие внутри неё законы. Человеку свойственно выживать. А может быть, просто верить в чудодейственное избавление, как то считает Грешник. Плыть по волнам судьбы.

Они прошли центральный коридор. Украдкой миновали кают-компанию – внутри царила непроглядная темень. На пути никто не встречался, будто экипаж целиком вымер. Даже вахтовые.

Грешник вёл к шлюзовым камерам – Подорогин в этом уже не сомневался.

Только сейчас до него всё же дошло, что иллюминаторы на всём межпланетнике и впрямь задраены. В результате данной метаморфозы внутренние помещения «Икара» превратились в какие-то катакомбы. Подорогин ни разу в жизни не бывал в крематории, но был уверен, что всё там именно так – в этих своих суждениях он был чем-то схож с Грешником, который сравнивал корабельный лазарет с преисподней.

«Икар» и впрямь больше не казался живым – остатки жизни паразитировали на нём, так вернее.

По спине вновь поползли мурашки.

Грешник замер у внутренней двери шлюза. Оглянулся и поднёс руку с неработающим таймером к панели управления герметичным замком. Внутри устройства что-то зажужжало, потом щёлкнуло и принялось скрежетать. В небывалой тишине звук показался сродни раскатами грома. Подорогин невольно оглянулся. Никого.

- А где все? – шёпотом спросил он.

- Думаю, борются с внутренними демонами, – мрачно отозвался Грешник. – Может быть у нас и цела плоть, благодаря чему мы не испытываем физических мук, но вот неопределённость, подкреплённая страхами, – она куда страшнее. Уж поверь.

Подорогин сглотнул, поражаясь тому, насколько Грешник точно охарактеризовал его внутреннее состояние. Да, это сопротивление бездне – иначе не скажешь. Бездне, что намеревается поглотить сознание, предварительно изрядно обработав его подсознательными страхами.

Пискнул зуммер. Не смотря на неработающий таймер на руке Грешника, красный светодиод сменился на зелёный. Дверь дрогнула и отползла внутрь переборки, пропуская товарищей внутрь шлюзовой камеры.

Подорогину не нравилось это место. По нескольким причинам: дальше – абсолютный ноль, полнейший мрак, пустота. А ещё неизвестность. И плотоядный космос, что только и ждёт момента, чтобы разорвать твою плоть. Вывернуть наизнанку лёгкие. Выдавить глаза. Вспороть вены.

«Причинить адские муки – вот он ад, Грешник, а вовсе не в наших головах, как ты думаешь!»

Пусть и кратковременный, но такой полный, логичный, всеобъемлющий. Средневековый палач и мастер пыток сравнил бы его с высшим естеством. Благоговением. Именно сюда он бы устремился в последний путь, дабы испытать на себе обжигающий холод бездны, вскормившей его тёмную душу.

Подорогин невольно отшатнулся от раскачивающихся на подвесках скафандров – в тусклом освещении шлюза те походили на повешенных мертвецов! В голове вновь засел паразит безумия. И этого гада было не так-то легко выдавить.

- Аккуратнее, – предупредил Грешник, мелькая впереди, на фоне панорамного иллюминатора системы стыковочного прицеливания.

Подорогин встал.

Этого не могло быть.

С той стороны брезжил свет: серый, словно низкая облачность перед грозой. Не хватало только порывов ветра, запаха поднятой с земли пыли и вспышек молний.

«А ведь они будут! Грешник привёл меня сюда что-то показать. А что ещё может привлечь внимание в подобной серости, как не яркий свет и раскаты грома?»

Грешник поманил к себе, и Подорогин пошёл.

Каждый очередной шаг давался с трудом, но дело сейчас было вовсе не в отсутствии сил. Сознание попросту страшилось того, что раскинулось за обшивкой челнока. Нервная система была перегружена. Кажется ещё миг – или шаг, – и рассудок попросту утратится.