Только что закончился бой и наступила удивительная тишина.

Командный пункт находился у самой передовой линии, но Гаген требовал, чтобы блиндажи сооружались крепкие, удобные, чистые, которые бы хоть в какой-то мере облегчали суровую и трудную фронтовую жизнь. Война загнала людей под землю, в окопы, в блиндажи. И все же воин не должен опускаться, всюду, даже здесь под огнем, должен сохранять свой культурный облик, подтянутость, собранность, чистоплотность. Командиру же в нынешней войне надо проявлять не только храбрость и волю, но и ум; нашим войскам приходится драться с сильным и хитрым врагом. В таком блиндаже есть все условия для размышления над картой. Все это полковник Николай Гаген говорил с присущим ему спокойствием и неторопливостью, как бы взвешивая и осмысливая каждую фразу. Командир дивизии уже две ночи не спал, во время боя простудился, сильно кашлял, — он пролежал в каком-то болоте, наблюдая за врагом, и теперь к тому же напомнил о себе застарелый ревматизм. И кажется странным, что Николай Гаген встречает комиссара дивизии Михаила Хлызова укоризненной фразой:

— Ты чего под таким дождем ходишь? Пора бы отдохнуть.

Полковой комиссар Михаил Хлызов снимает каску, плащ-палатку, с которой стекают дождевые ручейки, шинель. Он ходил по ротам, сидел в окопах, у бойцов. «Все поужинали, помылись, почистились и снова рвутся в бой. Какой народ. Ведь три дня никто не отдыхал», — говорит Хлызов.

— Да и тебе, полковник, пора бы уснуть, — замечает комиссар.

Их связывает давнишняя дружба, теперь она испытана и закалена в бою. Они уже знают, что требовательность, настороженность, мужественное спокойствие нужны им на войне так же, как винтовка пехотинцу или снаряд артиллеристу. Николай Гаген — человек с большим жизненным и боевым опытом.

Командир и комиссар дивизии с восхищением отзываются о своих бойцах: «Это все — уральцы». Хлызов тоже вырос на Урале. В годы гражданской войны он пошел добровольцем на фронт, потом учился в военной академии. Гаген же во время мировой войны окончил школу прапорщиков, командовал взводом, ротой, батальоном, так же, как и Хлызов, много учился. Был начальником военного училища, затем служил на Урале. Он хорошо знал своих бойцов, верил им.

Низкорослый и коренастый повар Павел Поздняков принес ужин и чай, доложив, что у входа в блиндаж ждет политрук Василий Самсонов. Командир дивизии встрепенулся:

— Как он сюда попал?

Самсонов был в старой шинели и рваных сапогах. Он как-то неловко сутулился. Полковник спросил:

— Что случилось? Зачем пришел? Почему в рваных сапогах?

— Не могу я там быть, — ответил Самсонов, — тоска… Да и поправился я…

— За два дня?

— Разрешите быть в полку?

— Ну, ладно, садись чай пить… У врача был?

— Они сказали, что позвонят вам…

— Кто — они?

— Доктор и сестра… Не пускали… Говорят, опозорил я их госпиталь… Но у них хорошо, а все-таки тянет что-то в полк…

В этом «что-то» было, может быть, неосознанное, но очень сильное чувство, которое так взволновало Николая Гагена. Он налил чай Самсонову, и вскоре мы узнали его историю.

Дивизия готовилась к серьезной операции. Надо было занять господствующую высоту. Предстоял наступательный бой. Но командир дивизии привык идти вперед не вслепую, не очертя голову, а лишь после тщательной разведки. Полковник хотел «прощупать» слабые места вражеских войск, занимавших высоту. Нужен был опытный и смелый разведчик, который смог бы пробраться в расположение противника, нанести на карту огневые точки, проследить за продвижением войск. Выбор пал на политрука Василия Самсонова. Он слыл в полку человеком храбрым, находчивым, спокойным. Ночью Самсонов и двенадцать солдат поползли к вражеским окопам. Ночь была темная, дождливая, по обочинам и тропам текли ручьи, тринадцать разведчиков, завернувшись в плащ-палатки, двигались ощупью по грязным и мутным потокам. Никто, казалось, не замечал, что приходится ползти по грязи. Самсонов шепотом передавал приказания, его бойцы выполняли их с точностью и аккуратностью.

Они должны были пролежать у вражеских окопов двое суток. Им дали с собой сухари, консервы, колбасу. Вскоре Самсонов наткнулся на проволочные заграждения. Он пополз в сторону, нашел более свободный проход, повел туда своих красноармейцев. На рассвете их обнаружили. Начали обстреливать из пулеметов и автоматов. Разведчики окопались, спрятались, притихли. Смолкли и фашистские пулеметы. Так Самсонов и его солдаты пролежали до вечера. Правда, один раз ему приходилось подползти к четырем красноармейцам, которые были ранены. Самсонов перевязал их. К тому же он сам нуждался в помощи. У него оказались три раны — в левую ногу, в руку и грудь. «Пуля прошла в бок, — сказал Самсонов. — Потерплю…» Зарывшись в землю, пользуясь пасмурным днем, они перевязали свои раны, выбрали удобную лощину для наблюдения и притихли. Самсонову предложили отползти к нашим окопам: три раны — это все же серьезное дело. Самсонов отвернулся и ответил: «Ничего — потерплю».

Двое суток они лежали и наносили на карту свои наблюдения. Малейшая неосторожность грозила им гибелью. Фашисты считают их уничтоженными, а они живут, действуют. Это очень радостное ощущение, которое придавало Самсонову бодрость, силы, помогало терпеть боль — раны напоминали о себе, особенно ночью, когда разведчики лежали на холодной и сырой земле.

Они вернулись на третьи сутки. Потом командир дивизии долго сидел с Самсоновым у карты. Был назначен час наступления.

— Теперь в госпиталь… До полного выздоровления, — сказал Гаген.

Но уже через два дня в дивизии снова появился Самсонов. Он не мог, не хотел оставаться в постели, чувствовать себя беспомощным, когда дивизия ведет бой за высоту. Пользуясь наблюдениями Самсонова, наша артиллерия подавила огневые точки противника. Пехотинцы под командованием Гавриила Соколова прорвали линию обороны и штыковой атакой выбили врагов с высоты. Командир дивизии в эту решающую минуту был среди атакующих. «Теперь нужно закрепиться», — сказал он Соколову. Люди уже рыли окопы, блиндажи, создавали пулеметные гнезда. Младший лейтенант Иван Опалько тянул связь от командного пункта, переносил сюда аппараты. Тем временем Соколов выставил крепкое охранение, потому что близилась ночь. А для новой разведки, для дальнейшего наблюдения за врагом, были высланы старшина Сергеев с солдатами, вооруженными автоматами.

Но командир дивизии не успокаивался. Он знал уже, что фашисты подтягивают танки и артиллерию к роще у села Радчино. Очевидно, они хотят ударить во фланг дивизии. Гаген вскоре был там, у рощи, готовил людей к бою. Командир полка майор Юлдашев тоже знал, по данным разведки, о передвижении вражеских танков и артиллерии. Наша артиллерия начала обстрел подступов к роще.

К вечеру бой закончился, фашисты подошли к роще, но занять ее не смогли, танковая колонна и две артиллерийские батареи врага были разбиты. Вражеская пехота попыталась окружить рощу, но Гаген приказал выставить пулеметчиков, которые преградили путь врагам. Не страх перед окружением, не отступление, а активное противодействие нужно было в это мгновение. Пулеметчики не только задержали врагов, но и уничтожили их наступавшие цепи. Но в бою погибли и они, эти храбрые пулеметчики, которые не хотели докладывать о своих ранениях и расстреливали врагов из пулеметов до последних минут своей жизни.

Наступила тишина, командир дивизии ушел в блиндаж. Он видел этих людей, видел, как они дрались во время дождя, как по грязи они переползали от окопа к окопу, не задумываясь, отдавали свою жизнь. Кровью и потом, муками и упорством наполнен каждый день войны. Гаген с гордостью вспоминал о своих бойцах — и погибших, и оставшихся в живых, — они выдержали это величайшее напряжение нервов, испытание сил и воли. Даже идя на смерть, они несли поражение врагу.

Ночью дивизия отдыхала, но уже к рассвету снова открыла огонь наша артиллерия.

В окопах у переправы через Днепр еще с вечера готовились к атаке, к внезапному удару по укреплениям противника в селе Радчино. В полку был разработан план наступательной операции. Село Радчино, расположенное на берегу Днепра, в штабе называли важным тактическим пунктом, маленьким плацдармом для обороны переправы. Фашисты установили в селе минометы и пулеметы и держали под обстрелом узкий изгиб реки. Нашим войскам предстояло пройти под вражеским огнем переправу, выбить противника из укрепленных блиндажей, занять село Радчино… Операция требовала выдержки, храбрости и стойкости от наших людей. Не так-то просто переправляться через реку, когда разрываются мины и свистят пули. Возникает желание лечь, не двигаться, прижаться к земле, окопаться. Но на сей раз нельзя было ни ложиться, ни зарываться в борозды или окопы. Надо идти! Бой начался на рассвете и уже стих к полудню. Артиллерийские снаряды взрывали укрепления, минометы, огневые точки. Меткость попадания изумляла пехотинцев: «Это все Киржнер», — говорили они, хоть и не знали, какая батарея ведет огонь. Удар, нанесенный нашими батареями, заставил противника отойти от берега к селу.