Затем он назвал ориентировочную величину своей доли прибыли, которая нагорит от перечисленных выше уловок за весь период работ.

— Из наших никто на это не согласится, — сказал Клинцов. — Не захотят. Им об этом и говорить-то нельзя.

— Тогда возьмите весь навар себе, — намекнул директор.

— Не захотят, как хотят, — сказал Фельдман. — Сами разберемся.

— Конечно, а то в противном случае бухгалтерия обдерет вас как липку, еще раз прояснил ситуацию директор. — Если работать «по-дикому», вы только зря проведете здесь время.

— Это понятно, — кивнул Клинцов.

— Просто тогда придется сузить круг заинтересованных лиц до троих, как бы придумал Фельдман.

— А отряд пусть себе спокойненько работает, — обрадованно цвыркнул слюной себе под ноги Клинцов. — Мы обговорим с вами все условия и делиться ни с кем из них не станем. Тем более что они вряд ли на это согласятся.

Директор оценил расторопные порывы Фельдмана и Клинцова как неплохие коммерческие задатки и даже сказал, что кое-кто из известных в литературе комбинаторов им и в подметки не годится. Директор смело увеличил свою долю навара в связи с уменьшением числа участников сделки.

Далее следовало заключение трудового договора намеренно в одном экземпляре и обещание директора предоставить выгодные работы и пропустить их через бухгалтерию по самым высоким расценкам.

— Милое дело — шабашники! — заключил директор. — С официальными стройотрядами никакой каши не сваришь!

Войдя в заговор против отряда, Клинцов внутренне возвысился и в дальнейшем держал себя достойнее, чем ему позволяло его положение в группе. Свой поступок он в душе считал тайной местью. Местью группе за то, что она имела неосторожность не полюбить его. Пока окатывали запань Пяткое, его настроение было настолько праздничным, что иногда можно было даже наблюдать, как он напевает себе под нос или перекуривает в компании с Фельдманом, хотя Фельдман никогда в жизни не брал в рот папиросы и был намерен жениться после третьего курса на некурящей подруге его родителей.

«Дикари» относили эти изменения в поведении одногруппника на счет положительных сдвигов под воздействием природы, погоды и романтики. Клинцов видел эту ошибку коллег, но поведать о ней не мог. Поэтому вкушал радость превосходства в одиночестве.

По окончании работ в верховьях, после запани Пяткое, разговор директора с Клинцовым и Фельдманом о пикантном возобновился. Директор предложил Клинцову увеличить штат отряда на пять-шесть человек, поскольку северная надбавка выплачивается из расчета двадцати процентов на сумму заработанных денег, но по лимиту — не более шестидесяти рублей в месяц на человека. У «дикарей» этих надбавочных денег на человека выходило больше. Чтобы бухгалтерия леспромхоза не подстригла все выходящее за гребенку, нужно было раздуть штат отряда. Тогда «северный коэффициент» рассредоточится по «мертвым душам» и будет вытянут из леспромхоза весь до последней копеечки.

— Будет выбран, — пояснил директор.

Финансовая сторона отношений должна оставаться темной для отряда, подсказал директор. Нужно взять у всех бойцов доверенности, получить зарплату за весь отряд сразу и раздать людям сколько надо, а не сколько заработали.

Чтобы реализовать задуманное, требовалась некоторая затяжка времени. И тогда «дикарям» предложили поработать в Приемной запани еще пару недель. А совсем не потому, что в кассе не было наличных денег.

Клинцову было лень напрягать мозг и придумывать липовые фамилии, поэтому он взял готовые и вписал в штат «Пармы» Бибилова Мурата, Коровину Марину, Алешину Наташу, Бондаря и Петрунева. Клинцову поначалу показалось, что он меньше прегрешит, если использует существующие… Перед кем согрешит? Он спохватился, что не вписал в список Кравца. Нужно было затолкнуть его в список вместо Петрунина. Ну да ладно, в другой раз рассчитаемся.

За мертводушных бойцов Клинцов самолично сфабриковал доверенности. Вышло красиво и почти достоверно.

Теперь в руках Клинцова имелись рукописные подтверждения в полном к нему доверии. Это было прямым доказательством поговорки, что бумага может выдержать все. Это был парадокс, ласкающий сознание Клинцова. Ему открыто доверяли однокурсники, и подписи внизу говорили об этом. От факта никуда не уйдешь. Теперь на чей угодно вопрос, доверяют ли ему друзья, он мог с уверенностью ответить: да, доверяют! Вот платежная ведомость, к которой все эти бумажки подшиты.

Получив деньги в кассе леспромхоза, Клинцов с Фельдманом, как и условились, пошли к директору. Фельдман остался на шухере в приемной, а Клинцов зашел в кабинет и оставил на столе пять пачек червонцев. После этого он получил приглашение поработать в следующем году на подобных условиях.

Свои доли Фельдман с Клинцовым спрятали за подкладки пиджаков, а остальные деньги прямо в авоське принесли в барак.

Началось с того, что бойцы ростовского «Факториала», заходившие в гости к «дикарям», успели насмотреться на кучу денег, заработанную «Пармой».

Возвращаясь к себе под впечатлением, они не ленились поносить своего командира за то, что тот не обеспечил им такого же, как у смежников, заработка. При этом они завышали сумму, полученную коллегами. После благополучного отбытия «Пармы» травля в «Факториале» усилилась. Ростовчане никак не могли уехать домой — в кассе леспромхоза не было денег для зарплаты. Командиру стали ставить в вину и эту неувязку. И он, произведя в голове какой-то расчет, заявил, что честным путем таких денег заработать нельзя! Поэтому он идет в соответствующие органы, чтобы поделиться своими соображениями.

Там не стали особенно расспрашивать, на чем основаны доводы или домыслы, и поступили очень оперативно — выехали на место происшествия с комиссией. Сигнал оказался своевременным — директор не удосужился снести деньги домой или припрятать подальше. Деньги лежали в сейфе. Он был уверен в безукоризненности прокрученного дела.

Колесо закрутилось. Были опрошены ростовчане, бухгалтерия, потом очередь дошла и до «Пармы».

Институт гудел. Таких случаев в трудовой практике заведения еще не было. И не бывало даже в теории. Всем хотелось быть в курсе событий. «Парму» замучили расспросами, но и в самой «Парме» толком мало кто знал, что же произошло на самом деле.

Особенно допекали Татьяну. А как раз ее можно было и не трогать. На производственной практике, перед вылазкой в Коми, слесарь четвертого разряда — детина, каких мало где увидишь, — уронил с помоста на нулевую отметку огромную кувалду и едва не пришиб Татьяну. Татьяна чуть не умерла от страха и, пока отчитывала слесаря за несоблюдение норм техники безопасности, успела влюбиться в него. Нарушитель счел наиболее безопасным ответить на чувство. У них завязалась переписка. Теперь он требовал, чтобы Татьяна бросила институт и вышла за него замуж. Она сказала, если он любит, никуда не денется, подождет.

Усов распекал ее за волокиту в создании семейного очага.

— А если он меня бросит? — в ответ рассуждала Татьяна. — Кому я буду нужна недипломированная?!

— Нет, Таня, счастье нужно бить влет, королевским выстрелом, — твердил Усов. — И лучше дуплетом, для надежности. А то упустишь.

— Как это «дуплетом»? — не понимала Татьяна. — Сразу с двумя, что ли?

— Ну, это смотря кто как понимает, — дурил голову Усов. Он был теперь почти с Татьяну ростом. В год суки он вытянулся и похорошел. И так непредвиденно утвердился в своем новом качестве, что никому уже и не верилось в его недавнее тарапуньство.

— Тебе бы освоить пару болевых приемов, и с тобой можно было бы хоть в кругосветное путешествие, — говорила Татьяна несколько подобострастно и чуть-чуть не по теме. — В любой лодке.

— Рановато, — дружески отнекивался Усов. — Я догнал тебя только в росте, а вот весовые категории…

— Ерунда, наберем для равновесия кирпичей. Но я не это имею в виду. Теперь с тобой не стыдно появиться не только на нашей речке, но и на любом побережье, на острове Пасхи или на Бермудах! — Татьяна вложила в текст столько энергии, что прозвучало это почти в стиле вопля. За лето она тоже окрепла и грозилась вовсе выйти за размеры, отведенные природой женщине.