— Не могу я! — признался Прорехов. — Ее вкус у меня с губ не сходит! Для меня вечер, если без питья — смысла не имеет!

— Тогда тебя придется снимать с директоров! — не выдержал Макаров. — Я буду говорить об этом с Артамоновым!

— Хорошо, я попробую бросить, — согласился Прорехов. — Только не надо на меня давить и не надо меня снимать.

— И давай без этих своих интрамуральных вплетений! — порекомендовал Макаров, — И еще, присмотри за бухгалтером. Она мимо тебя уже параллельный бизнес сотворила. Заметь, она тебе каждый день говорит: иди в кафе, не беспокойся, я здесь сама справлюсь. Она дает тебе с утра деньги, как ребенку на завтрак, — и ты свободен. И наливает с утра левый толчковый стакан. А пока тебя нет на работе, перекручивает в нужном направлении все имущество и расходные материалы. За время контакта с тобой она заметно поднялась. Я не против, чтобы люди у нас на фирме росли благосостоянием, но у нее это получается лучше всех.

— Так что мне с ней делать?

— Ничего, пригласи аудит.

— Да ты что! Там двойная бухгалтерия!

— Бухгалтерия двойная, а камера одиночная. Если не наведешь порядок пеняй на себя! Она тебя и сожрет, и подсидит, когда время придет.

До исчезновения губернатора Макарова у Прорехова, как у директора, не было проблем. Чуть что — поддержка из специального губернаторского Фонда — и сиди не горюй. От таких льгот, пусть даже и завоеванных в честном бою, Прорехов заметно расслабился. Но вот уже полгода доступ к финансовому ресурсу отрезан, и проблемы снова начали заедать. Это не давало Прорехову покоя. Он понимал, что в одиночку ему не вытянуть. Артамонов занимается черт-те где и черт-те чем, какие-то никчемные проекты тянет, а я тут один крутись! До исчезновения губернатора Макарове Прорехов делал вид, что сбавляет питьевые обороты, а когда Макарон пропал, вовсе сошел с рельсов.

Однажды в кафе «Папарацци» неожиданно для всех присутствующих забрел Фоминат, прямо средь бела дня.

Прорехов об эту пору вел деловые переговоры с залетным редактором из района. Редактор жаждал перевести свою газету на цвет. Прорехов был неумолим. Не Прорехов, а этакий разхозяйствовавшийся не на шутку субъект, увешанный с головы до пят контрольными пакетами, взятыми в пользование у Артамонова и Макаровна. Редактор плакался, а Прорехов, как жучок типограф, стоял на своей цене, пока клиент не ушел восвояси. Журавлева, ведущая протокол, поставила палочку — сегодня ушел ни с чем пятый по счету человек, с которым не удалось договориться.

Прорехов заметил Фомината, у которого на лбу бегущей строкой сообщалось, что он здесь не случайно.

— О! Кого мы видим! Наша уважаемая оппозиция! — приободрил Прорехов давнего знакомого.

— Да какая уж тут оппозиция!? Просто смотрю, машин у кафе много, скривился Фоминат. — Подумал, может, семинар какой.

— Семинар, семинар! — обрадовано произнес Прорехов. — У нас всегда семинар! Потому что семинария… Давненько вас тут не стояло!

— Да, время летит, — вздохнул для контакта Фоминат.

Усмотрев в положении Прорехова нечто для себя полезное, Фоминат стал подкатывать к нему едва ли не ежедневно. Они играли в карты, как когда-то в природоохранном ведомстве, с той лишь разницей, что в просителях теперь был Фоминат. На спонсора сегодня больше смахивал Прорехов, что ему очень льстило.

На пике плотного общения Фоминат дал понять, что у него есть разговор с глазу на глаз. Прорехов велел народу очистить кафе.

— Мне позвонила ваша бухгалтер, — осмотрелся вокруг Фоминат. — Она сказала, что у вас на фирме сложилась такая ситуация, что есть смысл, ну, то есть, скоро у вас должны начаться неувязки с платежами. Поэтому будет лучше, если вы свой бизнес уступите нам за хорошую цену. Она дала нам весь финансовый расклад — и она права. Все ваше хозяйство надо банкротить и выводить на чистую экономическую площадку.

После долгого уединения с Фоминатом Прорехов отправился к Шарлотте Марковне. Сам он с предложением Фомината согласился сразу. Предложение было и в самом деле серьезным — две трети бизнеса сбываются людям Фомината и Платьева по очень хорошей цене, а доля Артамонова остается незыблемой. При этом Прорехов продолжает работать директором. В результате несложного передела у Артамонова вместо одних партнеров появляются другие — Мошнак и Фоминат. Ничего по сути не меняется, ни у кого ничего не отбирается, лишь перераспределяется таким образом, что в прибытке остаются все стороны. Случай довольно редкий. Гениальное предложение! Как же сам Прорехов раньше до этого не додумался?

Прорехов не бывал у Шарлотты Марковны с месяц.

Разговор с ней он начал с повторных соболезнований по поводу исчезновения Макарона. Домашние Владимира Сергеевича выстроились по обстановке — с руками на пупках. Натренировались. Потому что всякий раз, когда являлся очередной соболезнующий с новой сногсшибательной информацией о пропавшем без вести главе семейства, домашние как дураки выстраивались по росту и вытягивались по стойке «смирно». Первой в шеренгу вставала «гуманитарная помощь» — так в семье в шутку величали внепапочного Дастина, потом шла Шарлотта Марковна, за ней тетя Паня и замыкала линию Жабель. Они молча выслушивали новую версию и давились эмоциями.

Начальник МВД Анатолий Степанович Мотылев, заходивший строго еженедельно, уверял, что губернатора Макарова и его стяжателей найдут во что бы то ни стало и что, возможно, похищение совершено с целью выкупа. У преступления, мол, чеченский след, говорил он всем по очереди, склоняясь к лицу каждого.

Николай Иванович Нидворай отвечал за вечерние посещения семьи Владимира Сергеевича. Он получал сведения из источника, пожелавшего оставаться неназванным, и полагал, что с юридической точки зрения дела о пропаже губернатора Макарова не разгадать, потому что на него еще на карстовых озерах положили глаз инопланетяне. Так что здесь налицо присутствие астрала.

Уж кому-кому, а Нидвораю, этому законнику, нести про астрал было совсем ни к лицу, ни в Красную армию. Ясурова считала, что Макарон вообще никуда не исчезал, и власть имеет намерение запугать. Но кто кого собирается устрашать, Ясурова придумать не могла, потому что сама никого не пугала и соответственно — никого не боялась.

Другие догадки были еще хлеще.

Большие надежды в плане прояснения обстановки семейство пропавшего губернатора возлагало на Прорехова — ведь он был самым близким другом. Но как раз Прорехов ничего сказать и не мог. По крайней мере, до сегодняшнего дня.

Когда с соболезнованиями было покончено, Прорехов быстро придумал родственникам домашнее задание, чтобы те разбежались кто куда — кого спички попросил принести, кого в сад послал за цветами, кого в магазин за углом. А Шарлотте Марковне указал на стул, дав понять, что зашел как бы с сочувствием и в то же время по делу.

— Жизнь, как говорится, берет свое, — взял он верную цитату из классики, надеясь, что Шарлотта Марковна, как человек далеко взрослый, не станет опровергать расхожую сентенцию.

— В «Папарацци» заходили люди Платьева, — сказал, оглядываясь Прорехов. — Предложили неплохие деньги.

— За что? — решила на всякий случай уточнить Шарлотта Марковна.

— За все, — сказал Прорехов и сделал глоток виски из карманной фляжки нержавеющей стали, обтянутой кожаным чехлом. Отфыркавшись от питья, он попросил о насущном: — Вы бы на стол чего-нибудь бросили, а то я третий день кровью сру!

— Геморрой, что ли? — запросто определила причину кровоизлияний Шарлотта Марковна.

— Да нет, геморрой я уже пережил, — отмел догадку Прорехов. — Нынче язва, похоже.

— А не цирроз ли у тебя, часом? — спросила Шарлотта Марковна. — Больно лицо коричневое.

— Не знаю, может и цирроз.

— А ты к врачам сходи, — посоветовала Шарлотта Марковна.

— Не пойду, я знаю, они меня приговорят, — сказал Прорехов и пожаловался на жизнь: — Пальцы немеют.

— По ночам?

— Да нет, и днем тоже, — сообщил он.

— Так за что тебе деньги предлагали? — спросила Шарлота Марковна, нацелив Прорехова на дальнейшее повествование.