Журавлева записывала за ним каждую букву. Коллектив стоял вокруг него и Макарона и ждал.
Получив ценные указания, все отправились выполнять их.
— А может, нам ни в какой «Чикен» не ходить, — спросил на всякий случай Макарон, — и послать все на фиг? Пусть крутятся сами как хотят!
— Нет уж, сходим, — настоял Артамонов. Было понятно, что своего решения он не отменит.
— Сделать из нас аманатов у них не получится, — сказал в конце концов Макарон и свистнул Бека.
До встречи Макарона и Артамонова с людьми Платьева в «Старом чикене» оставалось несколько минут.
Декабрьский день путался под ногами без всякой отчетливой идеи. Начинало быстро темнеть. Ступенек до «Chryslera» оказалось девятнадцать. «Когда бы еще пришло в голову сосчитать? — подумал Артамонов. — А ведь были времена, когда в школе обязывали помнить, сколько ступенек у Мавзолея».
Трезвенники и студенты, стоявшие кольцом, разомкнули ряды и пропустили Артамонова с Макароном за пределы живого оцепления. Люди стояли очень плотно — вокруг здания была организована полная поперечная блокада. Артамонов немало удивился, когда в одной из единиц оцепления он увидел знакомую кондукторшу Страханкину. Это явление было на сто процентов делом рук Макарона.
— Когда же ты успел ее обратить в свою веру? — спросил Артамонов. Ведь, кажется, все последние ночи ты был здесь, с нами? — нарушил он молчание.
— Это секрет, — сказал Макарон. — Для доброго поступка много времени не надо.
— Но то, что их люди переходят на нашу сторону, — хороший знак, сказал Артамонов.
— И достаточно приятный, — улыбнулся Макарон.
— Приветствую вас, Енина! — поздоровался с кондукторшей Артамонов.
Она кивнула и спросила:
— А где ваш тот, второй?
— Не переживай, с нами! Просто у него подвывихи! — успокоил ее Артамонов.
— А что это такое? — спросила Страханкина.
— Усиление гонадотропных гормонов гипофиза, — пояснил Макарон и, отойдя несколько шагов, молвил Артамонову: — Главное, заметь, нас признали основные женщины региона. — И начал перечислять: — Маргарита Павловна, дива Дитяткина, сестры Изнанкина и Флегманова, Шарлотта Марковна, Ясурова, Бакарджиева, Наташа Журавлева, Бойкова и конечно же сама Енина Страханкина! А если нас признали женщины, мужики, никуда не денутся — потянутся!
— Что верно, то верно, — согласился с выводом друга Артамонов.
«Chrysler» вернулся на базу под утро. Он появился из-за угла соседнего здания с включенной аварийкой. Машина медленно катилась к подъезду «унитаза». Сама.
— Странно, — сказала Журавлева, вместе со всеми не смыкавшая глаз целую ночь.
— Может, движок не тянет? — поразмыслила Дебора и сама себе ответила: Должен тянуть, там ведь одни свои.
Воткнувшись в бордюр, машина остановилась.
Все побежали вниз. Салон оказался запертым изнутри. Артамонов с Макароном сидели с закрытыми глазами. Макарон — за рулем, Артамонов на заднем сиденье. Бек по очереди лизал им лица.
Дебора с Журавлевой начали стучать по кузову, чтобы хоть что-то делать. Бек метался от окна к окну, предъявляя то одной, то другой кровавую близну на морде. Похоже, он не понимал, зачем девушки пытаются проникнуть в салон. Что еще требуется, если сделано все? В мозгу Бека продолжала висеть раскадровка всего того, что произошло в «Старом чикене».
А произошло там следующее.
Как только Артамонов с Макароном прибыл в подвал, принимающая сторона бросилась их угощать. Потчевали бесконечно долго, подливали и подсыпали в бокалы разные вкусности с приятным запахом, причем достаточно знакомым. Где-то Беку он уже попадался, этот запах. Очень запоминающийся и влекущий. Во всяком случае, Беку он понравился. И тогда, и сейчас. Но как раз псине никто ничего и не предлагал. Пришлось отправиться на кухню самостоятельно. Понятно, что оттуда сразу разбежались повара, и Бек учинил, как любит выражаться Макарон, тотальный бертильонаж. Все закончилось тем, что Бек зафиксировал человека, которым пахли две те самые биты, и схватил его за локоть прямо в подсобке. Беку показалось странным, что у людей при внешней дубоватости внутри такие мягкие кости: едва прикоснулся, а они хруп — и все. Когда Бек вернулся в зал, угощение подходило к концу. Все начали прощаться. Макарон позвал собаку и нетвердой походкой дошел до машины. А Бека два раза звать не надо, он прыгнул на место, Макарон завел машину и тронулся. Потом вспомнил, что забыл Артамонова. Автомобиль стал возвращаться назад и застрял в воротах. Через некоторое время притащился Артамонов. Боковые двери машины были зажаты забором, и Артамонову пришлось влезать через заднюю дверь. Кое-как выкарабкались из узкого прохода и покатили домой. Потом поехали еще медленнее. Макарона выкручивало наизнанку, но наружу ничего не выходило. Такое бывало и раньше, но тогда он исходил веществом, которое Бек тут же пытался сожрать, за что ему и попадало под ребро. А в этот раз выкручивало насухую. Макарон несколько раз останавливал машину, потом опять трогался. Бек видел, как он пытался написать что-то на бумаге, но у него выпадала из рук авторучка. Он отключался и снова приходил в себя, чего нельзя было сказать об Артамонове, который как только сел, сразу спекся. Вот так, не спеша и добрались до «унитаза». Открывайте, здесь нечем дышать! — додумал свою мысль Бек и громко завыл.
Пока девушки догадались, что надо разбить стекла, прошло какое-то время.
Макарон сказал, словно во сне:
— Палас сухой, как палубы со всеми бригадирами. На трассу всех бригадиров! Как в Цюрихе. Да, мам?
Между передними сиденьями лежал лист бумаги с нацарапанным текстом: «Не хоронить три дня. И подпись — клофелин».
Скоро и Макарон, и Артамонов пришли в себя.
Самих выборов и их результатов дожидаться не стали — пропади оно все пропадом!
Все, кто был в состоянии это вынести, занимались похоронами Ульки Макарон убедил ее родителей проводить ее в последний путь здесь, в городе.
Тем временем спаренный номер «Лишенца» произвел эффект разорвавшейся бомбы. Бризантный заряд первого выпуска перешиб все встречные информационные потоки. А вышедший за ним следом второй выпуск просто размазал и без того едва шевелящиеся остатки. В нем, в этом номере, расписывалось по пунктам все, что произошло накануне выборов.
Область проголосовала за кандидата Макарова целиком и полностью, а вот город уклонялся до последнего. К часу ночи у Макарова набралось тридцать процентов голосов, а у Платьева со всеми остальными кандидатами — только сорок. Потом поступили уточненные данные — тридцать девять процентов у Макарова и сорок один — у Платьева вкупе с другими.
После этого информацию по радио- и телеканалам сообщать перестали. К четырем утра не отчитались только три участковые комиссии. Как они изменят предварительный расклад, предположить было трудно.
Окончательные результаты выборов утаивались до обеда следующего дня. И только когда тянуть было уже некуда, избирательная комиссия сообщила итоги кандидат Макаров победил с перевесом в три процента. Он собрал половину всех голосов, что означало победу в первом туре.
Избирательная комиссия долго не вызывала губернатора Макарова для вручения ему Свидетельства о вступлении в должность. Квазисудебные органы рассматривали споры, связанные с итогами голосования. Макарову вменяли в вину то, что его фамилия была выделена синим цветом и вся информация игрою красок печатной машины WIFAG подавалась так, будто выборы уже состоялись и результаты известны. А материалы в «Лишенце» были смонтированы так, будто новый губернатор — не Платьев, а Макаров. Так что введенный в заблуждение электорат якобы ничего не понял, подошел к урнам формально и проголосовал, как бросилось в глаза. Это явилось основанием для того, чтобы в судебном порядке оспорить результаты. Проигравшая сторона подняла кипеж, но фокус не прошел. Да и не мог пройти. По той причине, что губернатор Платьев, как лежачий больной, «делал под себя». Делал все. И в том числе и Устав области, который был сделан настолько под себя, что обратного хода не могли дать даже форс-мажоры.
