«Лекарства на меже» не потянули претензий и, как вакуоли, свернулись в газету объявлений по обмену часов на трусы.
Позже в соревнование впрягся Альберт Федорович Смирный. Спровоцированный «лишенцами», он купил никому не нужный печатный станок «Циркон», который никаких дополнительных возможностей рынку не дал.
«Смена» крутилась неподалеку от перетягивания каната и наперебой со щебечущими районками примерялась, как половчее ввязаться в борьбу титанов. Наконец и она отважилась перевести свою деятельность на рельсы экономического развития. Но когда Фаддей с разбега бросился на полотно и шмякнулся о шпалы, выяснилось, что поезд уже ушел. «Смена» снялась с дистанции. Товарищество трезвенников забрало у редакции все до последней комнаты и заселило особнячок окончательно. А начинало с подвала, подумать только!
Поминали «Смену» только хорошими словами.
— Наш бизнес, господа, — подытожил гонку Артамонов, — это бег через реку по льдинам. Остановишься — утонешь. Представляете, в реке сплошной зажор — скопление шуги, льдины трещат, наползают друг на друга, а ты бежишь и не знаешь, в какую иордань провалишься. Мы должны создать бесконечный процесс создавания газет, типографий, телеканалов, сетей киосков, кинофильмов, спортивных проектов и прочей приблуды. И чувствовать себя в этом процессе, как рыба-Прорехов себя чувствует в воде. Нет этого процесса нет и нас. Как говорил великий Зингерман, у нас нет массы покоя. Без движения наша значимость становится равной нулю. Дело не должно иметь конца. В конце — его смерть! Мы должны успевать запускать очередной проект в момент, когда предыдущий еще не дошел до пика. Тогда мы продержимся на рынке. Все остальное чревато крахом. Это знавали еще в Риме!
— Обидно, — рассуждал Прорехов, — мы пашем, крутимся и все из-за каких-то двадцати минут. Работают полчища лесорубов, стонут целлюлозо-бумажные комбинаты, молотят печатные машины — и все это из-за каких-то двадцати минут, в течение которых читатель просматривает газету. Обидно до мозга костей!
— Что поделаешь, пятачок, — сказал Артамонов. — Но будет еще обиднее, когда через двадцать минут будет выбрасываться не черно-белое фуфло, а полноцветная газета.
— Какая полноцветная? — насторожился Прорехов и сник. — Да и когда это будет.
— Обыкновенная полноцветная газета «Лишенец», — бодро сказал Артамонов, — с глянцевым приложением «Будь здоров!».
— И где ты все это напечатаешь в цвете? — недоверчиво произнес Прорехов. — В радиусе тысячи километров нет ни одной цветной типографии…
— Да у меня тут свербит с утра одно мнение за ушами… — креативно издевался Артамонов.
— Ну-ка, давай я тебе это место почешу, — предложил услугу вплывший в круг интересов Макарон.
— Да, было бы неплохо, — подставил Артамонов под строкомер свой бритый затылок. — Вы видели фуры, господа?
— Какие фуры? — не понял народ.
— Которые по окружной дороге прут мимо города, — пояснил Артамонов.
— Ну, и..? — подгонял Прорехов, не понимая, к чему клонит соратник.
— В Финляндию они везут валюту, — сообщил Артамонов.
— И что, ты предлагаешь выйти на большую дорогу? — спросил Прорехов. Бомбануть пару автопоездов?
— А обратно в Москву они везут что? — разыгрывал население Артамонов.
— Что?
— Цветные газеты.
— Ну и..? — торопил его с открытием Прорехов.
— Эту колонну надо завернуть сюда, — наконец-то начал делиться соображениями Артамонов. — Хотя бы частично.
— Ты предлагаешь пересмотреть Абосский мирный трактат, — догадался Макарон. — По которому к России перешла часть Финляндии?
— Да! — сказал Артамонов. — Именно так.
— А ты знаешь, что тебе на это скажут горячие финские парни? — чиркнул спичкой Прорехов. — Ты интересовался?
— Конечно, знаю, — ответил Артамонов. — Интересовался. Первых умников, которые попытались ввезти в Россию оборудование для цветных газет, застрелили.
— Почему? — cпросил Макарон.
— Потому что цветную печать контролирует солнцевская братва, — сказал Артамонов. — А ей удобнее забирать свою долю прямо там, за линией Маннергейма.
— Неплохо сказано, сынок! — Прорехов поощрил к дальнейшим рассуждениям Артамонова.
— Но, — сказал Артамонов, — есть одно но…
— Ну хватит уже издеваться, — попросил пощады Прорехов.
— На селе есть обычай — перевязывать дорогу свадебной процессии, продолжил идеолог развития Артамонов подводить основу под свою затею. — И пока не напьются все страждущие, молодых не пропускают дальше. Так вот, я предлагаю перегородить дорогу этой полиграфической финской свадьбе!
— Грамотно рассуждаешь, паренек, — одобрил затею Прорехов, вспоминая, как и сам пару раз попадался на свадебную традицию. — Но «Fordом», я полагаю, тут уже не обойтись.
— Наоборот, — сообщил Артамонов, — нас будут самих умолять взять что-нибудь в подарок только за то, что мы пообещаем купить их печатный станок!
— Тогда и Воловича придется толкать дальше, — сказал Макарон. — На папу римского!
— Не говори, — согласился Прорехов.
— В старину, при развитом социализме, — начал очередную свою историю Макарон, — чтобы затеять дело, надо было ждать, когда решающий год пятилетки перейдет в определяющий и дальше — в завершающий.
— А теперь стало гораздо удобнее, — признал Артамонов. — Поехал на выставку в Сокольники и пристраивайся к любой проблеме, — довел он свою идею до логического завершения.
На подступах к выставочному комплексу в Сокольниках и впрямь никто не ждал завершающих лет. Там была в разгаре выставка «Полиграфмаш — 97».
Уже за сто метров до павильона, прямо посреди ноября, менеджеры отлавливали потенциальных клиентов и затаскивали к своим стендам.
Компанию во главе с Макароном выпасла бойкая девушка в национальном швейцарском наряде и всучила визитки, на которых двойным миттелем было выведено: «Любовь Шейкина — уличная торговка поношенными печатными машинами WIFAG башенного построения».
— Ну что ж, WIFAG так WIFAG, — сказал Артамонов. — Для начала неплохо.
Шейкина потащила гоп-компанию к своему прилавку.
— А это господин Маругг, — повела она рукой в сторону серьезного дяди с жестким лицом. — Представитель фирмы WIFAG из Берна.
— Интересное слово — WIFAG, — заметил Артамонов, — почти как на фиг.
— Что такое полифаг, знаю, — бичевал себя представительный Толкачев, а вот про WIFAG впервые слышу! — И его опоясывали схваткообразные боли в области пятой точки, как называл седло аксакал.
— Просим посетить наш стенд, — пригласил Маругг плавным жестом.
— Конечно, посетим, — согласился Макарон. — Какие вопросы?! Но при условии, что вы безоговорочно с заявленной цены сбросите миллион.
Артамонов вспомнил, как Макарон торговался у цветочных рядов. Он был абсолютно уверен, что Макарон отделает херра Маругга под Прорехова.
— Предложение смелое, мы подумаем, — не стал никого никуда посылать сразу господин Маругг. — Чувствуется, что Россия еще не усохла.
— Да, есть еще ягоды в ягодицах, — согласился с ним Прорехов стандартным выражением.
— У нас есть одна неплохая печатная машина, — заговорил о деле господин Маругг. — Правда, она была в употреблении, но специально для вас мы ее восстановим.
— Не надо ничего делать специально для нас, — предупредил Макарон. — Я по опыту знаю, что это всегда дороже.
— А где ваша машина, херр Маругг? — оглянулся вокруг Макарон. — Кругом одни буклеты.
— Видите ли, — пояснил Маругг, — она весит двести тонн, и…
— Двести тонн? — изумился Макарон. — Ты подумай…
— Давайте так, — сказал Прорехов и отвел в сторону своих, чтобы упорядочить движение покупателей. — Давайте сегодня временно исполняющим обязанности ублюдка буду я. — И, обратившись уже к продавцам, произнес: Чтобы в дальнейшем не вышло недоразумений, мы хотели бы вас предупредить… — От загадочности, с которой был заявлен текст, затихла даже Шейкина, тараторившая без умолку. На нее испытующе уставился херр Маругг и тоже затих. — …Мы бы хотели вас предупредить, — повторил Прорехов. Никаких предоплат! У нас это не принято. Еще с лотереи повелось. Макарон не даст соврать.
