— Но вы заявляли, что не занимаетесь бизнесом, — ловил Макарона человек, и Макарон чувствовал, что налицо перетекание информации.
— По большому счету, нам все по барабану, — говорил чистую правду Макарон. — Мы ничего такого не делаем, мы просто инсценируем.
— А у вас есть какой-то план, — спрашивал человек, — или схема?
— По жизни или так? — не понимал вопроса Макарон.
— Так, — уточнял человек.
— Так нет, — нисколько не юлил аксакал, потому что ему было это и ни к чему, и не к лицу.
Успокоенные требники от специальных подразделений бытия уходили. Но память о них продолжала оставаться в сердцах информационных диверсантов.
— Интересно, кому все это надо? — чесал репу Варшавский.
— Что именно? — лениво проявлял участие Макарон.
— Инспекция, бандиты, органы…
— Не переживай, на днях заявятся пожарные, СЭС, землемеры, электронадзор и гортеплоэнерго, — сказал Прорехов. — И если тебе этого покажется мало, придет председатель уличкома с профессором по канализации на десерт.
— Я спрашиваю, кому это нужно? — вдумывался в жизнь Артур.
— Никому, — сказал Макарон. — Особенно ни к чему это председателю исполкома Платьеву, чуть меньше это нужно мэру Беломырину, совсем не надо Додекаэдру, Шимингуэю, Фоминату — никому. Зачем им всем наша неконтролируемая пресса?! Зато мы нужны другим — Нидвораю, Завязьеву, Страханкиной, Мошнаку, Маргарите Павловне и так далее…
— А чтобы все эти ходоки отстали, позвоните вы куратору или просто дайте всей этой братве номер его телефона! — расходился порой Варшавский, допустив руку к носу и дав ей полную волю. — Пусть все эти прихожане сами узнают, кто мы такие!
— Нет необходимости, — сдерживал его напор Артамонов. — Если мы не выстроим отношений и не выстоим без внешних подпорок, грош нам цена! Заметь, мы работаем в издательской нише, делаем личную жизнь и должны знать, чего мы стоим сами по себе. А обратиться за помощью к кураторской «крыше» всегда успеем.
— Я считаю, пора сказать всем залетным, что мы завербованы на более крутом уровне! — не переставал настаивать Варшавский. — На вербальном! Чтобы у них челюсти повыпадали!
— Тебе уже объясняли, Артур, — остепенял его Артамонов. — У нас есть право обращаться в центр только в крайнем случае.
— Но пусть нам хотя бы подскажут способ, — требовал причастности сам-Артур. — Посоветуют, как этих граждан поставить на место!
— Да что тебя все подмывает сообщить о нашей охранной грамоте? притормаживал его Артамонов. — Надо делать так, будто мы сами по себе. Нам же сказали — звонить по крайней нужде.
— Принципалы хреновы! — мыкнул Варшавский. — У меня от безденежья пузыри в глазах! В животе бурлаки да вурдалаки от неустойчивого и переменного питания! Я как сетевой фильтр! Или как блок питания! Ко мне может что попало входить, а выдавать я должен реальный продукт! А вы все крайнего случая ждете! Если случая нет, его надо устроить!
— Это все пустые трепанги, — приосанил его Артамонов. — Что мы все крутимся вокруг пупка?! Ты лучше расскажи, где прибор, на который по твоей милости мы ухлопали столько денег?
— Где прибор, где прибор? В производстве! — отмахнулся Варшавский.
— И давай с тобой договоримся, — предложил Артамонов, — если тебе хочется чаще летать на родину за счет фирмы, зачем придумывать сложные зигзаги с фарцой?
— Если бы не фарца, — начал задыхаться о своем сам-Артур, — нам всем не на что было бы жить.
И он был по-своему прав. Никто не замечал, что именно благодаря артуровской мелкотравчатой суете в компании всегда имелись в загашнике хоть какие-то деньги. Но когда все прут к великой цели в розовое будущее, никому не хочется замечать, как вытаптывается под ногами реальная зелень.
— Да уж прямо! — стоял на своем Артамонов. — Просто вместо красной рыбы ели бы селедку! А Прорехов занимался бы винокурением под «Приму», а не под «Мальборо». Вот и вся разница. А по большому счету ничего бы не изменилось, Артур. Ты можешь легко перестать финансировать наши излишества, ведь тебя никто не просит. Или тебе неудобно употреблять все это одному на наших глазах? Для меня такие вещи — проходные, они вторичны, главное — развиться и удержаться на рынке. Чуть позже это автоматически даст остальное. А фарца скоро закончится, и перекидки товара выйдут из моды, потому что не смогут обеспечивать даже хлеб. Сейчас надо развивать базу, или, как учили на политэкономии, помнишь? — товары группы А.
— Ну, и много вы наморосили себе в карман этими вашими товарами?! бахвалился Варшавский. — Я знаю одно — до сих пор мы жили на мои телодвижения! И если вы считаете, что моя задача организовывать текучку пока вы занимаетесь вечным, вы глубоко ошибаетесь! Я тоже не двужильный!
— Не занимайся приписками, Артур, — посоветовал ему Прорехов, социализм уже закончился.
— Лучше расскажи, что с прибором и где деньги? — спарился в теме с Прореховым Артамонов. — Пора оплачивать телеоборудование. На носу выборы, и ты сам знаешь, как нам нужен канал или программа. Если не захватим эфир, придется туго.
— С прибором проблемы — мой друг влетел, — признался Варшавский. Деньги подвисли.
— Не понял, — нахмурил бритый череп Артамонов.
— Проплатил за микросхемы в оффшор, — промямлил Артур, — и ни микросхем, ни денег.
— Прекращай говорить на своих дурацких алголах! — слезно попросил его Артамонов. — Меня это начинает раздражать! Давай-ка мы пройдемся чисто по железу, без всякого софта!
— Как это? — отстранился Варшавский. — Драться, что ли, предлагаешь?
— Да нет, — успокоил его Артамонов, — я предлагаю проговорить тему без соплей, по существу вопроса. А то мы все ходим вокруг да около.
— Давай, а кто против? — уселся во фронт Варшавский.
— Ты можешь ответить конкретно — когда будут деньги? — спросил Артамонов.
— Как только, так сразу, — сказал Варшавский.
— Хорошо, спросим мягше, — произнес Артамонов уже спокойнее. — Какие прогнозы относительно возврата денег?
— Не знаю, — так же спокойно ответил Варшавский.
— Что обещает друг? — вел заседание Артамонов.
— Окончательного ответа нет, — докладывал обществу сам-Артур.
— Тогда у меня есть к тебе серьезное предложение, — привстал Артамонов. — Ты летишь и возвращаешься назад, если только вырвешь деньги. Или не возвращаться никогда!
— Мы с Галкой можем уехать отсюда прямо сейчас! — согласился Варшавский. — Я понимаю, что у меня не пошли дела, акции «РИНАКО» ничего не дают, сделка по прибору провалена! Мне не везет. Здесь у меня никаких перспектив.
— Не смеем задерживать. Но есть одно но… — сказал Артамонов. — Этому региону за время нашей совместной деятельности мы задолжали миллиард деревянных рубликов. Поэтому, чтобы не утруждать себя утряской этих отношений, пиши расписку на треть суммы и катись к черту!
— Ничего я писать не буду! — отказался Варшавский.
— Тогда тащи из дома технику, она висит на балансе! — потребовал Артамонов. — А после этого — вперед и с песнями!
— А кто мне заплатит за годы, которые ушли ни на что?! — попытался пересмотреть Варшавский договор сам-Артур. — За потерянное здесь с вами время! Я ведь остался ни с чем!
— Ты и был ни с чем! — быстро подвел баланс Артамонов. — Мы все вместе рассчитывали на потом. Ты сам принимал решение приехать сюда. Тебя никто не звал. Никто твоих моральных потерь оплачивать не собирается. Но мы находимся почти у цели, надо немного выждать, и все срастется.
— Я устал от вечного выжидания, — вскрыл свои внутренности сам-Артур. Пашем здесь на каких-то непонятных кураторов!
— Меня тоже иногда подмывает бросить все дела и уехать на Селигер, сделал себе харакири Артамонов. — Устроиться там подпаском и пасти под эгидой ЮНЕСКО табун озимых овец. Или закопаться в сарае у самой воды и описать наши избранные ходы с легкой иронией! — поделился он тайными желаниями. — Но сейчас не до этого — мы почти у финиша. Еще немного, и наши вложения — и моральные, и финансовые — начнут отбиваться. Через совсем короткое время вся наша политика превратится в устойчивый бизнес. Газетный передел в стране в полном разгаре, но и он скоро закончится. В принципе, нет ничего страшного в том, что по твоей милости пропали деньги. Меня просто пугает твое отношение к этому. Нет никакой беды в том, что мы не вернули «СКиТу» часть кредита, мы ведь запустили его в дело. И случись неудача виноваты не мы одни, потому что подписывались под бизнес-планом вместе с банком. Главное — «унитаз» стоит на месте, его никто не увел. Отделывай потихоньку, ставь «жучки» — ведь у нас, если ремонт, значит, новые хозяева устанавливают новые «жучки» — сдавай в аренду и возвращай деньги. А вот с твоим долгом, Артур, не поработаешь. Разве что бандитов нанять, но они заберут половину, а то и вообще все. Ты увел деньги не у нас, а из города, в котором они взяты. Деньги — черные, какие угодно — должны оставаться на месте и крутиться неподалеку. Только тогда можно довести задуманное до конца, никого не опасаясь. Эта мысль, что деньги кредитора рядом и не уплыли, — успокаивает его. Он живет в иллюзии, что они вернутся. И наконец, привыкает, что они уже — не его. И если деньги не пропиты и не протраханы, а пущены в дело, и особенно, если дело это кредитору неведомо — его начинает одолевать печаль и гордость за то, что именно на его деньги создано неведомое ему дело. И он всем говорит, что самолично выделил деньги на ловкую идею — на телестудию, типографию или на картинную галерею. Поэтому прав тот, кто обеспечивает перманентный напор идеи! Чтобы получилось дело, паренек, из него нельзя выводить оборотные средства. Их туда надо без конца подтягивать и вваливать, вваливать! Увод денег наказуем. Такое не прощается. Нас достанут и будут вправе наказать! Себе надо брать меньше, чем позволяет обстановка! Ты же все это знаешь сам!
