Смех, крики, звон рулетки, стук бильярдных шаров, сумасшедшая музыка – все гудело и звенело вокруг. Катерина приуныла и отодвинулась в угол дивана. Если она и продолжала свои расспросы, то только для того, чтобы освободиться от тяжести, которая лежала у нее на сердце.

– Правда, что мать выгнала ее из дому? – спросила она серьезно.

– Мать ее не выгоняла. Она сама ушла. Не хотела больше жить там. Не знаю, что ее заставило.

– Зафирис говорит, что другие девушки в «Колорадо» издеваются над ней…

Он бросил на Катерину сердитый взгляд.

– А тебе-то что? Занималась бы лучше своими делами. Слышишь, не смей лезть, раз тебя не спрашивают! – закричал он в бешенстве.

Его грубость сначала смутила Катерину. Но тотчас какая-то искорка сверкнула у нее в глазах. Она от души рассмеялась.

– Ты ее любишь, милый? Этого, клянусь, я не ожидала! – выпалила она и встала, увидев, что ее друг окончил партию.

Никос Фармакис крутил теперь в левой руке цепочку, с печальным видом наблюдая за окружающими. Он был невысокий, худой и с такой гладкой и нежной кожей, что на шее и ушах у него просвечивали тоненькие красные жилки. Глаза у него всегда оставались необыкновенно грустными. Сколько бы он ни пил, он никогда не пьянел, но на него находило тогда какое-то странное безумие. Им овладевала страсть крушить и ломать все вокруг, и он смеялся наводящим ужас смехом. Он знался со всякого рода людьми – е актерами, студентами, нищими, бродягами, проститутками, но все ему быстро надоедали. Изредка он появлялся и в «Мазик-сити». Клеархос терпеть его не мог за то, что этот богач, садясь однажды при нем в автобус, грубо оттолкнул какого-то старика. Когда автобус тронулся, Никос расхохотался, увидев, что старик упал.

– Пойду пройдусь, скучища страшная, – бросила Катерина, проходя мимо Никоса.

– Пойдем вместе… Постой… Подожди минутку, – сказал Никос.

– Надоело все. Кружится голова. Не могу больше. А тебе я уже говорила: с тобой я не пойду.

Он посмотрел на нее с насмешливой улыбкой.

– Но это была только шутка, – сказал он, делая ударение на последнем слове.

– Нет, это была не шутка, – отозвалась поспешно Катерина, и в глазах ее мелькнул страх.

– Поэтому ты столько дней пропадала?

– Если бы я знала, что увижу тебя здесь, я ни за что бы не пришла сюда сегодня.

Недели две назад Никос зашел после обеда за ней в барак. Их связь была самой обычной. Их не соединяла ни любовь, ни дружба, ни просто симпатия. Катерина стала его любовницей однажды вечером после какой-то пирушки, и они встречались несколько раз. Продав драгоценности матери, он заехал за ней. Они взяли такси и развлекались два дня подряд. Он даже купил ей духи. А потом исчез. Ее это нисколько не огорчило. Когда спустя какое-то время они лежали, обнявшись, в номере отеля, она сказала ему равнодушно:

– Ты появляешься, как комета.

В тот день они взобрались на гору и оказались над шурфами. Сначала он ругал своего отца.

– Он все грозится лишить меня наследства, – сказал он.

Потом принялся шутить: он, мол, собирается подговорить Зафириса убить отца.

– Каждый на моем месте прикончил бы его ради такого большого наследства! – Но тотчас прибавил другим тоном: – Все это одна болтовня.

Они бродили среди колючего кустарника. Катерина ободрала о колючки руки и ноги. Они приблизились к обрыву. У их ног зияла пропасть. Внизу, на глубине примерно ста метров, грузили щебенкой машину. Никос сделал еще один шаг. Она заметила, как лихорадочно заблестели у него глаза. Словно зачарованный, смотрел он в пропасть.

– Не нагибайся так, – попросила Катерина.

Он продолжал стоять молча, не шевелясь, устремив взгляд в бездну. Вдруг он сжал ей руку.

– Прыгай вместе со мной! – закричал он.

У Катерины вырвался вопль, и она изо всех сил потянула его назад…

– Нет, это была не шутка, – повторила она тихо, но достаточно твердо.

– Ты и вправду напугалась? – спросил весело Никос.

– Ты бы прыгнул в обрыв и меня за собой увлек.

Она посмотрела на него. Тоненькие жилки на его ушах и шее налились кровью. Хотя лицо Никоса было веселым, взгляд, как всегда, оставался печальным и рассеянным. Цепочка с невероятной быстротой мелькала у него в руке.

– Ты сумасшедший! – пробормотала Катерина.

Зафирис собрал шары в угол бильярда и начал играть сам с собой. Он не выпускал изо рта сигарету. Парень в джинсах словно прилип к тиру. Он бросил на стойку скомканную бумажку в десять драхм и смотрел с вожделением на девушку с длинными ресницами. Девушка с заученной улыбкой, не обращая внимания на пылкие взгляды молодых людей, продолжала сосредоточенно заряжать ружья. Клеархос неподвижно сидел на краю дивана. О и наклонился вперед, зажав руки между колен.

«Как я его убью?… Опять камнем?» – пронеслось внезапно у него в голове.

Это «опять» заставило его вздрогнуть. Перед его мысленным взором возникло лицо веснушчатого моряка в белой бескозырке, задорно сдвинутой набок. Терзания человека, совершившего убийство из мести, начинаются с того момента, когда после убийства его ненависть к жертве исчезает. Без этой ненависти он чувствует себя потерянным. Но обыкновенный убийца, которым не движет страсть, может хладнокровно вспоминать лицо убитого. Он испытывает муки, лишь ощутив внезапно, что отделен стеной от других людей.

«Почему мне пришло в голову это «опять»? Нет, не может быть, чтобы он умер. Лжет этот подлец. Он сказал так, чтобы держать меня в руках», – думал Клеархос, намереваясь встать, взять кий и сыграть партию в бильярд со своим приятелем.

– Давай вечерком покутим. В последний раз, – сказал Никос Катерине. – Не бойся, мы будем не одни.

– Нет, – ответила она со скучающим видом, который означал: «Не хочу, хоть делать мне нечего».

– Мой старик улетает сегодня вечером на самолете в Салоники. Я пригласил к себе кой-кого из друзей. Выпьем, потанцуем… Вдвоем не будем сидеть, не бойся.

Он увидел, что она стоит в нерешительности, и спрятал цепочку в карман.

– Пошли, – сказал он, схватив ее за руку.

Зафирис изо всей силы ударил по шарам и бросил кий. Он подошел к Клеархосу и сел на диван рядом с ним. По бледному лицу Зафириса пробежала судорога. На улице смеркалось. Ночь, страшная ночь неумолимо надвигалась, по капле вливая отраву в его кровь. Сначала перед ним на секунду возник притон. Он откинулся назад и с наслаждением потянулся. Почувствовал, как его пальцы сжимают чубук. В ореховой скорлупе горит гашиш. Мундштук прикасается к его губам. Прежде чем затянуться, он с удовольствием сосет его.

– Пойдем к Апостолису? – предложил Зафирис.

Клеархос встал.

– У меня есть одно срочное дело.

– Обстряпаем его вместе.

– Нет. Я сам. Может, приду попозже.

Он растолкал каких-то парней, которые преграждали ему путь, и исчез, не сказав Зафирису больше ни слова. По улице он бежал и остановился только недалеко от площади Омония, у двери, ведущей в подвал. Иностранные буквы одна за другой то гасли, то загорались: «COLORADO. Dansing – Varieté». Он быстро спустился по лестнице.

Было рано, и главный зал заведения еще не наполнился посетителями. Круглая эстрада в центре пустовала. Десяток девушек в ярких безвкусных вечерних платьях сидели за двумя столиками, болтая между собой. Вокруг эстрады и на потолке горели бесчисленные красные, желтые, зеленые и синие лампы, придавая нечто феерическое всей обстановке. Пианист и скрипач, оба плохие музыканты, с подъемом играли самбу. Старик в шарфе, замотанном вокруг шеи, то и дело кашлял, вытирая рукавом губы, и поспешно засовывал мундштук саксофона себе в рот.

К Клеархосу подошла высокая, ярко накрашенная девушка.

– Лили (так окрестили в «Колорадо» Софию) там с каким-то джонни, – сказала она ему, указывая на ложу в глубине вала. – Ты не представляешь, как мы смеялись. Этот верзила двухметрового роста явился, едва мы открыли, вылакал пять бутылок шампанского и осоловел. Но захотел выпить еще и продал с себя… совсем новый костюм. Его купил Карабецос за триста драхм. Мы дали ему надеть, – девушка расхохоталась, – старые брюки… они ему до колен… и пиджак официанта. Хочешь, я ее позову?