– Да, я. Ну и что из того?

– Как ты уговорил её? Неужели она не противилась?

Чтобы не закричать, Клеархос с силой сжал кулаки. Слышно было, как он скрежещет зубами.

– Нет. Только плакала, – прошептал он.

Клеархос знал Софию еще в те времена, когда служил в торговой конторе господина Герасимоса. Он часто встречал ее на улице, но долгое время они не были знакомы и не здоровались. Но она ему очень нравилась, и он заглядывал ей в глаза, когда она проходила мимо. Она тотчас опускала взгляд, и на ее лице можно было прочесть волнение, какое охватывает скромную девушку, едва она завидит соседского парня, проявляющего, как она об этом догадывается, к ней интерес. Если она несла булку, то от смущения не знала, в какой руке держать ее, а если ставила куда-нибудь горячие судки с обедом, с которыми шла домой, то тотчас хватала их, обжигая себе руки, и спешила свернуть за угол.

Отец ее был судьей и провел двадцать лет в провинции, в разных городах. Ограниченный человек, с устарелыми, консервативными взглядами, в пятидесятилетнем возрасте он женился на дочери директора гимназии из города Волос. Супруга его была далеко не первой молодости; она быстро привыкла к характеру мужа и безропотно подчинялась ему, во всем. Судья переселился окончательно в Афины за два года до того, как смертельно заболел. Его болезнь затянулась, и он был в таком тяжелом состоянии, что размеренная, упорядоченная жизнь семьи полностью была нарушена. Почти каждый день София носила мочу на анализ, бегала за лекарствами и часто выходила поздно ночью, чтобы позвать врача. А прежде, едва стемнеет, она носа не высовывала за дверь, так как судья кричал, что только проститутки слоняются вечером по улицам. Однажды, возвращаясь в сумерки из аптеки, она встретила у моста Клеархоса. Это случилось как раз в тот период, когда Клеархос пытался побороть свою робость перед женщинами.

Он увидел ее издали и остановился. У нее было крепкое, несколько полное тело, круглое личико и две перекинутые на грудь золотистые косы, которые придавали ей сходство со славянкой. Девушка приближалась, она сжимала обеими руками склянку с лекарством. Смущенно потупив глаза, София промелькнула мимо него, как молния. Но когда она дошла до другого конца моста, то услышала позади себя его быстрые шаги.

– Подожди минутку… Куда ты спешишь? – прошептал он.

Она не ответила и пошла быстрее. Тогда он схватил ее за руку. Сердце девушки готово было выскочить из груди.

– Оставьте меня, пожалуйста.

– Одну минутку, мне надо кое-что сказать тебе…

– Оставьте… не держите меня…

– Одну минутку, будь добра…

Он и сам был смущен своим нахальным поведением. Отпустил ее руку и пошел рядом с ней. Его голос стал ласковым.

– Я хочу сказать тебе… Ну, пожалуйста…

Девушка остановилась, прижимая к себе склянку с лекарством.

– Что вам надо? – прошептала она и стала красной, как помидор.

У него щеки тоже горели. Он попытался улыбнуться, но не знал, что сказать.

– Как тебя зовут? – еле слышно проговорил он.

– София.

– А, София!.. Я встречал тебя столько раз, но… Где ты живешь? В переулке за футбольным полем? Туда ты сворачиваешь…

Они прошли несколько шагов, храня молчание. На углу она сказала испуганно:

– Пожалуйста, не идите дальше, а то кто-нибудь нас увидит.

– Хорошо, я уйду… уже ухожу. Завтра в это же время я буду ждать тебя на мосту… Придешь?

– Если смогу…

На другой день, к вечеру, она ускользнула из дому раньше, чем проснулся; отец. Она долго бродила по центральной улице и каждую минуту смотрела на часы в магазинах. Ей было шестнадцать лет, и впервые в жизни ей предстояло свидание с молодым человеком. Она не опоздала. Но на мосту уже валялось несколько окурков, брошенных Клеархосом. С того дня началось их знакомство. Пока болел отец, София находила разные предлоги, чтобы вырваться вечером из дому, и они встречались ненадолго где-нибудь в поселке в укромном уголке.

После смерти судьи Клеархос привел ее однажды к себе в подвал. Она отдалась ему без всяких колебаний. Они появлялись всюду вместе, не обращая внимания на сплетни соседей. Мать прожужжала ей уши избитыми нравоучениями: девушка из порядочной семьи, слоняющаяся с мужчиной, с которым она не обручена, губит свою репутацию; ах, если б отец был жив… Или: если бы у него были честные намерения, он пришел бы просить ее руки. Но София не придавала никакого значения словам матери.

Сначала Клеархос не только любил Софию, но и безгранично уважал ее. Он долго не решался привести ее в свою компанию и связь с ней держал в тайне даже от Зафириса. Когда он бывал со своей любимой, к нему словно возвращалась его прежняя чистота. Его трогала наивность Софии, ее простодушные суждения, ее нежность – она так ласково гладила его по щекам, что ему хотелось выбежать на улицу и кричать от счастья. Но постепенно он стал уставать от внутренней раздвоенности (в то время он уже привык равнодушно выслушивать нападки хозяина и растрачивал взносы клиентов). Он убеждал себя, что сам надоел Софии, и подумывал, как бы от нее отделаться, но жалел ее. И так как ее близость не только не давала прежнего ощущения чистоты, но стала докучать ему, он тащил Софию в компанию «Мазик-сити».

Внезапно София оказалась в совершенно новом для нее окружении. Ей оно было не по душе, но из страха быть брошенной она молчала. Чтобы нравиться Клеархосу, старалась угодить ему. Постригла волосы, начала краситься, курить, пить, ночи напролет развлекаться, стала грубой и бессердечной с матерью, которая пыталась удержать ее от окончательного падения. Но чем больше София применялась к образу жизни Клеархоса, тем меньше он уважал ее. Он жестоко обращался с ней и несколько раз гнал прочь. Она уходила в слезах, а на другой день ждала его около бильярда. Девушка выводила его из себя. Он не разговаривал с ней, а однажды шепнул Зафирису:

– Что делать, черт поберите этой пиявкой?

Зафирис расхохотался.

– Опять мучаешься? – подмигнул он. – Скажешь, она молоденькая, красивая, глупая и влюблена в тебя… Почему тебе не уговорить ее пойти к Карабецосу? (Так звали владельца «Колорадо».)

Клеархос разозлился. Он хотел стукнуть приятеля кием по голове, но одумался, поняв, что покажется смешным. Зафирис и вся компания сочтут его дураком, если увидят, что такое предложение задело его.

– Карабецос платит двадцать пять франков за девушку. Войдешь в сделку: десять франков Софии, пятнадцать тебе. Ты представляешь, какой доход она может принести заведению за один вечер?

– Она ни за что не согласится, – заметил Клеархос. – Скорее умрет. – Ему приятно было тешить себя этой мыслью.

Зафирис насмешливо улыбнулся, обнажив верхние десны.

– Ей нравится приносить себя в жертву, она согласится! – сказал он.

Клеархос хоть и старался убедить Софию пойти в «Колорадо», но в глубине души надеялся, что она наотрез откажется. Поэтому он хотел, чтобы Зафирис присутствовал при уговорах и сам услышал ее ответ. И вот однажды вечером, когда они втроем сидели в баре, «чтобы попытаться еще раз», Зафирис обратился к Софии:

– Ну ладно, София. Раз ты не хочешь – не надо. Будто тебя съедят джонни, если ты потанцуешь с ними? Не надо, хватит!.. Я тебе открою один секрет: Клеархос собирается сесть на пароход и улизнуть. Не так ли, Клеархос? – И он подмигнул ему.

– Да, – вынужден был ответить тот.

Девушка пришла в смятение.

– Почему?

– Ты его все равно потеряешь. Или предпочитаешь, чтобы его упрятали за решетку? Если все мы не соберем денег, чтобы заткнуть рот видевшему его тогда полицейскому, Клеархосу крышка… – И он рассказал ей фантастическую историю о взломе, в котором участвовал ее друг.

София слушала его, пи о чем не спрашивая. Потом посмотрела в глаза Клеархосу.

– Я пойду в «Колорадо», – сказала она.

В тот же вечер, когда они остались вдвоем, Клеархос без всякого повода избил ее так, что у нее все лицо было в крови.