В донесении прежде всего освещалась деятельность рабочей комиссии угольной шахты Фармакиса. Осведомитель подробно писал о последних действиях профсоюзного деятеля Илиаса Папакостиса, который, по-видимому, очень интересовал капитана. Далее он сообщал, что газета центра «Алитья» собирается опубликовать серию разоблачительных статей об угле, направленных против политического курса правительства. Сегодняшний номер «Алитьи» уже содержал комментарий о том, что Греция ежегодно непроизводительно расходует валюту на импорт твердого топлива. А в заключение там говорилось, что правительство «с преступным безразличием обрекает на прозябаний местные угольные предприятия» и так далее.

Капитан прочел комментарий рано утром. Особенно его взбесил абзац, где было написано: «Прошло уже время, когда престарелый Альбион своим авторитетом решал судьбы мира. Британский лев уже не ревет, а скулит».

«Именно этого я и опасался, – встревожился он, выводя что-то на полях донесения. – Сперва нарушает мир левая газета, а за ней и печать центра…»

Он откинул назад голову, и ему вдруг показалось, что кто-то окликнул его. Он похолодел. Это был малюсенький кусочек железа в его черепе. Давно уже между капитаном и его осколком установились странные отношения.

«Джон! Я здесь…»

«Что тебе опять надо? Оставь меня в покое».

«Брось уголь, коммунистов и сэра Антони. Какое тебе дело до всего этого?»

Они частенько беседовали. Иногда Джон Ньюмен обращался к нему:

«Я получил бы самое большое удовольствие в жизни, если бы ощупал тебя пальцами».

«Но я так спрятался, что тебе до меня не добраться!» – отвечал: кусочек железа.

Этот необыкновенный товарищ вызывал у капитана самые противоречивые чувства. Иногда он его ненавидел. В других случаях рассказывал ему о своих страданиях и просил сжалиться над ним. Однажды он в истерике кричал осколку: «Чего еще ты хочешь от меня, подлец? Все твои капризы я исполняю. Не наклоняюсь, не поворачиваю резко голову, не пью вина, не хожу быстро… С утра до вечера изобретаю для себя пытки, только бы не нарушить твой покой. Сдвинься наконец, сдвинься с места – я тебя не боюсь!» – И он принялся бить кулаком по голове.

С этим товарищем делил он бесконечные часы своего одиночества. На секунду он отвлекался от дел и видел перед собой тайники своего мозга и гнездышко, где поселился его маленький друг. Джону Ньюмену хотелось плакать. Жалость к самому себе давно была его единственным прибежищем.

– Отстань от меня, дьявол, я занят, – прошептал он, и взгляд его упал на поля донесения, где он бессознательно начертил что-то карандашом. Это был ряд заглавных букв, которые образовали имя «Папакостис». Он сразу пришел в себя, поспешно зачеркнул написанное и набрал номер телефона, чтобы попросить информацию о газете «Алитья».

В эту минуту раздался робкий стук в дверь.

– Пришел молодой человек, которого вы ждете, – сказала певучим голосом секретарша и бросила испуганный взгляд в дальний угол кабинета. Вероятно, она вообразила, что где-нибудь там стоит таинственная дама с вуалью.

Капитан встретил Клеархоса довольно холодно; не двигаясь с места, указал ему на кресло.

– Садись, Клеархос. Если хочешь впеки, открой бар.

И Джон Ньюмен опять склонился над своими бумагами. Он выдвинул ящик и достал оттуда пачку голубых карточек, подобранных по алфавиту. На каждой из них была написана фамилия, ниже – возраст, семейное положение и так далее. Потом следовали краткие анкетные данные и другим столбиком – примечания капитана. Все было написано аккуратно, без единой помарки – так он привык содержать свой архив. Он бросил взгляд на юношу. Тот наполнил стакан и осушил его залпом.

– Пей еще! Виски никогда не повредит желудку. Бери сигареты, Клеархос!

Юноша вертелся в кресле. Выпил второй стакан. «Он нарочно притворяется занятым, хочет вывести меня из терпения», – подумал он, развязно вытягивая ноги. Он готов был расхохотаться в лицо англичанину, настолько смешным показался он ему со своими надутыми щеками.

– Пей еще, Клеархос, – пробормотал опять Ньюмен, изучая внимательно одну из карточек.

Капитан хорошо продумал свой план. Правда, некоторые сомнения у него еще оставались, но это можно было отнести за счет преувеличенного педантизма. Десятый пункт циркуляра сэра Антони содержал четкие указания: «При непредвиденных обстоятельствах без колебаний используйте старые надежные методы». Но вопрос был в том, что именно считать непредвиденными обстоятельствами, а он знал, что самое большое достоинство английского солдата – инициатива.

Наконец капитан перестал копаться в своих бумагах, откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки. На его лице появилась холодная улыбка.

– Значит, Клеархос, ты раньше работал под землей, – проговорил с притворным удивлением Ньюмен.

Уже около часа он морочил ему голову разговорами о шахте. Клеархос понятия не имел, что хотелось узнать капитану, и не придал большого значения его вопросам. Приятная истома распространилась по всему его телу. Глоток за глотком потягивал он крепкий напиток, с наслаждением покуривая ароматные сигареты. Внезапно виски придало ему смелости. Он встал, громко засмеявшись.

– Вы наводили обо мне справки, мистер! – воскликнул он. – Я догадывался, клянусь! Я говорил себе: этот англичанин будет наводить обо мне справки. Так вы выяснили уже! Да, три года назад я работал в шахте, но не выдержал я двух недель.

– Почему?

– Почему? Сейчас расскажу. – Его охватило неудержимое желание болтать. – Я и пошел-то туда сдуру. Надоело быть на побегушках в магазине. У тебя уже усы пробиваются, а получаешь пинки да подзатыльники; к черту такую работу! Но только узнала старуха – моя мать. Когда погиб отец, она поклялась, что скорее умрет, чем увидит меня рабочим в забое, А когда на старуху найдет, она кого хочешь может свести с ума. Клянусь, у подлой две глотки. Одной говорит – голос обычный, как у всех людей, а другой заговорит – голос топкий, визгливый, точно идет из самого нутра!

– Ну, ладно, ладно, – перебил его Ньюмен с холодной улыбкой.

– Нет, выслушайте меня, мистер Джон, выслушайте. Лопнете со смеху! Помню, старик отец задыхался от кашля и синел. А старуха как разойдется – не остановишь, мелет о своих ногах, соседях, сырости, вони, клопах, пауках – обо всем на свете! Отец вскакивал с кровати и кричал, чтобы она заткнулась! Да куда там! Она продолжала разоряться. Тогда ему становилось невмоготу, он уходил, посиневший от кашля, и возвращался мертвецки пьяный. На меня старуха никогда не ворчала, только на отца. Но когда я работал в шахте, она брюзжала каждый вечер! – На мгновение он замолчал и в растерянности посмотрел вокруг. – Я завелся и не могу остановиться… Налью еще капельку виски, а?

Капитан внимательно наблюдал за ним. Когда Клеархос наполнял свой стакан, руки у него дрожали. Он развалился в кресле. Ему казалось, что он совершенно спокоен, но его самого удивляла собственная словоохотливость. Он весь взмок от пота. Щеки его пылали. К правой он прижал стакан и одним глазом покосился на карточку, которую крутил в руке англичанин.

– Скажи-ка, Клеархос, не знаешь ли ты одного рабочего с шахты… Как его… Панакостис…

– Старик? Как можно его не знать! В поселке все зовут его Стариком. С пеленок его знаю. Когда погиб мой отец, он хлопотал о пособии для матери. Что за пособие? Дерьмо! Мать терпеть не может Старика, всех коммунистов терпеть не может.

Чем больше он болтал, тем ярче пылали его щеки. Рубашка у него прилипла к телу. Дрожащей рукой он поставил стакан на стол, помолчал несколько секунд, а потом вдруг закричал раздраженно:

– Почему вы не скажете мне напрямик, что вам от меня надо?

– Я хочу помочь тебе, Клеархос… Помнишь вашу проделку с моряками?

Ироническая улыбка капитана еще больше взбесила Клеархоса. Он настолько опьянел, что от робости его не осталось и следа.

– Довольно о моряках, говори прямо…