– Алло. Тохин, здорово. Как дела? Нормально? Да, у меня тоже ништяк. Слышь, тут такое дело… если нет, так ты сразу скажи, без всяких. В общем, нам с подругой вообще пойти некуда, короче. Ты сегодня никуда не собирался случайно?.. Ну да, шляемся по улицам, в школу не пускают, задубели, как снеговики… Да часа два, максимум. Можно меньше… Куда?.. К предкам?.. Что, серьезно собирался? Слушай, если тебе в напряг – то не надо, реально. А… Ну… Ну спасибо, слушай. Правда, спасибо. С меня пузырь, Тохин. Ни фига не «забей», ты че, вообще. Сказал – пузырь, значит, пузырь. Ладно… Над дверью? Ага. Ну мы недолго, правда… Ага, звони, мы сразу свалим. Ну вообще выручил, слушай, не забуду. Давай, до связи.
Теперь Катькиными глазами можно было бы плавить снег в масштабах города – или, как лазером, сосульки сбивать. Как мало надо для счастья человеку, замерзающему на вечерней мартовской улице…
– В общем, чего. – Костик слегка смущенно прочистил горло. – Ты ж была как-то у Тохина, да? Что, не? Ну, заодно и посмотришь, у него хата прикольная. Вообще это как бы не очень, но он вроде понял. Сказал, сходит на вечер к родакам, типа давно у них не был. Часа два или три получится. Не дворец, конечно, зато тепло, чай можно поставить, и вообще. Пойдем?
– Пойдем! Костик, извини, что я тебя так заставила…
– Ладно тебе. Мне самому надоело, как не знаю что. Пошли, он возле «однушки» живет, минут за двадцать дойдем. Как раз успеет свалить.
***
Свет в комнате не горит, подсвечивает только оранжевый уличный фонарь. В на-три-четверти-тьме моргают светодиоды аппаратуры на стеллаже: модем, роутер, усилитель, еще какие-то загадочные коробочки и ящики, перевитые проводами – зеленые, синие, красные мерцания. Как будто смотришь в ночное небо рядом с оживленным аэропортом. Вот ведь придурь у Витька – в мастерской жить!
Тюфяк брошен между двумя столами, там, где обычно катается и крутится на стуле хозяин логова. Одеяло валяется в стороне: какой там еще холод – сейчас бы в мартен, остудиться слегка!
Раздетая до белья Катька лежит сверху на раздетом до трусов Костике. Хотя «лежит» – это, конечно, не то слово… ну а как еще это назвать? Когда тело в целом неподвижно, но при этом в нем нет ни единого неподвижного мускула? Когда каждый сантиметр кожи пытается погладиться сразу обо все, лежащее под? Нет же таких слов в человеческом языке: свист есть, сопение, рычание и мычание, а слов – хрена.
Костиковы руки наконец-то умудряются поймать непредсказуемо скачущую застежку лифчика, радостно докладывают об этом наверх – и замирают в растерянности, не получив ответа. Наверху сейчас не до мелочей, там идет наступление на широком фронте. Застежка, почуяв свою удачу, выскальзывает из пальцев и уносится в вихре.
Глаза Катьки зажмурены, губы яростно отбивают атаки превосходящих сил противника. Языков не брать, слышали приказ? Граница на замке, все в курсе? Один вот тут точно на политзанятия не ходил, ни черта не знает. Приходится ему на практике растолковывать, что – на замке! На замке! Но пассаран! Не-прой-дешь! – как сказал пидор Гэндальф милашке Барлогу!
Обломавшись в лобовой атаке, Костик применяет военную хитрость. Выждав подходящий момент, он заваливает Катьку с себя вбок, зажимает руками и ногами и продолжает наступать уже с более выгодных позиций. Теперь ей труднее маневрировать – и можно, ненадолго покинув центр битвы, пройтись кавалерийским рейдом по тылам. По векам, по вискам, поцеловать, лизнуть, чуть-чуть прикусить носик, вернуться на губы… сопротивление не слабеет? А теперь шейку, как следует, от края до края, такая чудная шейка, гладкая, пульсирующая… снова назад, как у нас тут? О, наметилась брешь в обороне. А если сейчас вдоль позвоночника пальцами, как по клавишам рояля? Слегка покалывая ногтями? Чижик-пыжик-где-ты-был?.. И чуть ниже спуститься? В ложбинку? Агаа, сдаешься, сдаешься?! Э, э, а вот это рано, коготками-то в спину! Если с этого начинать, до конца вообще есть риск не добраться: разберет боевая подруга в экстазе на запчасти, и даже не заметит…
Руки мягко перехватывают девчоночьи локти, раскидывают и фиксируют их выше головы по сторонам. Теперь уже Костик оказывается сверху, Катька раскинута под ним в полной доступности… но как-то вдруг выясняется, что нечем даже расстегнуть лифчик. Не зубами же. То есть, в некотором смысле – полный пат. С другой стороны, непримиримая царица воинственных племен, кажется, готова пойти на переговоры: вон как выгибается и обвивается всем телом. Что ж, будем готовить почву для мирного процесса.
Теперь Костиковы губы уже не проносятся лихим рейдом от ушка до ушка, а с расстановкой и обстоятельно трогают-целуют-засасывают, проходя по шее и забираясь ниже – туда, где покоренные уже равнины переходят в снежно-белые предгорья. В горах нынче повышенная тектоническая активность: непрерывные землетрясения, все ходуном. Ну так это ж самый момент для захвата! Пока им не до нас!
Судя по доносящемуся из-под колышущейся тверди (или все же «мягки»? ) урчанию и вздохам, народы равнин удовлетворены перемирием; значит, можно отвести и перегруппировать войска. Отпущенные на свободу ладошки тут же ложатся Костику на плечи, гладят, мнут, потом срываются с места и начинают порхать над спиной, прикасаются, играя неслышную музыку. Баранка – она же не просто так, она прилежная отличница с первого до последнего класса музыкалки, и на школьных мероприятиях – первая флейта в оркестре. Вот и сейчас, закрыв глаза, импровизирует в экстазе что-то такое, от чего мурашки внутри у Костика то бросаются плясать джиги, то кружатся в вальсах…
Бешеные прыжки и борьба постепенно затихают, теперь обнявшиеся мальчик с девочкой нежно и не торопясь ласкают друг друга. Щелкает утомленная пляской и потерявшая бдительность застежка, открывая завоевателю путь на самые недоступные вершины (где-то в недрах рождается медленный удовлетворенный вздох с пристоном). Впрочем, торопиться теперь некуда, так что восхождение начинается с тщательного обустройства базового лагеря у подножия. В ущелье, ровно посредине между двумя обреченными на покорение пиками. Понятно, что лавины, наводнения и прочее… но настолько живописное место, что просто не обойти. Как советский классик выразился: «Налево посмотришь – мамочка мать! Направо – мать моя мамочка!»
Однако, не все же внизу прохлаждаться, пора и на восхождение. Пока осторожные губы медленно забираются по спирали к неисследованной правой вершине, нахальная альпгруппа «Эдельвейс» в составе правой руки сразу с нескольких сторон штурмует откосы левой. Как ни парадоксально, но до цели они добираются одновременно.
– Кать, какие они у тебя большие, вообще… – Костик пощелкивает языком по одной темно-бордовой виноградине, сжимает и крутит другую пальцами, забирая тем временем первую в рот и настойчиво покусывая. Ответом ему служат прерывающееся дыхание и окончательно теряющие координацию Катькины руки – похоже, что им хочется одновременно сцепиться, ломая пальцы, обнять всего Костика сверху донизу, и порвать его же в мелкие клочки.
Разрешить эту тройную дилемму им, кажется, не светит, потому что перековавшаяся альпгруппа явно и в полном составе собралась в геологи. В те, которые воду ищут. Методом разведочного бурения. И место подходящее просматривается: там, где покатое плато разделяется на два сглаженных горных кряжа, в глубокой затененной долине между ними, вот там надо искать. На склоне. Любой здравомыслящий геолог только глянет – и сразу скажет: тут!
…А любой здравомыслящий гражданин только глянет – и скажет: парни, вы че, того? На вулкане воду бурить?!
По неопытности и лихости Костик слишком поздно понял свою ошибку. Все, что досталось Барановой-старшей за десять лет упорных боев на постельном фронте и в последние полтора месяца с энтузиазмом переливалось ею в любимого ученика – теперь обрушилось на Баранову-младшую за полчаса с хвостиком. От такого концентрата у девочки Катеньки заплавились предохранители и погорели тормоза. Остановить девочку Катеньку теперь смог бы только армейский бульдозер, и то еще не факт.
