Нелли, как побитая, свернулась в клубок на «мешке», спрятав лицо в ладони. Ринат поднимается со своего кресла, подходит к ней и утешающе треплет по волосам:

– Ну. Ну. Не все так плохо, Рыжая. Есть варианты.

Из-под ладоней выставляется один глаз c потекшей тушью.

– А ну-ка… встань?

Второй глаз присоединяется к первому. Оба смотрят непонимающе. Потом до их хозяйки доходит: она неуклюже сползает с мешка на пол и медленно, в несколько приемов выпрямляется. Машинально оглядывает себя – и начинает судорожно поправлять одежду, взбивает волосы, вытирает слезы, окончательно размазывая косметику. Мужчина молча наблюдает. Наконец, девушка поднимает на него глаза:

– Ну… И что?

«Странный взгляд… как это назвать-то? изучающий? оценивающий, вот. Даже нет… больше… раздевающий? Что он хочет?»

– Повернись. Медленно.

Как загипнотизированная, Нелли переступает босыми ногами, разворачиваясь к взгляду спиной. «Стыдно как. С чего бы? Я же одета. А как будто нет. Вот ведь. Надо же было ему трусы показывать. Дура.»

– Хорошо. Сядь теперь. На мое кресло можешь.

Нелька устраивается в кресле, одернув юбку и тщательно сдвинув ноги. Усевшийся на край стола Ринат некоторое время выжидает, пока ее внимание не сконцентрируется на нем полностью и не натянется до почти слышимого звона. Потом начинает говорить, не торопясь и негромко:

– Слушай, Рыжая. Не пэребивай. Перебьешь – пойдешь домой, сразу же. Дослушаешь до конца – не пожалеэшь. Поняла?

Нерешительный, с задержкой кивок.

– Я тебе предлагаю сделать фотосессию для жюрнала. Эротического жюрнала. Естественно, голой. Падажди, не дергайся! Сиди, я сказал! Сяадь!!

«Вот это взгляд… как он это делает? Бедная Динго, это он ее каждый день такими кирпичами лупит? То-то она по струночке ходит…»

Нелька вжимается в спинку кресла, не в силах отвести глаз от лица Рината.

– Смотри сюда. За соло-сессию обычно платят штуку. Баксов, естественно. За тебя могут отвалить и две, и три. У тебя лицо редкое, и сама красивая очень. Так что, скажем, три. Это если соло.

В глазах девушки возникает смутное свечение: в глубине за ними явно идет работа по пересчету курсов.

– Дальше. За двойную сессию – например, ты с сестрой – каждой отваливают в полтора раза. То есть каждой где-то по четыре-пять, будем считать.

Свечение разгорается и гаснет, разгорается и гаснет. Ринат пытается на секунду представить, какая бешеная борьба сейчас идет в душе одноклассницы… наверно, как у него когда-то, когда Гера Седой впервые предложил пойти «на дело». Весело девочке. А сейчас будет еще веселее.

– Еще дальше. Это все было – просто сниматься, ну там, в обнимку. За нормальную лесби-сессию ставка двойная, но могут дать и две с половиной, и три. Зависит от качества. Чем натуральней и красивей, тем больше бабок.

Губы девушки чуть слышно выдыхают что-то вроде «нифигассе». Да, дурочка наивная, училкой ты таких бабосов за всю жизнь не заработаешь. А девки квартиры в Москве покупают за полгода ленивых съемок…

– Короче. С одной лесби-сессии у вас будет штук двадцать на двоих. Пол-лимона рублей. Этого вам уже хватит на первое время. Так?

Нелли машинально кивает, потом спохватывается и начинает мотать головой. Ничего-ничего, сейчас я тебя…

– А теперь дальше слушай. За съемку беременной девушки, да еще несовершеннолетней («ну и глазища, ахуеть!!»), спокойно дадут и десять штук, и больше. Я твою сестру видел, за нее можно будет тысяч пятнадцать срубить. Красотка, вах! Если ты к ней еще прижиматься будешь – двадцать будет минимум, реально больше. Это вам еще год. За пару дней съемок.

Нелька, кажется, не в себе: ее начинает заметно трясти. «Так, пора заканчивать. Сейчас успокою – и буду отпаивать.»

– Только имей в виду: сама в это дело соваться даже не вздумай! Снимут, опубликуют, и не заплатят ни хера. Еще и в интернете выложат. А могут вообще изнасиловать, смотря на кого попадешь. У меня-то все четко – снимать будет мой брат, у него своя студия, своя техника, все свое. Он умеет. Договариваться буду я, с серьезными жюрналами, которые твои… наши одноклассники купить просто не смогут. У нас их не продают вообще, только за границей. Издания серьезные, налево ничего не пойдет, они своей рэпутацией дорожат. Все деньги пойдут вам, мне ничего не надо. Теперь все. Вставай, пойдем в ванную, умоешься. Потом кофе будем пить. И не отвечай сейчас, подумай, с сестрой поговори, когда решите – тогда и скажешь. Тебе еще ладно, а ей тяжело может быть. Все, пойдем, Рыжая. Не думай пока об этом.

– Ты свихнулась, Неля?!

– Не ори, Кать…

– Да че «не ори»? Дура! Ты че, всерьез? Ты мне предлагаешь… в порно сниматься?!

– Это ты дура! Залетчица хренова! Кому тут деньги нужны срочно? Мне?

– Блядь, да не настолько срочно! Не, ну ты вообще. Даже не думай, короче. Я не такая.

Нелька вдруг замолкла и с интересом принялась разглядывать сестру. Та нервно оглядела себя, ничего интересного не обнаружила, и снова воззрилась на все еще изучающую ее Нельку:

– Че уставилась?

– Да вот… пытаюсь понять, как в тебе это помещается. Такая худая вроде…

– Че помещается? Че ты гонишь?

Старшая засмеялась с неожиданным облегчением:

– Чего? Умница и дура, шлюха и монашка – и все в одном теле. Смешная ты, Катюха.

Катька глядела исподлобья, сжав зубы: ждала продолжения. Нелька перестала смеяться и пояснила:

– Кать, ты в школе под лестницей трахалась, в классах на партах. В подъездах пацанам отсасывала, еще до Тика. Сама рассказывала. Втроем со мной и с ним сколько раз уже была. Скажи, пожалуйста, а какая ты, собственно? Честная блядь, так это называется? Ебаться можно, а сниматься нельзя?

У девчонки на глаза навернулись злые слезы. «Нет уж», – раздраженно подумала Нелли, – «жалости ты от меня сегодня не дождешься.» Вслух она продолжала:

– Короче, Кать, хватит выпендриваться. Я тебе объяснила насчет денег. Взять их негде, а без них ты сдохнешь, вместе с ребенком. Мать этого не переживет. Так что выбирай: или я тебя волоку принудительно на аборт, или ты соглашаешься сниматься. В первом случае ты, кажется, обещала повеситься, во втором получаешь, что хотела, плюс угрызения совести. Которой у тебя нет, впрочем… И вот что: если ты откажешься – я все равно сама пойду. Только мне придется уже всерьез, по-настоящему трахаться, иначе и смысла нет.

Катька, наконец, разрыдалась. Нелька едва сумела подавить импульс – броситься, утешить… Сидела, как каменная, и смотрела на плачущую сестру. Мыслей не было, внутри что-то похрустывало, как сминаемая фольга от шоколадки.

Когда затихли всхлипывания, воцарилось молчание. Минут через пять сквозь него пророс тихий, покорный голос Катьки:

– Ладно. Согласна. Какая разница теперь…

На ушко:

– Расслабься, Катюш. Не бойся. Забудь про них.

– Я стараюсь, Нель…

На роскошной «королевской» кровати с балдахином – два сливочных тела в огненных коронах. Пока что интимные детали у обеих прикрыты дорогим кружевным бельем (шепот в раздевалке: «Слушай, нельзя как-то подменить, что ли? Офигенное же!» – «Дурочка, я тебе с зарплаты подарю такое!»). Старшая сестра лежит сзади, обнимая и разогревая младшую. Камера щелкает раз в несколько секунд, оператор пока доволен: очень натурально ведут себя девочки, почти не играют. С деланным равнодушием рассматривает пару в видоискатель.

Старшая чрезвычайно хороша. Лицо очень необычное для наших мест (да и не только для наших), но это и плюс: истинные гурманы ценят именно необычность. Фигура – блеск, кожа обалденная, ухоженная, волосы совершенно роскошные. И не стесняется, что самое важное – наоборот, все напоказ выставляет. Готовая порноактриса, только дать втянуться.

А млааадшенькая… против обыкновения, оператор чувствует, что у него при взгляде на Катьку ощутимо шевелится в штанах. Стройная фигурка – еще не женщина, уже не подросток – подтянутая, с тонкой талией и длинными ровными ногами, увенчанная медно-медовым кудрявым шаром волос над милой округлой мордашкой: миндальный разрез зеленых глаз, нежные румяные щечки, задорный носик и резные тонкие губки. Остатки веснушек и родинка на правом виске только придают девочке шарма. Совершенно непохожи сестры друг на друга: если старшая – сильный, стремительный, обтекаемый дельфин, то младшая – резвая и игривая молодая кобылка. Жеребчика бы ей, покрыть как следует… брат, кажется, на старшую нацелился, а мне пусть эту уступит. Ух, как я ее покрою!