– Да.

– Только ни у кого его адреса не было… Вы с ним, случаем, не знакомы?

– Не знаком, – сказал Петр сквозь жар в висках и мерзкий вкус во рту. – Совершенно.

– И адреса не знаете?

– Соответственно. Не знаю.

– Ну, я думала, мало ли… В общем, их вчера похоронили. Вы, кстати, не в курсе – ордена полагается на одну подушечку класть или каждый на отдельную? Мы на одну положили…

– До свиданья, – сказал Петр.

Нажал кнопочку «NО». Со стуком отложил телефон на стол, не сразу попал в рот сигаретой. Уж за то, что он не спит, а следовательно, происходящее вовсе не кошмар, можно было ручаться. Не сон это, а доподлинная явь. Явь, в которой ему лично, если прикинуть, не оставалось места. Он был жив, но в то же время лежал на новосибирском кладбище рядом с Кирой. «Только по орденам и документам и опознали…» Алкоголь в крови… заявление в загс…

Нет нужды долго ломать голову, чтобы вспомнить, у кого остались его документы и ордена. У индивидуума по имени Павел Иванович Савельев.

Несколько мгновений казалось, что сквозь его голову, сквозь мозги пронесся физически ощущавшийся вихрь. И этот вихрь все расставил на свои места. То, что смутными образами гуляло в подсознании, обрело ясные, четкие формулировки. То, что не оформлялось в мысли, отлилось. То, в чем самому себе было страшно признаться, всплыло на поверхность и звучало в ушах.

А еще там настойчиво присутствовала цитата, уж и не вспомнить откуда: «голая, как правда». Как правда. Голая…

Если набраться смелости и взглянуть фактам в лицо, голая правда такова: брательник Пашка – явный сексуальный маньяк, субъект с подозрительными связями, шантажист, мошенник и… Наберись смелости хоть теперь пойти до конца – и убийца, как ни страшно это произносить пусть про себя. И убийца. Врач Николай Петрович мог и в самом деле попасться вечером на глаза обкурившейся шпане. Марушкин мог и в самом деле вогнать себе убойную дозу героина. Но в сочетании с только что услышанным сообщением об аварии…

Нет тут случайностей. Никаких. Доктор – один из немногих, кто знал о подмене. Марушкин – один из немногих, кто знал, что под «Панкратовым» скрывается нечто иное. Одному холсту – за триста, двум другим – за сотню лет. Что же там, интересно? Точнее, кто? Все документы на вывоз в порядке, за границу вот-вот уплывет нечто дорогое… а как же иначе? Зачем было огород городить? В точности как в деле Хромченко, вот только у генерала Хромченко не хватило ни ума, ни решимости пристукнуть художника, намалевавшего поверх Айвазовского и Врубеля весьма аляповатые пейзажики… предположим, генерала и смерть мазилки не спасла бы…

Дело, конечно, не в картинах. Скрытые под современной живописью старые мастера – отнюдь не главное. И денежки Бацы – пожалуй что, не главное. Есть еще Тарбачанский проект. Сто пятьдесят миллионов долларов. Сто пятьдесят. Миллионов. Долларов…

«Бог ты мой, – смятенно подумал Петр, – Пашка и в самом деле методично рубит хвосты…»

Попробуем разобраться с нашей математикой. До сих пор братовьев Савельевых в полном соответствии с законами природы было двое, но нежданно-негаданно их стало трое. Один мертвый Петр и два живых Павла. Это, разумеется, непорядок. Это неправильно. Но уравнение мгновенно вернется к равновесию, если один из Павлов откинет копыта, склеит ласты, даст дуба, окочурится, одним словом, выпадет из списка живых не на бумаге, а всерьез. Лучше, если он растает в воздухе, пополнив ряды пропавших без вести…

Нет и нет!

Ошибка в уравнении. Выглядеть оно должно совершенно иначе.

Один мертвый Петр. Один мертвый Павел. И третий живой, который – Непонятно Кто. Физически он – настоящий Павел, юридически же – Иван Суходрищев. Или, скажем, Костас Василидис. Или даже Токтахудыйберген Кажепежегельмесов. Не суть важно…

Главное, юридически все в порядке. Петр спьяну разбился на машине. Павел… с Павлом что-то приключится в скором времени. Останется третий, который никому ничего не должен, свободен от всех обязательств и долгов, которого никому и не придет в голову искать, потому что о его существовании никто и не подозревает, кроме немногих посвященных, чьи ряды катастрофически редеют…

Это и есть ответ. Другого в этой ситуации быть просто не может. Разбился Петр, покинул наш мир Павел – и третий, словно выпорхнувшая из куколки новорожденная бабочка, радостно и весело, беззаботно и вольно порхнет к сияющим горизонтам.

Нет другого ответа, нет другого объяснения. Понятно, почему новосибирского «Петра» опознали только по документам и орденам – как же иначе? Коли это вовсе не Петр? А вот Павел должен, очень похоже, погибнуть так, чтобы его хладный труп видело и опознало как можно больше народа. Чтобы никаких сомнений не осталось…

«ЧТО Я ПОДПИСЫВАЛ? – обожгла его незатейливая мысль, которой прийти бы в голову пораньше. – ЧТО Я, ПРИДУРОК, НАПОДПИСЫВАЛ? Ведь это я все подписывал, я, Павел Иванович Савельев…

Продолжая логично и трезво рассуждать в том же направлении, находим ответ и на этот вопрос: вероятнее всего, подмахивая гору бумаг, чье содержание до сих пор остается тайной, ненароком подписал пару-тройку документов, по которым все полномочия распоряжаться Тарбачанскими инвестициями в случае каких-либо недоразумений с П. И. Савельевым просто-таки автоматически переходят к некоему третьему лицу, облеченному всеми нужными полномочиями и доверием. Только так. Иначе не стоило и огород городить. Могучие финансовые потоки словно бы невзначай изменят направление, незнамо как свернут в сторону оффшорных банков, пропетляют по бумагам и электронным сетям, а там и ухитрятся раствориться в безвестности… И не такие суммы пропадали за пределами многострадального Отечества, словно вода в раскаленный песок…

ЧТО ЖЕ Я, ИДИОТ, НАДЕЛАЛ?

Влез в расставленную ловушку, вот что. Как лишенная страха сибирская птица каряга, к которой можно преспокойненько подойти, накинуть на голову петлю и стащить с дерева – а она и не почует своей единственной извилиной, что пришли кранты…

Сам сунул голову. Поверил. Сначала полсотни тысяч баксов отбили соображение и прежнюю наработанную подозрительность, а там остатки соображения вылетели из башки после дозы сладкого дурмана по имени Катя, Катенька…

А ведь и она может погибнуть на пару с незадачливым супругом… Так гораздо надежнее. Чтобы не осталось никого, тесно общавшегося с подменышем и способного вспомнить о некоторых странностях… Врача уже нет. Катя, быть может, Марианна, Надя… Фомич? Елагин? А ведь отлучки Елагина совпадают по времени с новосибирской «аварией» и кое с чем еще…

И покушения, покушения! Дважды коварный убийца покушался на Павла свет Иваныча неудачно, а в третий гаду повезло. Подфартило. Не промахнулся на сей раз. Елагин – снайпер, прошедший хорошую школу. Именно такой мог виртуозно пустить пулю возле самого уха, создавая иллюзию, будто это всего-навсего промах…

Смешно и странно, но у него нет ни капли злобы – ни на Пашку, ни на Пашкиных сообщников. Проистекало это не из доброты душевной, а из проснувшегося житейского прагматизма. Инстинкта самосохранения, грубо говоря. Некогда сыпать проклятьями – нужно в лихорадочном темпе сообразить, как устроить так, чтобы не умереть во второй раз, окончательно…

Ну, предположим, пара дней у него в запасе есть. Пока «Павел Иванович» не поставил последних, окончательных подписей на всех документах, никто его не тронет, пылинки с него сдувать будут. Зато потом… Сколько времени они ему отвели для потом?

Вряд ли особенно много. У них тоже есть нервы. Ставки очень уж велики. Ни одна операция, сколь бы светлыми умами она ни планировалась, не может развиваться в точности по-написанному. Гладко было на бумаге… Ди эрсте колонне марширт… Марушкин не утерпел, выломался из сроков, за что и поплатился. Баца тоже выломался, наверняка заставив этих не на шутку поволноваться. Возможны и другие накладки, вовсе уж непредсказуемые, наши достаточно умны, чтобы это отчетливо понимать. Значит, будут форсировать события. Времени мало, для пущего душевного спокойствия лучше считать, что его совсем нет…