Дополнительные проблемы создавала ссора с Русской православной церковью. Церковные иерархи не могли простить ни той бесцеремонности, с какой их бросили на усмирение невесть откуда взявшегося демона, ни того, что этот самый демон в итоге выставил их на посмешище всей Москве. Байка о том, как крестный ход внезапно перетек в междоусобное кулачное побоище, уже ходила из уст в уста.
Поскольку главный виновник произошедших событий был недосягаем для следствия, оно сконцентрировало свои усилия на поиске тех, с чьей помощью он оказался в Москве. Сергея Разломова, единственного, кого можно было обвинить, не выходя при этом за рамки закона, эфэсбешники устранили собственными руками, но ведь у него имелись связи, и связи эти теперь интенсивно прорабатывались. Особенно перспективными казались его взаимоотношения с лидерами Антропоцентристской неогностической церкви, в контакт с которыми он вступил только в последний год, то есть как раз в тот период, когда, предположительно, Петр был доставлен в Москву. Натравить власти на неогностиков мечтали и многие православные иерархи, недовольные усилившимся влиянием этого новомодного учения и именно с этим связывающие недавнюю утрату своего привилегированного положения в стране.
Лидеры же неогностиков пока не слишком обращали внимание на эту подковерную возню, у них имелись дела и понасущнее. Олесин прощупывал юридические возможности выцарапать у федеральных властей в пользу вдовы и пасынка Разломова конфискованный было ими капитал покойного, а Тверинцев с Калединым решали, куда до того времени пристроить Алешу и Василидиса вместе с их матерями, учитывая, что Василидис даже за столь короткий срок автономного существования успел основательно засветиться в не самых приличных местах столицы. А если уж говорить прямо, слух об этом чрезвычайно раскованном золотоволосом мальчике обошел уже всех столичных сутенеров. Дом в Северном с момента освобождения вдовы Разломова привлекал слишком пристальное внимание органов, и Василидиса решили временно поселить у Калединых в одной комнате с Борисом, строго-настрого наказав ему и носа на улицу не высовывать. Нельзя сказать, чтобы перспектива вновь пребывать под домашним арестом сильно понравилась Василидису, тем паче, что в отличие от разломовского особняка здесь ему и пообщаться-то особо было не с кем: ни тебе постоянно сидящего дома Петра, ни тебе Алеши, с которым можно было вволю поиграть хотя бы вечером. Боря, его новый сосед по комнате, оказался, увы, малодоступен из-за своих бесконечных тренировок (и это летом-то, когда все отдыхают!), Алеше, оставшемуся вместе с матерью в Северном, в интересах конспирации ездить к нему запрещали, Влада он увидел только раз, 20 июля, да и то при необычных обстоятельствах.
На радостях, что удалось освободить из-под ареста женщин и кое-как пристроить мальчишек, Николай Игнатьевич решил устроить им совместный поход на культурное мероприятие. После столь трагических событий стало понятно, что изолировать кесаревских ребят друг от друга опасно для них же самих: нельзя было заранее предугадать, кто из них в следующий момент сорвется, кому, может быть, предстоит пройти суровое испытание, и в этих условиях поддержка друзей могла оказаться решающим фактором. Рассудив так, Тверинцев приобрел сразу девять билетов на концерт органной музыки. Почему именно на него? Просто он хотел преподнести своим мальчишкам еще один сюрприз.
В назначенный час Вадим Каледин вместе с сыном и Василидисом, которого он, от греха подальше, не отпускал от себя ни на шаг, подъехали к парадному входу Дома музыки на Волхонке, где и должен был состояться концерт. Дома осталась только Татьяна, занятая родившейся полмесяца назад маленькой дочуркой. Василидиса с трудом удалось нарядить в приличный костюм, для пущей конспирации на него еще напялили темный парик, так что мальчик чувствовал себя теперь крайне неуютно, зато в таком наряде его гарантированно не узнал бы ни один из его недавних знакомых. На крыльце их уже ждали Тверинцев с супругой, Алеша с матерью, которую он, как послушный малыш, держал за ручку, мать самого Василидиса и ухмыляющийся Влад, крайне довольный возможностью пообщаться со старыми приятелями. Он немедленно облапил Василидиса, отпустив шутку насчет его новой масти, а затем и Борю, которого обозвал Суперменом, победителем демонов. Николай Игнатьевич, услышав это, шутливо пригрозил сыну, дескать, молчи, но тот предупреждение барственно проигнорировал.
Билеты были куплены в два ряда, причем мальчишек Тверинцев усадил в первый, а всех взрослых — во второй. Сам он при этом постарался усесться подальше от собственной супруги, прямо за спиной Влада, Каледин заметил это, но решил с вопросами не приставать.
- Ну, вы и учудили! — заявил приятелям Влад, едва приземлившись в свое кресло. — У нас на что спокойный дом, а только об этом сейчас и говорят!
- Это не мы, а Петька! — ответил Василидис. — Меня мамаша тогда в комнате заперла, а Алешки вообще и поблизости не было.
- О Петьке — больше ни слова! — шикнул на них ответственный Боря. — А то еще привлечете внимание кого не надо… Ты, Влад, лучше скажи, зачем нас сюда привели? Что, Николай Игнатьевич так классической музыкой интересуется?
- Интересуется, конечно, но не настолько. А сюда он нас привел по другой причине. Вы афишу концерта видели?
- Не-а…
- Тогда будет для вас сюрприз…
На все вопросы, что за сюрприз такой, Влад отнекивался и призывал подождать окончания концерта.
Орган в тот день звучал действительно божественно. Заядлые меломаны, не пропускавшие ни одного концерта в новом Доме музыки, говорили, что никогда ничего подобного не слышали. Все гадали, откуда взялся этот новый сверхталантливый органист. Имя Анатолия Акимова на афише никому ничего не говорило.
Где-то в середине концерта Боре вдруг показалось, что он потерял опору под ногами и плывет по воздуху. С каждым новым звуком органа он, казалось, взлетал все выше и выше. В соседнем кресле вдруг почему-то расплакался Алеша, а Василидис сидел с таким выражением на лице, словно он именно в данную секунду испытывает оргазм…
Когда отзвучали последние ноты, магия музыки спала. Зал некоторое время потрясенно молчал, словно люди медленно выходили из счастливого сна, но затем взорвался неистовыми аплодисментами. Все требовали выхода на сцену исполнителя. Каково же было потрясение людей, когда перед ними предстал мальчик лет тринадцати в концертном фраке, вполне обычный на вид, если бы не одна деталь: у него было… четыре руки!
- Толька-а!!! — что есть силы заорал Влад и ринулся к сцене. Туда же спешили с цветами и многочисленные поклонники юного таланта, но в их толпе Толик сумел разглядеть старого приятеля.
- Влад? Спасибо, что пришел. Ты один здесь, или другие ребята тоже есть? Целых четверо?! Тогда подождите немного, я потом проведу вас в свою гримерку, а то нам здесь все равно поговорить не дадут…
Болтая с Владом, Толик не забывал принимать цветы нижней парой рук и одновременно приветствовать публику верхней. Получив все положенные знаки внимания, он ловко ускользнул со сцены за кулисы, оставив с носом нескольких корреспондентов, желающих взять у него интервью. Впрочем, последних манил не столько талант юного органиста, сколько его необычное анатомическое строение.
Когда вся компания заперлась в гримерке, на Толика обрушили массу вопросов:
- Ну, ты классно играл! А у кого так научился? А сеструха твоя, ну, Дэви, тоже с тобой живет? А чем она занимается? А только в Москве выступаешь, или и на гастроли ездишь? А наших ребят ты больше нигде не встречал?
Толик, распихивая охапки цветов по ведрам с водой, еле успевал отвечать:
- Я полгода в Москве занимался у одного органиста… Потом он сказал, что больше ничего мне дать не может, что я со своими четырьмя руками уже лучше его играю… Дэви, да, с нами живет. Она индийскими танцами серьезно занимается и не только. У нас даже совместная концертная программа есть… Да, мы с Дэви ездим на гастроли, вот недавно в Питере были, видели там Катюху, она, кстати, тебе, Боря, привет передавала. А с Эриком у нас вообще совместная программа была, «Огненная феерия» называется… Он, кстати, теперь цирковым артистом заделался, помните, Стив нам всем это советовал? Ну вот, он один это реализовал, теперь тоже по гастролям разъезжает.
