— Ты итак все прекрасно знаешь, — наконец сумел произнести он что-то вслух, не опасаясь выглядеть при этом последним нытиком.

— Но это не мешает тебе мысленно носиться по кругу из "Люблю-должен простить/отпустить-а как дальше жить?", — укорила его вампирша. — Может, пойдем поедим? Видит дьявол, мне станет чуточку легче терпеть тебя на сытый желудок. Возможно, я даже сумею принять участие в твоих высокоморальных сценках о невозможности измены даже в случае расставания.

— Это тут ни при чем, — отмахнулся Стефан от скоропалительных выводов.

— А что при чем? — удивилась девушка. — Уйти ты мне не даешь, кормить не собираешься. Предлагаешь дождаться бабуси с косой? Она конечно милая старушенция и все такое, но я предпочитаю этот мир со всеми его недостатками, нежели тихое местечко у Сатаны под боком, — высказала она свое категоричное "Нет". — Так что либо пошевеливайся, либо прибери потные ручонки до более подходящего момента. Я не привыкла проводить время таким убийственным образом.

Ее едкий тон должен был навести хоть какой-то шорох в сознании младшего вампира, но тот продолжал спокойно лежать (удивительное дело, у него все всегда выходило уж слишком спокойно! Прямо набор условных рефлексов, а не бессмертный), все так же прижимая к заметно потеплевшей щеке ее ладонь, так же наслаждаясь ароматом ее кожи, так же вяло отбиваясь от попыток вывести себя из состояния анабиоза, так же тихо придаваясь воспоминаниям о Елене. Однообразно и тускло — если в двух словах.

— Всевышний Дракула, о бог вампиров! — театрально взмолилась итальянка. — Стефан, хоть иногда издавай гудки, что ли! Мне совершенно непонятно, жив ты вообще или уже нет.

Исходя их всех мироощущений, девушка пришла к выводу о том, что имеет полное право скинуть сейчас Сальваторе с кровати и как следует отпинать, но еще больше ее воодушевила другая перспектива: утереть нос его тошнотворно-правильному внутреннему голосу и показать кое-что из разряда "Новое". На удивление легко высвободив руку, она чуть приподнялась на локтях, чтобы хорошенько всмотреться в лицо затравленного хищника (странное сравнение, но ей оно казалось единственно-верным). За триста лет многому учишься, но в большинстве своем чаще всего теряешь некоторые черты, присущие смертным. К числу последних как раз относится стеснительность, которая итальянке вообще была несвойственна. Она привыкла идти на поводу у желаний, если те, конечно, вписывались в ее понятия о хорошем, и сейчас просто не смогла отказать себе любимой сразу в нескольких вещах: позлить Стефана, удовлетворить странную потребность внутри себя, и, наконец, стереть с красивого лица скорбную печать великомученика.

Нельзя сказать, чтобы юноша не догадался о промелькнувших в ее голове мыслях, и уж подавно понял ее намерения, как только заметил задорный блеск в светло-карих глазах, но отодвинуться или как-то предотвратить поцелуй не смог. Скорее всего, потому что просто не захотел. Легкое касание губ подбородка, за которым последовала довольная улыбка, и через мгновение девушка позволила своей мести взять верх над разумом. Особенно ее порадовала роль Стефана — сначала загнанный зверь, изо всех сил скалящийся при виде ласковой руки, следом голодный тигр, уставший от образа Елены настолько, что позволил себе забыть о ней на долгие полчаса.

Фрэнки быстро пробежалась пальцами по мелким пуговицам на рубашке вампира, резко перетянула его на себя, не отрываясь от чудесных на вкус губ (оставалось лишь наивно верить в то, что подобного рода сравнения в ее голову больше не забредут), сорвала с него рубашку в приступе предосеннего обострения шизофрении, бросила ее за спину и позволила себе расслабиться в океане ощущений. Помнится, она уже говорила, что понимает Елену, и теперь смогла более четко сформулировать ту свою мысль. Она ее не просто понимала, а искренне недоумевала, как среди них двоих можно выбрать кого-то одного. Дамон, конечно, был восхитительным мужчиной и в плане сексуальности оставался признанным лидером на многие века, однако Стефан вряд ли уступал брату по этим нехитрым показателям. Другое дело, что его необходимо было как следует растормошить, дабы добиться столь сногсшибательного эффекта.

Пару минут посвятив обдумыванию своего развязного поведения, девушка оттолкнула от себя вампира, хищно улыбнулась, перебираясь к нему на колени, и тихо прошептала:

— Человеческая страсть — это безусловно здорово, но мне больше по вкусу развлечения бессмертных. Отказы не принимаются, поэтому засунь подальше свои чертовы мысли и топай за мной. Будем веселиться.

В последний раз коснувшись губами его шеи, она с видимым неудовольствием поднялась с кровати, ладонью пригладила волосы и вылетела в коридор, чтобы в тишине и без свидетелей высказать себе множество нелестных эпитетов, а заодно скрыть от Стефана уж слишком явные следы своей симпатии к нему. Что и говорить, с ума сошла она уже давно, а вот голову потеряла буквально секунду назад.

"Уж не влюбилась ли ты, Фрэнни?" — поинтересовалась она у самой себя, искренне надеясь на отрицательный ответ, которого так и не услышала. Сердце ведь не привыкло спрашивать совета у разума.

Вампир бесшумно открыл дверь в номер, небрежно бросил у входа какую-то коробку и прокрался до кровати, чтобы в который раз убедиться в какой-то мистической власти девчонки над собой. Все утро его голова была забита лишь мыслями о ней — когда развлекался с администраторшей магазина, которая покинула бренную землю в возрасте двадцати трех лет; когда пытался составить чуть более четкий план относительно оставшихся Сальваторе, блондинки и бессмертной итальянки, но так и не сумел придумать нечто путное; и, разумеется, когда покупал подарок этой милашке. Что-то в ней глубоко цепляло его, заставляя чувствовать себя жалким человеком, наполненным слабостями. И сейчас он хотел определить это таинственное нечто.

Красивые черты лица — привычка (некрасивых девушек он не кусает), ладная фигурка — основное условие (сказывается отточенный до мелочей пятисотлетний вкус), стервозность характера — маленький бонус с приятными перспективами в будущем. Тихони, серые мышки, ласковые ромашки никогда ему не нравились даже в плане крови. Их мысли были пресными, чувства зажатыми, а эмоции отсутствовали напрочь. И что больше всего бесило — они никогда не боролись за свою жизнь, легко поддаваясь внушению. И почитали за благо его участие в качестве наблюдателя при знакомстве со смертью.

Кэролайн же была воплощением его идеалистических преставлений о женщине. Она могла быть действительно женственной, тонко чувствующей и безусловно умной, чаще всего шла на поводу у эмоций, не задумывалась над тем, что и как говорит, а главное, управляла своим страхом перед монстром и хищником, каким он ей представился. Ее ни за что не удастся сломить просто так, и это уже вызывало уважение.

Сколько раз за прошедшую неделю он видел ее слезы? От силы два, а ведь он пытался их добиться, используя привычные методы. К огромному его разочарованию, она просто терпела, крепко сцепив зубы. В такие моменты он не вызывал у нее ничего, кроме отвращения, и именно это заставляло его восхищаться ею.

Девушка повернулась во сне на другой бок, неловко свесив усыпанную синяками руку с кровати. Судя по всему, ей снилось что-то очень приятное, потому что блаженная улыбка никак не желала сходить с лица.

Вампир несколько секунд рассматривал чуть синеватые веки, медленно перетягивая свое внимание на приоткрытый рот. Почему она не вызывает в нем жажду? Дело ведь не в вербене, которая практически на него не действовала. Ему не нравится сама мысль об укусе, как будто она противоречит его жизненным принципам (ну уж если кровь перестала его прельщать, тогда стоит задуматься над происходящим гораздо серьезнее). И больше всего его отталкивало ее горло, покрытое мелкой сеточкой белых шрамов от зубов. Впервые увидев шею Кэр, он поймал себя на мысли о том, что только последний идиот может пользоваться ей подобным образом. Нет, ей нельзя было питаться! Только наслаждаться, при этом отпаивая своей кровью, дабы не оставить шрамов на чудесной коже.