Теперь, если вернуться в «Ключу* Жан-Поля, то в этой «сатире* можно видеть лишь форму выражения экзистенциального отчаяния, а также непременно и внутреннее событие в мысли Жан-Поля, как об этом говорилось выше. Самому автору такая экзистенциальность его «Ключа к Фихте» была ясна с самого начала, или, лучше сказать, это-то и было для него самым несомненным и пред-заданным во всем его замысле. Ведь вполне точно заглавие книги таково: «Clavis Fichtiana sen Leibgeberiana*, т. e. «Ключ Фихтеанский, или же Лейбгеберовский», и для того, кто знает внутреннюю устроенность жан-полевского творчества, этим сказано уже все. То, к чему ключ, — это и Фихте, и Лейбгебер; Лейбгебер же, как составитель «Ключа*, создает ключ и к Фихте и одновременно к себе самому. Но мало этого: Лейбгебер — это центральный персонаж не одного только романа Жан-Поля, но нескольких его главных романов, фигура, переходящая из романа в роман, одна из тех, какие несут на себе именно философскую нагрузку внутри этих романов, а сверх этого еще и такая фигура, которая участвует в цепочке метаморфоз и подстановок, какую образуют некоторые из важнейших персонажей Жан-Поля, начиная с того обмена именами, какой произвели в романе «Зибенкез» его главный герой с Лейбгебером. Однако — в поэтике романов Жан-Поля это возможно, и для его поэтики это как раз чрезвычайно важно и показательно, — в такой цепочке метаморфоз участвует и сам Жан-Поль — как лицо, так или иначе вводимое почти в каждый из романов и там по-разному перевоплощающееся (и сам псевдоним писателя, претерпевающий внутри романных текстов еще разные модификации, есть уже начало такой метаморфозы — от эмпирической личности писателя И. П. Ф. Рихтера). Лейбгебер — это инобытие самого же (ино-бытийствующего) «Жан-Поля». Однако мало и этого: И. П. Ф. Рихтер, который подписывает предисловие к «Clavis Fichtiana», находится в двойном отношении к Лейбгеберу как автору «Ключа*. Прежде всего, тот текст «Ключа», который получает в свои руки читатель, — это, согласно фабульному допущению, или фиктивному предположению, — не первоначальный текст Лейбгебера, а текст, переработанный И. П. Ф. Рихтером[52], — обстоятельство, которому впервые придал должное значение Тимоти Дж. Чемберлен в своем прекрасном анализе этого текста[53]. Здесь И. П. Ф. Рихтер как «ипостась» Жан-Поля (и наоборот) соучаствует в создании текста, со-соиздает <sic> его, переделывая и издавая текст, «отчуждаемый» им в пользу Лейбгебера. А затем Лейбгебер «Ключа» — это параллель «Джанноццо» как иной «ипостаси» Жан-Поля, с иной стороны участвующей в цепочке метаморфоз жан-полевских персонажей. Однако откуда же берется этот Джанноццо? Тут надо оценить тот факт, что «Ключ к Фихте» публикуется Жан-Полем как часть его романа «Титан», причем как часть, в одно и то же время присоединяемая к роману и от него отделяемая — то и другое сразу и подчеркнуто. «Ключ к Фихте» — это «Приложение к первому комическому приложению к “Титану”» — «Клавис — так начинается Предисловие к “Ключу” — первоначально последнее звено Комического приложения к “Титану”; однако он отделяется от своей старой наяды, чтобы двигаться свободнее и преодолевая заслоны, в чем никогда не поспел [бы. — Ред.] за ним полноватый „Титан“»[54]. Жан-Поль намеревался сопроводить каждый из томов «Титана» (всего их четыре) томиком комических приложений; в то время как тома романа выходили с 1800 по 1803 год, вышло всего два томика комических приложений — в 1800 и 1801 годах, так что увидевший свет уже в 1800 году «Ключ» служил приложением к тому, что еще не вполне к этому времени было опубликовано, — все это принадлежит к числу жан-полевских поэтологических принципов, к числу его приемов конструирования романного здания. Так или иначе, как приложение к комическому приложению, «Ключ» соотносится с «Корабельным журналом воздухоплавателя Джанноццо» во втором комическом приложении к «Титану», эта же повесть есть яркое и высокопоэтическое выражение жан-полевского экзистенциального отчаяния, — возможно, вообще последнее в его творчестве. «Повесть» и «Ключ» — это два варианта воплощения отчаяния, две возможности, одна из которых (как говорилось уже выше) делает упор на фабульном повествовании, другая же — на «сатирическом» обыгрывании некоторых смыслов; на деле в таком мире многократно преломляемых и отстраняемых смыслов, каков жаи-полевский, «сатирическое» как момент преломления проникает собою почти все, и действительное разделение проходит по линии фабульного/ нефабульного, которая чуть более осязаема[55]. Вся суть и все содержание «Ключа» рассматривается Жан-Полем как очередное, а притом совершенно неизбежное, жизненно неизбежное, преломление-остранение своего. Фихте играет тут важную и несчастную роль фактора, который выбивает мысль Жан-Поля из ее внутреннего движения между полюсами очевидности/неочевидности и позволяет ей достигнуть как бы принципиального ощущения своей ситуации. Иначе говоря, Жан-Поль продолжает вести начатую еще давно и вполне им осознанную линию, а Фихте при этом показывает мысли ее возможные пределы, — так сказать, то, до чего же может докатиться мысль, когда она перестает веровать в конечную самоочевидность чувства, начинает полагаться на силу знака, а при этом застревает где-то в неопределенности между чувственно-конкретным языком и отвлеченным исчислением; перед Жан-Полем раскрылся весь ужас этой ситуации, которая была для него реальной, между тем как Якоби, кажется, никогда не мог признать реальность такого иного, что лежало за пределами его верования.
Совершенно очевидно, что вопрос о том, в какой мере Жан-Поль действительно разумел Фихте, просто неправильно поставлен. В то время как в прошлом некоторые исследователи склонялись к тому, чтобы думать, что Жан-Поль и вообще не понимал Фихте, да и по своей подготовке вовсе не способен был понять его[56], другие смотрели на дело более тонко[57]. Пожалуй, лишь в последние десятилетия удалось рассмотреть в Жан-Поле серьезного мыслителя[58], — это успех не столько филологии и науки о литературе, сколько успех, сопряженный с изменением разумения того, что такое мыслитель, философ, и какая мысль серьезна, в самой современной культуре. По замечанию Т. Дж. Чемберлена, «вопрос о жан-полевском разумении или неразумении Фихте <…> относительно неважен»[59], и это правильно, но только этого недостаточно. Едва ли (после всего сказанного) письма Жан-Поля Якоби могут служить доказательством жан-полевской философской несостоятельности[60], а признание Жан-Поля, что «ему всегда было легче читать во всех остальных науках, чем в философии»[61], лишь совершенно естественно. После сказанного понятно также и то, что Жан-Полю вовсе не надо было быть «начитанным» в Фихте[62]. Важно не то, понимал или не понимал Жан-Поль Фихте, а то, что, как мы видели, он заранее уже «предчувствовал» Фихте и что его понимание или же непонимание философа должно было протекать в строгих рамках заранее означившегося пред-понимания, буквально в рамках пред-взятости, — коль скоро феномен Фихте был пред-ус-мотрен изнутри его собственной мысли с ее внутренним движением. Можно только констатировать, что мысль Жан-Поля весьма серьезна и что она — выброшенная из своего «примиренного», наподобие якобиев-ского, круга, — вращается вокруг нигилизма самополагания, такого са-мополагания, какое стремится удостовериться в себе через это же самое полагание себя (а следовательно, и всего остального, всего мира), не имея уже ничего такого, что было бы и очевидно, и внеположно такому само-полагающему себя Я. Автор «Ключа к Фихте» на все лады варьирует эту ситуацию, — при этом, разумеется, не повторяя Фихте и не следуя его аргументации, уже потому, что она представлялась ему недостаточной и неубедительной; кроме того, автору «Ключа» рисовались и такие горизонты мысли, внутри которых сами исходные положения Фихте могли браться под сомнение, равно как сомнительной оказывалась и его терминология, а критике поддавался и весь язык этой философии в целом. Такие горизонты намечались лишь неопределенно, иного быть и не могло, а все изложенное тем менее бросало какую-то тень на философию Фихте, что в «Ключе* запечатлялось столкновение некоторых не просто отвлеченно-философских, но и экзистенциальных или даже проще — человеческих позиций. Критика «Ключа» в столь же малой степени уничтожает Фихте — на его историческом месте, — в сколь малой степени пострадала от непрестанной критики философия Канта.
