Сегодня меня вызывал к себе председатель фабрично-заводского комитета профсоюза. Я удивилась, какое у него может быть ко мне дело? Уж не донос ли? После работы я пошла к нему.

— Тов. Богдан, вы знаете, что в следующем месяце у нас назначены перевыборы ФЗК?

— Знаю. (По правде, я не знала, не обращала внимания, что у них там делается.)

— Рабочие и служащие нашего комбината выберут самых надежных и лучших товарищей из своей среды. Вам ненужно объяснять, какое большое значение придает наша партия профсоюзам. Профсоюзы — это приводной ремень от партии к рабочим и нужно, чтобы этот ремень работал безотказно!

— Ну конечно, я это хорошо знаю и прежде чем голосовать, хорошо обдумаю и разузнаю, достоин ли кандидат такой чести.

— Вы, тов. Богдан, молодой советский инженер работаете на нашем комбинате давно и хорошо, партийное бюро и ФЗК хотят рекомендовать вас в члены ФЗК на следующих выборах!

Я страшно расстроилась: быть членом ФЗК —это значит отдавать много времени общественной работе, которую я ненавижу еще со своих студенческих лет. Оставаться после работы на разного рода совещания и заседания, еще меньше свободного времени для себя и семьи.

— Это мне большая честь, я понимаю, но, право, я не смогу. Как вы, вероятно, знаете, у меня уже есть общественная нагрузка, бюро рационализации. Мне часто приходится разбирать рационализаторские предложения после работы, когда рабочие свободны, кроме того, я бываю на производственных совещаниях, а у меня есть семья, маленькая дочка. Так много на производстве хороших товарищей активистов, почему обязательно меня?

— Вы не отказывайтесь, мы дадим вам подходящую нагрузку. Мы вместе с партбюро решили, что вы будете заместителем председателя ФЗК и, как таковой, представителем от рабочих и служащих в Конфликтно-Расценочной Комиссии. От дирекции в КРК инженер-экономист, мы хотим, чтобы и интересы рабочих защищал человек с высшим образованием, знающий, что к чему.

— Вы ошибаетесь, я совсем не знающий человек. О рабочем законодательстве я знаю не больше, чем другие.

— Вам в помощь есть свод законов о труде. Очень хорошая книга, специально написанная для ФЗК; вопросы и ответы.

— Я думаю, я не смогу справиться с этой работой; поищите кого-либо еще, у нас есть и другие с образованием.

— Нет, это вопрос решенный. Партбюро и ФЗК будут выдвигать вашу кандидатуру. Вы у нас самый подходящий человек, вы инженер, но вы выросли в рабочей семье, мы знаем, что ваш отец рабочий. Вот теперь рабочий класс, который вырастил и выучил вас, ожидает от вас помощи. Мы договоримся с директором, чтобы заседания КРК бывали в рабочее время.

— Может быть, рабочие меня не выберут.

— Будем надеяться, что выберут…

Меня, конечно, выбрали. Через несколько дней, на общем профсоюзном собрании, секретарь партячейки предложил мою кандидатуру в члены ФЗК, его поддержали несколько человек активистов, которым, вероятно, приказано было это сделать. Выступление секретаря партячейки за меня обязывало голосовать за меня всех партийных и комсомольцев, а остальным рабочим было совершенно все равно, за кого голосовать. "Приводной ремень от рабочих к партии" всегда без отказа работал для партии.

Придя домой расстроенной после выборов, я не встретила сочувствия у Сережи. Его также недавно выбрали в члены Бюро профсоюзной организации университета, и когда он рассказывал мне об этом, я упрекала его за то, что он не сумел отказаться от такой обузы.

Зато дома у нас была большая радость: мы в первый раз получили собственноручное письмо Наташи. Она живет у бабушки и решила написать нам о последних событиях.

Письмо, явно составленное ей самой.

К нам приехала, к сожалению, не надолго, только на один день, моя старая школьная приятельница, Таня. Она со своим мужем, тоже инженером, живет в Ленинграде и теперь она едет к своим родителям в Кропоткин и остановилась в Ростове, чтобы повидать меня.

Я очень обрадовалась. Мы учились вместе, сидя на одной парте, четырнадцать лет. На последнем курсе она вышла замуж и уехала жить в Ленинград и теперь я встречаю ее очень редко. Рассказывая о своей жизни, она сообщила:

— Недавно нам дали новую квартиру, в самом Ленинграде. Мы несколько лет ждали ее. Шансы получить квартиру у нас были не особенно хорошие, у родителей Виктора небольшой домик в Гатчине, но нам приходилось каждый день ездить далеко на работу. Кроме того, мне так надоело жить в семье! Все время смотреть из рук его матери; хотелось жить своей семьей.

— Ты взяла для Юры няньку?

— Нет, нянька в Ленинграде дорога, Юра почти все время проводит у бабушки, к нам приезжает только по воскресеньям, но скоро я буду посылать его в детский садик, а потом в школу, и тогда он будет жить все время с нами.

— А квартиру вам дали хорошую?

— Хорошую, две комнаты, но кухня и ванна общие, ими пользуются еще две семьи. Но мне это не особенно важно: готовлю я только по воскресеньям, а в ванне мы совсем не купаемся, я или купаюсь на заводе после окончания работы, или иду в баню. Ты помнишь, какие замечательные бани в Ленинграде?

— Конечно, помню. Даже есть некоторые с бассейнами для плавания.

— Мы получили хорошую квартиру, она нам досталась не только с мебелью, но и посудой, постельным бельем, платьями и даже игральными картами! Очевидно, до нас в ней жила старорежимная семья, в сундуке есть очень старомодные платья, с кружевом и стеклярусом и довольно много серебряной посуды: ложки, подстаканники, подсвечники и т.п. Тех, кто жил до нас, всю семью арестовали и, вероятно, выслали в лагерь, а квартира как была в день ареста, так и передана нам.

— Я думаю, не особенно приятно жить в такой квартире; все вещи напоминают о предыдущих жильцах, которых, может быть, увели из нее на расстрел.

— Какие глупости! Я совершенно об этом не думаю. Ведь не из-за нас же их арестовали, и может быть, их скоро выпустят. Во всяком случае, я собрала их личные вещи: фотографии, письма, белье, платья в сундук, если объявятся, пусть забирают, а остальным пользуюсь не задумываясь.

— Что же у них не осталось родственников, которые могли бы забрать личные вещи?

— Соседи говорят, родственники есть, только не очень близкие, и они боятся объявить себя родственниками осужденных. Конечно, если бы были родители или дети, они не побоялись бы. Кроме того, если их осудили с конфискацией имущества, никто из них не имеет права пользоваться имуществом.

— Может быть, мебель и серебро имущество, а белье и платья нет?

— Ну, я не знаю, никто за вещами не приходит.

— Вам дали такую квартиру, вероятно, потому, что Виктор теперь большая персона?

— Он заместитель директора на заводе.

— Ты перешла из комсомола в партию?

— Давно. Но только я самый рядовой партиец и никаких особых нагрузок не несу. Хожу на собрания, да во время очередных кампаний выполняю небольшие работы.

— Тебе повезло, а я вот беспартийная, а общественной работой нагружена как ломовая лошадь. Заместитель председателя ФЗК и представитель от профсоюза в КРК.

— Ну и захватила! Ни за что этого не ожидала, в институте убегала от общественной работы, как черт от ладана, и клялась, что после окончания ни за что не возьмешься. Как же это случилось?

— Так и случилось. Производство у нас небольшое, все люди на виду, а секретарь партячейки большой поклонник образованных людей. Считает, что для того, чтобы защищать интересы рабочих в КРК, нужно обязательно высшее образование. Вот я как "молодой советский специалист" и попалась. Откровенно сознаться, мне это не очень трудно, кроме КРК, я ничем не занимаюсь, заседаем мы один-два раза в месяц, и я с удовольствием помогаю рабочим урвать, что можно, от дирекции.