Получился большой скандал, и ГПУ взялось за расследование. Виновных искали не среди тех, кто дал приказ — распахать во что бы то ни стало, а среди тех, кто, хотя и протестуя, выполнил этот приказ. Вышло: "куда ни кинь — все клин", не выполни приказа — посадят за саботаж правительственного распоряжения, выполни — посадят за вредительство. В последнем случае была хоть надежда: авось, сильных ветров и дождей весной не будет.

Узнав об аресте, жена Димы отвезла детей к его родителям, сама же занялась хлопотами и сбором документов для оправдания мужа. Отец Сережи, известный ученый, в то время уже в отставке, тоже стал хлопотать, чтобы спасти сына. С документами, собранными невесткой, он поехал в Москву, надеясь с помощью старого друга, академика Н.И. Вавилова, добиться свидания с теми членами правительства, которые могли бы повлиять на ход следствия.

Василий Семенович и Николай Иванович Вавилов до 1921 года были вместе профессорами по смежным предметам в Саратовском сельскохозяйственном институте и, несмотря на разницу в летах, сдружились. Дружба, подогреваемая нередкими встречами, продолжалась и после. К сожалению, исключительное положение Вавилова в то время уже сильно пошатнулось и большой помощи он оказать не мог. Отец все же добился свидания с нужным комиссаром, но, кроме разрешения свидания с подследственным сыном, ничего полезного не привез.

В нашей стране есть категория людей, которых власти не трогают. Это крупные ученые, большей частью пожилые, отказавшиеся от участия в политике. Таким и оказался отец моего мужа. В начале двадцатых годов он переехал из Саратова на Кубань, в Краснодар, профессором Сельскохозяйственного института. Он никогда не ходил на собрания и митинги, никогда не выступал публично с политическими речами. Кроме занятий в институте, он проводил нужное для страны внедрение риса на кубанских плавнях, организовал опытную рисовую станцию и большую часть времени возился там.

Секретарь партбюро института как-то сказал Сереже: "Таких, как твой отец, мы не трогаем. Мы знаем, что он не очень-то нам сочувствует, да и не скрывает этого, но он не лезет в политику, не стремится на административные должности, а занимается своим полезным делом. Не так, как эта старая лиса М…: выступает на собраниях, подлизывается к партии, лезет в деканы, но мы его раскусили и не верим ни на копейку…" Отца Сережи хотя и не трогали, но и никеле не поощряли. Когда был поднят вопрос о проведении его в академики Сельскохозяйственной Академии наук, выдвинуть его кандидатуру не позволили.

Как-то раз я спросила:

— Василий Семенович, Сережа рассказывал мне, что во время революции вас приглашали в Америку, предлагали работу, а вы не согласились. Почему?

— Если бы все мы уехали за границу, кто бы учил наших, русских молодых людей? Так бы и росли дикарями, — засмеялся он.

— А вы знаете, почти так же ответила мне одна наша учительница. У нее родня за границей, ее звали, а она не уехала.

— И правильно сделала. Свой дом в беде оставлять нельзя. Разве что когда надо спасать жизнь, свою или близких.

Достигнув семидесяти лет, Василий Семенович вышел в отставку. Ему дали высокую пенсию и зачислили консультантом при Комиссариате сельского хозяйства. Был случай, когда к консультации с ним прибегло ГПУ. В Краснодаре арестовали талантливого селекционера, В. С. Пустовойта. Он вывел сорт подсолнечника, устойчивый против заразихи, паразита, который снижает урожай. Он получил только первое, гибридное поколение, ожидал расщепления признаков в следующих поколениях и не пустил сорт сразу в колхозы. Его посадили за то, что он будто бы скрывает свое открытие от колхозов. По делу Пустовойта вызвали Василия Семеновича. Гепеушник, приехавший за ним в машине, сказал, что вызывают на консультацию; не делал обыска и не приказал брать вещи, обещал скоро привезти обратно. Семья все же страшно беспокоилась, думали, что отец не вернется.

Часа через два Василий Семенович действительно вернулся. Брали ли с него подписку о неразоглашении, сказать не могу, но он тут же рассказал, зачем его вызывали.

— Спрашивали о Пустовойте. Правильно ли тот сделал, что не пускал в колхозы новый сорт? Я прочел им небольшую лекцию о расщеплении признаков по Менделю. Сказал, что только малограмотный прохвост может выпустить первое поколение как сорт. Серьезный селекционер выпустит новый сорт только после проверки устойчивости нужных признаков.

— Что же, поняли они законы Менделя?

— Как будто поняли, но поможет ли это Василию Степановичу, не знаю. ГПУ не легко расстается с заключенными.

— А Пустовойта вы видели?

— Нет. Говорил только со следователем. Но из его слов я понял, что это Пустовойт настаивал, чтобы меня вызвали как свидетеля в его защиту.

Василий Семенович ушел к себе в кабинет, и мы услышали, что он заиграл на скрипке. Раньше, в молодости, он играл довольно часто, но всегда только для себя, т.е. в уединении своего кабинета. У него была хорошая скрипка и довольно большая папка с нотами. Теперь, в старости, он играл редко, почти всегда, когда был чем-либо расстроен. К музыке он приохотился еще мальчиком, когда пел в церковном хоре. После окончания Петровской Академии он много работал по исследованию полупустынь на востоке нашей страны, организовал две исследовательские станции, т.е. жил в таких условиях, где музыку мог слушать только в собственном исполнении.

Как-то раз я просмотрела его папку с нотами и удивилась, увидев среди коротких музыкальных пьес для скрипки также ноты украинских песен. Я не знала, что народные песни были переложены как соло для скрипки.

Проработав шесть месяцев на Сельмаше, я увидела, что дальше не выдержу. Разыскивая виновников брака, мне часто нужно было оставаться на вторую смену или приходить очень рано, чтобы застать ночную смену еще на местах работы. Те рабочие, вину которых я устанавливала в производстве брака, приходили ко мне спорить и страшно ругались. Если брак поступал из других цехов, начальник этого цеха старался убедить меня, что брак можно пропустить без ущерба для готовой продукции. У нас, однако, были строгие нормы, было определенно указано, что можно пропускать, а что нельзя, и я отказывалась быть убежденной им. Тогда он злился и давал мне понять, что я не компетентна и не разбираюсь в деле. Почти каждый день я приходила домой в плохом настроении. Каждый месяц в цеху накапливалось брака на десятки тысяч рублей, и от того, что я выискивала виновных, брак не уменьшался.

За шесть месяцев работы я похудела на пять килограммов; я никогда не была толстой, а теперь превратилась в скелет! Кроме того, у меня совершенно не оставалось времени для Наташи; с ней занимался отец, и мне было обидно, что просыпаясь ночью, она звала не меня, а отца. Я решила уйти и поискать более спокойной работы, и недалеко от дома.

Я пошла к начальнику цеха и попросила об увольнении по той причине, что у меня маленький ребенок и я не могу работать так много часов.

— От вас самой зависит организовать работу так, чтобы укладываться в урочное время.

— Я не могу этого сделать и поэтому прошу меня уволить.

Чем больше он уговаривал меня оставаться, тем больше мне хотелось уйти из этих производственных Содома и Гоморры.

Начальник цеха сочувствовал мне и отпустил бы без долгих разговоров, но в Советском Союзе людей увольняют только тогда, когда они не нужны производству, и прошла еще пара недель, пока начальник цеха путем небольших перестановок уволил меня по сокращению штатов.

Прежде чем устраиваться на новую работу, мне нужно было как следует отдохнуть после Сельмаша. Через Сережин союз работников просвещения я купила путевку в дом отдыха в Хосте и поехала туда на месяц. По дороге я завезла Наташу в Кропоткин к маме, так как в Ростове в середине лета всегда бывает жарко и пыльно.

Дорога из Туапсе в Хосту была замечательна. Я никогда еще не видела моря и теперь, сразу же после выезда из города, оно представилось мне в своем лучшем виде. День был ясный, небо голубое, а море чистое и прозрачное, темно-синее вдали и необыкновенно яркое, лазурное у берегов. Прекрасная шоссейная дорога шла по крутому скалистому берегу, то по самому обрыву, то уходя от моря под шатер громадных каштановых деревьев. Дом отдыха находился в небольшом селении у самого устья речки Хосты. В этом месте горы немного расступались, давая возможность речке достичь моря, и в уютной долине расположилось окруженное виноградниками село.