Вместе с родителями Сережи живет жена его брата Димы с двумя детьми, Юрой и Ирой. Ира на четыре года старше Наташи и охотно играет с ней, конечно, всегда на руководящих ролях: учительницы, доктора, мамы.

Бабушка в Наташе души не чает, очень много с ней занимается, играет и делает все, чтобы ребенок поправился и окреп за лето; например, на время Наташиного пребывания нанимают доящуюся козу, считая, что козье молоко для ребенка лучше, чем коровье. Трудно себе представить лучшее место для ребенка летом; раньше Наташа никогда не скучала о родителях и мы надеялись, что и в этом году она проживет там два или три месяца, но случилось не так. Однажды бабушка ушла на базар за покупками, поручив Наташу Юре. Юра, большой любитель чтения, увлекся книгой, забыв обо всем, а когда бабушка возвратилась домой, Наташи дома не оказалось. На столе в столовой лежала оставленная ею записка:

Бабушка и Юра немедленно побежали искать ее, Юра по дороге позвал еще своих двух товарищей на помощь. Ее нашли довольно далеко от дома, одиноко шагающую по середине улицы. Она потом объяснила, что шла по середине улицы потому, что боялась собак. Она не могла объяснить, почему она убежала, да и трудно было ожидать такого объяснения от шестилетнего ребенка, однако можно было догадаться, что ей захотелось к папе и маме. Нам немедленно было послано письмо, и Сережа, поехав, забрал ее домой.

Приехав домой, Наташа была разочарована. Есть папа и мама, но зато нет большого фруктового сада с речкой, где можно было играть целыми днями. Кроме того, бабушка ее баловала, чего дома мы не делали. Через день после приезда, когда ей дали яйцо на завтрак, она сказала:

— Не хочу яйца, хочу колбасы.

— Ешь что дают. Колбаса не очень-то полезна детям, да еще на завтрак.

— А бабушка Зина давала мне колбасу на завтрак каждый день. Я люблю колбасу больше, чем яйца.

— В Ессентуках колбаса лучше, чем в Ростове, потому бабушка ее и давала.

Я избегала давать ей летом колбасу или что-нибудь другое, что от жары легко портится.

Яков Петрович пришел в контору, очевидно, хотел что-то мне сказать, но, увидев Коваля, передумал, немного замялся и сказал:

— В. А., у нас небольшая поломка, не сможете ли вы зайти и снять с поломанной детали эскиз? Мне кажется, эта деталь требует усиления, придите посмотреть на месте.

— Надеюсь, ничего серьезного не случилось, — сказал К., — ничего такого, что снизит выработку продукции?

— Ничего серьезного, мы даже не остановили мельницу.

— Я пойду с вами немедленно, Я. П.

Когда мы пришли к нему в контору, он сказал:

— Я наврал насчет поломки, мне просто хотелось поговорить с вами наедине.

— Я догадалась.

— У меня прямо несчастье, Валентина Алексеевна, в течение одного месяца второго рабочего арестовали и отдают под суд. Может быть, вы, как член ФЗК, заступитесь, как-нибудь поможете его вызволить. Арестовали лучшего вальцовщика, его очень трудно заменить.

— За что? Когда? Я ничего не слышала. Опоздал на работу?

— Нет, на работу он всегда приходит аккуратно. Его арестовали ночью, после второй смены. На проходной будке у него нашли в кармане спецовки несколько гвоздей, точно таких, какими забивают макаронные ящики. Арестовали за присвоение социалистической собственности.

— Дело плохо, ФЗК ничем помочь не сможет. Такие дела идут прямо в суд, и по новому закону ему, вероятно, дадут год тюрьмы. За семь, восемь гвоздей придется ему сидеть год. Такие-то дела!

— Он говорит, что гвозди он принес из дома, починял что-то дома, положил гвозди в карман и забыл.

— На суде разберутся, действительно у него есть дома такие гвозди и где он их достал.

— Какой там суд?! Будут они разбираться? У них времени нет для этого, так много мелкого воровства. Попался, значит иди, потей для советской власти бесплатно. Да я и сам не верю, что он принес гвозди из дома, скорее всего задумал что починить дома или сделать курятник для своей хозяйки, гвоздей в магазине не купишь, вот он и захватил несколько штук, думал, не заметят.

— И как люди могут решаться? Разве не знают, чем это грозит?

Вы же знаете, как живут рабочие. У него небольшой домик за городом. Дверь оторвалась или ступенька, в доме всегда нужны гвозди, а их не купишь. А на проходной теперь особенно строго обыскивают после случая с Осиповым. Меня пытались обыскать, но я им такого загнул, что чертям тошно стало.

— А Осипов старался пронести муку тоже в кармане?

— Нет. Он вынул часть ваты из стеганки и вместо ваты насыпал муку.

— И много у него нашли муки?

— Пустяк, около фунта.

— За фунт муки пошел на год в тюрьму!

— Не за фунт; я думаю, он не раз проносил таким образом. Ну не стервец, до чего додумался, — сказал Я. П. с восхищением, — в штаны насыпал муки!… В. А., а что если я напишу в ФЗК заявление, укажу, какой хороший он рабочий, стахановец и прочее, может быть, его не передадут в суд, замнут дело?

— ФЗК здесь ни при чем. Дело в суд передает директор, а он не захочет покрывать провинившегося, за это его самого накажут еще строже. Теперь за это взялись особенно строго. Я вам расскажу, какой у меня недавно был случай, только вы дальше не передавайте.

— Вы же знаете, я ничего не передаю, в сексоты записываться не собираюсь, — обиделся Я. П.

— Не обязательно сексот, случайно не проговоритесь. Вы, вероятно, знаете, что ФЗК выдвигает рабочих в качестве народных заседателей для участия в городском суде. Недавно выдвинули работницу с макаронной фабрики. На днях пришла ко мне эта выдвиженка и просит освободить ее от обязанности присутствовать в суде. Выставила целый ряд причин, почему она не может ходить в суд: у нее маленькие дети, у нее нет подходящей одежды, а приходить на заседания плохо одетой это неуважение к суду. Я ей объяснила, что все эти причины неуважительные: на суд она ходит в рабочее время, фабрика ей за ее время платит и она должна смотреть на это как на свою работу, так что КРК помочь ей никак не сможет. Я догадывалась, почему она не хочет ходить в суд, но мне интересно было проверить, поэтому я спросила:

— Что же вы отказываетесь? Вы, как работница, можете много помочь судье, объяснить смягчающие вину обстоятельства, помочь ему оправдать невиновного.

— Какая там от меня помощь? Больше всего судят за мелкое воровство с производства или за опоздание на службу. Если я скажу одно слово в защиту, судья на это скажет десять в обвинение, упирая, главным образом, на то, что наше рабочее государство должно защищать себя от прогульщиков и воров, ну, а ведь воры-то и прогульщики и есть сами рабочие. Я не могу там больше сидеть, — она вдруг заплакала, выговаривая сквозь слезы, — не могу! Вы знаете, какой вчера был случай? — продолжала она, немного успокоившись, — работницу с пряничной фабрики судили за воровство. На проходной у нее в кармане нашли два пряника и за это ее отдали под суд. Она рассказала на суде, что у нее четверо маленьких детей, обыкновенно они ходят в школу и недолго бывают без матери, но на этот раз одной девочке нездоровилось, и она не пошла в школу и целый день была дома одна. Мать хотела ее как-то порадовать. Купить пряник в магазине работающей женщине невозможно, когда они появляются, их немедленно расхватывают те, у кого есть свободное время ходить по магазинам, вот она и рискнула взять два пряника с фабрики. Я сама мать, понимаю. Я пыталась вступиться за нее, Я сказала: "Тов. судья, вы имейте в виду, что она пошла на работу, оставив больного ребенка дома одного, ведь это показывает, что она старается для нашего государства. Давайте простим ей эту одну маленькую ошибку". А судья мне ответил: "Она работает не для государства, а для себя: сов. власть предоставила для ее детей школу и детский сад, и если ее ребенок был действительно болен, она должна была вызвать доктора, взять у него справку и остаться дома. Она украла для баловства и должна за это ответить". И осудили ее на год тюрьмы. Чувствую я в сердце своем, тов. Богдан, что это несправедливо. Такое маленькое преступление и такое большое наказание! Посадить мать четырех детей на год в тюрьму за два пряника! Но я не смогла объяснить судье свои чувства. Вы лучше освободите меня.