Наташа очень любила животных, и у нас в доме, особенно летом, часто жило какое-нибудь существо.

Недавно Сережа принес ежа, которого для него поймали студенты во время экскурсии. Еж, по-видимому, уже немолодой, с выработавшимся характером, никак не хотел приспособиться к домашней обстановке. Днем он спал, а вечером свободно бродил по комнате, и тут-то мы узнали, какой он злой. Он бродил по комнате, фыркал и кусался. Особенно доставалось Сереже и Давыдовне. Давыдовна часто по вечерам дремала, сидя на кушетке и, если ее рука свешивалась, еж кусал ее за пальцы. Ежу тоже очень не нравилось видеть Сережины ноги без ботинок. Часто, вечером, когда Сережа работал за письменным столом, еж приходил и садился возле его ног. Как только Сережа шевелил пальцами, еж фыркал и хватал его зубами за палец.

Сначала это всех забавляло, и Сережа дразнил ежа, шевеля у него под носом пальцами; но после того, как еж неожиданно несколько раз покусал ему пальцы довольно сильно, от ежа решено было избавиться. Кроме того, он мешал мне спать, целыми часами ночью он бродил по комнатам, шурша бумагами в поисках насекомых за книжными шкафами и в углах. В одно прекрасное воскресенье мы всей семьей поехали за город и выпустили ежа на волю.

На главной улице города вывешено довольно скромное объявление, что приезжает артист Аксенов и в зале консерватории будет читать стихи Есенина, Блока и Маяковского. Имени артиста я раньше не слыхала и не собиралась идти его слушать, но к нам на фабрику пришел мой приятель Вадим и между прочим сказал:

— Надеюсь увидеть вас в субботу в консерватории.

— Нет, я не собираюсь идти. Мне не особенно хочется слушать стихи Маяковского и Блока. Есенина послушала бы, а Блока не хочу.

— Что вы? Не пропускайте случая послушать Аксенова. Он очень редко приезжает на гастроли, больше выступает в Москве или Ленинграде. Знаете, среди артистов он "кустарь-одиночка", не принадлежит к труппе или театру, а артист он первоклассный. Я вам советую пойти, только, боюсь, вы уже не достанете билетов.

Мне захотелось пойти, но, как Вадим предполагал, все билеты оказались распроданными. Однако Вадим через знакомую артистку достал мне один билет.

В субботу я пошла и была очень благодарна Вадиму. Такой замечательной декламации я никогда не слышала. Вышел на сцену человек во фраке, слегка поклонился публике и начал читать стихи. Все мы сразу же перенеслись в прекрасный мир поэзии. Блока я не любила. Меня, как и многих других, возмущало его приравнивание Ваньк, Сеньк, убийц, проституток, революционных карателей к апостолам. В школе мы также разбирали его "Стихи к прекрасной даме". Дама, как нам объяснила учительница, была революция. Стихи с дамой революцией нам казались запутанными и нескладными. В чтении Аксенова стихи понимались совсем по-другому. Слушая отрывки из "Прекрасной дамы", чувствовалось, что они обращены к женщине, к любимой женщине, а не к революции, и они были красивы. Потом Аксенов декламировал трогательно-патриотичное "Девушка пела в церковном хоре". Второе отделение было посвящено Есенину. Особенно сильное впечатление произвело на меня его чтение поэмы "Черный человек". Эти два отделения вызвали долгие аплодисменты. Я и приятельница Вадима, Мери, аплодировали с таким усердием, что у нас распухли ладони.

Вадим советовал, чтобы не портить впечатления, не оставаться слушать Маяковского, но мы не согласились. Нам было жаль оставлять Аксенова в полупустом зале и, кроме того, мы надеялись, что он найдет что-нибудь прекрасное даже у Маяковского. Наши надежды не оправдались. Мери возмущалась:

— И зачем он включил Маяковского? Читал бы весь вечер Блока и Есенина.

— Ему не разрешили бы выступить, без Маяковского программа была бы идеологически невыдержанной. А так получилось хорошо: интеллигент-попутчик Блок, крестьянский поэт Есенин и глашатай революции, пролетарий Маяковский. Хорошо сбалансированная программа, которую без особых возражений утвердили цензоры.

— Разве Маяковский пролетарий?

— По происхождению он буржуй, но всеми признано, что душа у него пролетарка!

Главный инженер вызвал меня к себе в кабинет и спросил:

— В. А., вы знаете нового техника на мельнице — Стрючкова?

— Знаю.

— Он предлагает некоторые технические преобразования на мельнице. Я не думаю, чтобы у нас была теперь возможность немедленно заняться переоборудованием мельницы, с макаронной фабрикой уже забот полон рот. Стрючков же такой настойчивый и упорный, заинтересовал директора и вот теперь мне звонят из треста, предлагают помочь ему проверить возможность таких преобразований. Займитесь вы, пожалуйста, этим при первой возможности и доложите мне.

Я пошла на мельницу и разыскала Стрючкова.

— Дело я хочу затеять большое, — сказал он, — только я не хочу обсуждать его здесь, на мельнице этому оппозиция, я лучше приду к вам в контору со всем материалом.

И правда, через несколько минут он пришел.

— Дело в следующем, — начал он немедленно, — я считаю, что наша мельница может давать не сто тонн муки, как теперь, а много больше, может быть, сто пятьдесят! Все оборудование мельницы, кроме рассевов, может принять эту нагрузку. Ну а наши рассева — это не машины, а качающиеся гробы! Такие рассева давно уже всюду повыбросили, а здесь они все еще держатся. Производительность у них небольшая, места они занимают много, старые они престарые да еще вдобавок раскачивают здание, так как у них очень тяжелые балансы. Я проверил производительность всего остального оборудования мельницы, — он похлопал ладонью по лежащей перед ним тетради, — и с цифрами в руках могу показать, что мы дадим много больше муки, если заменим рассева, они единственное узкое место.

— Заменим рассева, а там другие машины окажутся "гробами"?

— Нет, многие машины совсем недавно заменялись, особенно в очистительном отделении. Я все проверил, я говорил об этом с директором и с главным инженером. Директор согласен поднять об этом вопрос в тресте, но главный говорит, что наша паросиловая может не потянуть увеличенной нагрузки. Вот директор и велел ему проверить, насколько можно будет увеличить нагрузку на паровую машину? Как много времени займет эта проверка?

— Может быть, неделю, если не будут отрывать на другую работу, и если можно будет скоро достать некоторые приборы.

— Какие приборы?

— Нужно будет снять индикаторную диаграмму нашей паровой машины, а индикатора у нас нет. Потом, насколько я знаю, у нас недостаточно высокая градирня.

— Градирню легко будет поднять.

— Да, но нужно подсчитать, насколько поднять.

— В. А., сделайте это как можно скорей.

— Я вижу, вы "взяли быка за рога". Хотите остаться на мельнице постоянно?

— Скоро приходит из военного лагеря помощник, которого я заменяю, и я боюсь, что меня могут уволить, ведь я временный. Если я ничем себя не проявлю, меня попрут отсюда, это одно, а второе, мне и правда очень интересно заняться реконструкцией мельницы; с первого дня, как я сюда пришел, я увидел — нужна реконструкция. Каждый вечер после работы я занимаюсь дома, подсчитывая оборудование. Рассева все равно нужно заменять, они износились, а все остальное в порядке.

— А как вы проверяете, есть у вас книги?

— У меня есть "Мельничное дело" Кузьмина и там даются все расчеты, я даже разработал новую схему помола на увеличенную производительность, только вот вычертить не смог, у меня нет чертежной доски. Вы обратили внимание, что у нас на мельнице нигде не видно схемы помола? Почти все старые мирошники держат свою схему помола в секрете, даже от своих помощников. Поэтому, когда нужно, скажем временно, выключить какой-либо участок на производстве, обязательно вызывают мирошника днем и ночью, а он приходит и, как колдун, говорит, что делать, не объясняя, почему. Для успешной работы не должно быть секретов на производстве.