— Ну, как не значит? План это минимум. Все знают: будешь производить меньше, попадешь куда Макар телят не гонял.

— Почему сразу не планировать перевыполнение?

— Теоретическая мощность оборудования не позволяет.

— В этом-то все и дело! Хотят выжать из оборудования больше, чем оно может дать. Из-за этого Олег потерял жизнь. Как ты знаешь, после очистки масла химическими растворами его дезодорируют высокой температурой. Делается это в разных аппаратах. У Олега на заводе в тот день случилось так, что провели очистку, а аппарат для дезодорации был еще занят. Работница, стахановка, приходит к Олегу и говорит, что она хочет произвести дезодорацию в том самом аппарате, где происходила очистка. Олег разрешил… Попробуй, не разреши стахановке, когда она предлагает увеличить производительность! Немного погодя он пришел посмотреть, как идет процесс, и вот, когда он подходил к аппарату, работница включила мешалку, осадок на дне аппарата смешался с очень горячим маслом, произошло моментальное испарение воды осадка и взрыв. На них выплеснуло полторы тонны горячего масла. Работница умерла сразу, а Олег жил несколько дней.

— Как же это он разрешил ей нагревать масло до температуры дезодорации, если в аппарате был осадок? Масло выплеснуло бы и без мешалки.

— Он велел ей спустить осадок, а она спустила его не весь. Он, собственно, и пришел посмотреть, проверить, но было уже поздно. Мешалку пускать ей было незачем, при этом процессе не надо мешать, и в аппарате для дезодорации нет мешалок.

Очевидно, работница хотела ускорить процесс, усовершенствовать его по-стахановски!

— И Олега не могли спасти?

— Спасти было невозможно, слишком большая часть тела была обожжена. Но это еще не все. ГПУ решило, что это было вредительство со стороны Олега. Его много раз допрашивали, умирающего! Только представь себе такую глупость: чтобы испортить полторы, две тонны масла, рисковать своею жизнью и жизнью работницы! В больнице мне ни разу даже не дали поговорить с ним без свидетелей, возле него все время сидел гепеушник.

— А лечили его по-настоящему, или как вредителя — не старались?

— Мне кажется, делали все возможное. Доктор с самого начала сказал мне, что надежды нет. Но все же они пытались. Его положили в клинику мединститута и на нем пробовали все новые средства. ГПУ хотело, чтобы его спасли, для допросов, конечно.

— На тебя это повлияло, на твою работу? Тебя в ГПУ не таскали?

— Нет. Если они станут преследовать всех, у кого родственники репрессированы, то очень скоро не с кем будет строить коммунизм.

Поплакав, Нина в конце концов успокоилась.

— А как ты живешь, что делаешь? — спросила она.

Я рассказала о своей жизни за последние два года.

— Как живут твои подружки Таня и Лида, ты с ними переписываешься?

— Таня все еще в Ленинграде, у нее уже есть сын, он на год старше моей Наташи. Лида мне не пишет. Знаю только, что она вышла замуж и живет в Чите. У нее очень интересно получилось с замужеством; по дороге на место своего назначения, после окончания института, она в вагоне встретила партийного работника, направляющегося тоже в Читу на работу. Пока ехали, они так понравились друг другу, что, приехав на место, немедленно поженились.

В университете начались торжества по случаю столетнего юбилея со дня основания. Как всегда в подобных случаях, празднование открылось торжественным собранием. Придя на это собрание, я в первый раз увидела ректора университета и всех других сотрудников. Со многими из них Сережа познакомил меня до собрания, а других показывал в то время как ректор произносил свою торжественную речь. Мы с ним заранее заняли места в задних рядах, чтобы можно было переговариваться. Торжественное собрание было скучным, но в конце его ожидалось, что ректор прочтет список сотрудников, награжденных по случаю юбилея, и потому почти все сидели до конца собрания.

На другой день после торжественного собрания был вечер — танцы и ужин в университете.

Ужин был хороший, было много еды и вина. Вначале произносили официальные тосты, а потом, когда все подвыпили, стали произносить здравицы друг за друга.

Мне давно нужно было новое пальто, а купить пальто — очень трудное дело. В магазинах иногда появлялись теплые вещи, но больше грубошерстные, плохо сделанные, скучного цвета — черные или серые. Так что я донашивала свое старое пальто, которое выглядело лучше, чем новое в магазине, и надеялась на случай. Все мои друзья знали о моей нужде, обещали быть начеку и немедленно сообщить мне, если подвернется случай.

Случай представился в середине зимы. В один из наших магазинов поступили для продажи меховые шубки. Шубы были дорогие, их поэтому сразу не расхватали и за ними не было очереди. Я пошла посмотреть и мне они понравились. Мех серовато-коричневый, очень пушистый и легкий, как шелковый. Продавец сказал, что это мех водяной крысы, замечательный тем, что он очень легкий, но зато непрочный. Я купила шубу, но когда я надела ее показать Сереже, он заметил, что шуба немного меня толстит. И правда, вскоре я заметила, что люди в трамвае и автобусе стали уступать мне место, предназначенное для беременных. С большим огорчением я спрятала новую шубу и опять стала носить свое старое пальто. Новая шуба надевалась только когда бывало очень холодно.

В конце концов, уже летом, одна моя знакомая сказала, что ей предложили купить отрез хорошего английского коверкота на пальто, но что цена —восемьсот рублей — для нее слишком высока и она может послать продавщицу материи ко мне. На другой же день спекулянтка пришла ко мне с товаром. Материя мне очень понравилась, понравился также цвет, светло-коричневый, табачный. Восемьсот рублей большие деньги, это почти два моих месячных жалования, но этим летом Сережа поехал в экспедицию и должен был порядочно заработать сверх жалованья, так что материю я купила. В первый же свободный день я пошла в меховой магазин выбрать мех на воротник. Вопреки обыкновению, приказчик в этом магазине очень долго занимался мной, у него были только дорогие меха и поэтому мало покупателей. Разложив материю на прилавке, он примерял к ней различные меха, и после некоторого колебания между коричневым каракулем и норкой, мы с ним остановились на русской норке (у него еще была норка канадская) . За мех я заплатила четыреста рублей, и пальто сделалось совсем дорогим!

Когда пальто сшили я была им страшно довольна. Никогда еще у меня не было такого нарядного пальто. К нему я купила странно выглядевшую фетровую шляпу. В этом году почему-то во всех магазинах появилось много шляп разных фасонов и красивых цветов, так что шляпу выбрать было нетрудно. Свою меховую шубу я подарила маме. Мама сказала, что она не возражает выглядеть беременной, что это будет ее молодить.

Арестовали старшего брата Сережи, Дмитрия. Жил он с семьей в Пятигорске, работал почвоведом в с-х управлении Северо-Кавказского края. Один раз поехал он по делам службы в Ставрополье и пропал. Недели проходят, а о нем ни слуху ни духу, и ничего не пишет. Жена беспокоилась, наводила справки у начальства, отвечали — ничего не знают. Когда же арестовали несколько человек из землеустроительного отдела, Димина жена, Шура, кинулась в ГПУ — оказывается, он арестован.

За что его посадили, секретом для нее не было. Перед арестом он страшно беспокоился и подробно говорил о своих неприятностях, так что все домашние знали очень много. Началось так. Прошлой осенью каждому району было задание из центра увеличить посевную площадь под зерновые. В предгорном районе, где работал Дима, удобной для распашки земли было очень мало. Люди занимались главным образом скотоводством, пасли на склонах коров и овец, а там, где можно было сеять, давно сеяли ячмень и кукурузу. Получив задание отвести столько-то сотен гектар под распашку, Дима пытался доказать в Краевом отделе сельского хозяйства, что в его районе это задание выполнить нельзя, нельзя распахивать склоны с легкой песчаной почвой. Ему на это заявили, что задание центра должно быть выполнено несмотря ни на что, и что за срыв государственного плана ему не поздоровится. Подав еще раз объяснительную записку с указанием об опасности, он, как ему было приказано, выделил участки, которые можно было распахать с наименьшим риском. Весной подули сильные ветры, пошли ливневые дожди, и легкий плодородный слой почвы склонов, раньше державшийся травяным покровом, был смыт или выдут ветром. Многие гектары ценных пастбищ были обращены в пустыню.