Ближе к вечеру ораторы уже влезали на столы и с высоты со стаканом в руках, окруженные пылкими слушателями, произносили пылкие речи. Вокруг кричали громкими голосами кто „браво“, кто „ура“ и запевали разные студенческие песни, чокались вином, и пивом, и шампанским, и водкой – у кого на что хватало средств. Потом разъезжались на тройках и лихачах в загородные рестораны, куда потихоньку ползли также и простые извозчики, так называемые „ваньки“, с нависшими на санях, где только возможно, юнцами, а также плелись пешком малоимущие. Но там, в загородных ресторанах, уже не разбиралось, кто может платить, кто не может: все были равны…»

Созданная при Петре I тайная канцелярия имела в Москве несколько адресов. Но при каждом новом переезде грозного учреждения следом перебирались и старые привидения и духи.

Досужие москвичи поговаривали, что вывелся особый вид нечисти, которая не просто откликается на стоны и крики мученников-арестантов, но и набирает от этих страшных звуков силу.

В двадцатых годах XVIII века тайную канцелярию перевели в самый центр Москвы – в дом на углу Мясницкой улицы и Лубянской площади.

Когда в этих застенках пытали с пристрастием, то крики несчастных доносились аж до Кремля. По ночам москвичи видели на стенах здания какие-то блики и светящуюся дымку. И знатоки объясняли, что это либо духи темницы, не выдержав страданий людей, выходят наружу, либо – гуляют привидения замученных и тайно захороненных арестантов.

Степана Ивановича Шешковского знали, боялись и люто ненавидели в двух столицах все: от великосветских баловней судьбы до самых опустившихся нищих.

Известность и ненависть он приобрел, еще когда служил во времена Елизаветы Петровны в Тайной канцелярии. Рядовой чиновник Шешковский обратил внимание начальства тем, что умело допрашивал людей, составлял толковые донесения и ловко втирался в доверие.

Он мог бродить по городу под видом торговца квасом, гулять в трактире, как подвыпивший матрос, или разъезжать по улицам в телеге, груженной углем, и, не вызывая подозрений домовладельцев, предлагать им свой товар.

Начальство ценило расторопность и рвение Степана Ивановича и ласково называло его «наш проказник».

Когда Петр III уничтожил в 1762 году страшное учреждение – Тайную канцелярию, Шешковский короткое время был не у дел. Но вот к власти пришла Екатерина II, и его талант снова понадобился.

Сменилось название учреждения, изменилась должность Степана Ивановича, другим стало и прозвище. При новой императрице Шешковский стал обер-секретарем Тайной экспедиции I департамента Сената, короче говоря, возглавил политический сыск.

А за глаза его теперь величали не «проказником», а «вездесущим».

С. И. Шешковский. Его знали, боялись и люто ненавидели в двух столицах все: от великосветских баловней судьбы до самых опустившихся нищих

Он мог внезапно появиться в любом доме Петербурга или Москвы, без всякого приглашения, и к большому огорчению хозяев. Появлялся Степан Иванович, как назло, в те моменты, когда в домах шли политические беседы, не очень приятные для венценосных особ.

Шешковский создал такую агентурную сеть в большинстве крупных городов Российской империи, что мог в любой час доложить Екатерине II о поступках, замыслах и разговорах ее подданных.

Хоть и называли императрицу сторонницей «доброго, просвещенного правления», не могла она обойтись без Шешковского и его агентурной сети. За то и ценила старательного служаку.

В 1791 году он был произведен в тайные советники – чин, соответствующий армейскому генерал-лейтенанту. Но и сенаторы, и фельдмаршалы побаивались Шешковского и искали дружбы с ним.

Лишь всесильный фаворит Григорий Потемкин мог позволить себе подшучивать над Шешковским, а при встрече всегда говорил ему:

– Что, Степан Иванович, каково кнутобойничаешь?..

Шешковский отвечал с почтением:

– Помаленьку, Ваша Светлость!..

Считалось, что за чинами глава политического сыска не гнался, а вот к обогащению была у него страсть.

Шептали злые языки, будто за взятки он многих освободил от наказаний и нажил таким путем несколько домов в Москве и Петербурге.

В этих зданиях он приказывал оборудовать подвалы. Любил Шешковский «брать на дом работу»: провинившихся или подозреваемых мастер сыска и дознания вызывал к себе. Конечно, речь шла не о простолюдинах, а о знатных людях. В своем домашнем кабинете глава сыскного ведомства проводил вначале в непринужденной обстановке душещипательные беседы, доверительные расспросы, а если считал нужным – переходил к крутым мерам.

Журнал «Русская старина» за 1874 год так описывал эти меры: «…в кабинете Шешковского находилось кресло особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло, и как скоро тот усаживался, одна сторона, где ручка, по прикосновению хозяина вдруг раздвигалась, соединялась с другой стороной кресел и замыкала гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предотвратить того, что ему готовилось.

Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслами опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола…»

Если после такой болезненной и унизительной экзекуции «гость» выкладывал то, что требовалось хозяину дома, дело завершалось без всякой огласки.

Шешковский был хорошим психологом и понимал, что вряд ли найдется дворянин, который вызовет его на дуэль и станет жаловаться императрице. Ведь для этого наказанному придется рассказать, что он был унижен и выпорот, словно крепостной мужик.

А подобный позор в дворянской России не забывался.

Но однажды Шешковский просчитался и попал в свою же ловушку. Нашелся человек, сумевший отомстить и за себя, и за других.

Об этом рассказывал журнал «Русская старина»: «Один молодой человек, уже бывший у него в переделке, успел заметить и то, как завертывается ручка кресла, и то, отчего люк опускается; этот молодой человек провинился в другой раз и опять был приглашен к Шешковскому.

Хозяин по-прежнему долго выговаривал ему за легкомысленный поступок и по-прежнему просил его садиться в кресло. Молодой человек отшаркивался, говорил: „Помилуйте, Ваше превосходительство, я постою, я еще молод“.

Но Шешковский все упрашивал и, окружив его руками, подвигал его ближе и ближе к креслам, и готов уже был посадить сверх воли. Молодой человек был очень силен; мгновенно схватил он Шешковского, усадил его самого в кресло, завернул отодвинутую ручку, топнул ногой, и… кресло с хозяином провалилось.

Под полом началась работа! Шешковский кричал, но молодой человек зажимал ему рот, и крики, всегда бывшие при таких случаях, не останавливали наказания. Когда порядочно высекли Шешковского, молодой человек бросился из комнаты и убежал домой. Как освободился Шешковский из засады, это осталось только ему известно!..»

Конечно, слух о конфузе грозного Степана Ивановича пошел гулять по всей России. А люди суеверные приписали эту историю подземельным духам. Дескать, разозлил их Шешковский своими зверствами, вот и подсказали они молодому человеку, как наказать его, и поспособствовали этому.

«Король репортажа», знаток столицы, Владимир Гиляровский наблюдал, как ломали старинную тюрьму: «… дома нет, лишь груда камня и мусора. Работают каменщики, разрушают фундамент. Я соскочил с извозчика и прямо к ним. Оказывается, – новый дом строить хотят.

– Теперь подземную тюрьму начали ломать, – пояснил мне десятник.

– А я ее видел, – говорю.

– Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, под ней еще была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение есть. Пролом сделали, и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью – скелет человеческий… Как сорвали дверь – как загремит, как цепи звякнули… Кости похоронили…