Может быть, гипнотический дар юродивого подействовал? В общем, бывший студент беспрекословно, будто в полузабытье, взял у Корейши замусоленные листки с текстом заговора и планом подземелья и отправился на угол Остоженки и Первого Зачатьевского переулка.

Наверное, бывший студент уже не стал бы удивляться и искать материалистическое объяснение тому, что произошло вскоре после его ухода от юродивого.

Ни сам Шустов, ни его близкие никогда до того дня не встречались с Корейшей. А тут вдруг владелец известного трактира заявился в палату юродивого.

Стал он жаловаться и просить помощи. Поведал Шустов, что пару столетий назад там, где пересекаются Остоженка и Первый Зачатьевский переулок, находилось «моровое кладбище». Много тысяч людей на нем было погребено.

Потом кладбище забросили. Поговаривали, будто от него «веет смертию». Могилы сравнялись с землей и заросли кустами и деревьями. Десятки лет люди обходили стороной злосчастное место. Ходили слухи: кто шагнет на него – не проживет и трех дней.

Потом о заброшенном кладбище забыли. Москва строилась, разрасталась. Нужны были свободные земли. Вот и знаменитый трактир появился на проклятом месте.

Рассказывал Шустов, что приходили к нему однажды старухи-странницы, предостерегали: беда грозит дому и всем, кто в нем обитает, веселится и бражничает. Не поверил тогда трактирщик странницам.

А пару дней назад вдруг по стенам дома поползли трещины, перекосились дверные проемы, а из подвала какой-то зловредный запашок повеял. И звуки непонятные стали раздаваться: потрескивания, скрипы, хруст и даже человеческие стоны…

Словом, обеспокоен Шустов: не провалится ли его дом в подземелье?

Дослушал Корейша рассказ гостя и мудро усмехнулся:

– Давно зарится на твои бражнические хоромы черноглядный дух мрака. Да я уже свою подземельную опору поставил…

Юродивый схватил вдруг Шустова за руки, потянул к себе и плюнул ему в обе ладони.

Трактирщик выпучил от изумления глаза.

– Ворочайся к себе! – приказал Корейша. – Руки не мой до захода следующего дня. Обнимай и касайся ладонями и своих домочадцев, и всех, кто придет к тебе веселиться. И сей же час объяви, что до утра волен в твой трактир заявиться и последний босяк, и христорадник, и прочая рвань. Каждому бесплатно подай по полкосушки водки. Прежде чем выпить дармовое угощение, гость должен капнуть на стену, пол и потолок… Да буде дом твой долго стояти…

Шустов выполнил все, что повелел Корейша, и его трактир простоял еще долгие годы. Сами собой исчезли на стенах трещины, выпрямились дверные проемы, развеялся зловредный запах из подвала, перестали звучать подозрительные скрипы, трески, стоны.

Вот и ломай голову: помогли тут чудотворные силы юродивого или подействовали какие-то материалистические законы?

Через много лет дом на углу Остоженки и Первого Зачатьевского переулка выкупил у Шустова другой богатый трактирщик по фамилии Красовский. Он сломал старое деревянное здание, а на его месте был построен огромный каменный дом. Самый большой, по тем временам, трактир в Москве.

Когда рыли для него котлован, строители изумились: они обнаружили такие подземные пустоты, что, по всем правилам, старый трактир давно должен был провалиться.

Говорят, Шустов передал Красовскому реликвию-оберег от Корейши. На листочке бумаги рукой юродивого было написано: «Да буде дом твой долго стояти…»

Новый хозяин трактира, как и предыдущий, хранил этот оберег в серебряном портсигаре, в тайнике, в самом глубоком месте подвала. Так якобы повелел Корейша.

Трактир процветал многие годы. Он славился не только прекрасной кухней, гармонистами, песенниками, множеством дорогих отдельных кабинетов, огромным залом на 120 столов для простолюдинов, но и петушиными боями с тотализатором.

Заведение процветало до тех пор, пока старик Красовский вдруг не обнаружил, что из тайника исчез портсигар с запиской юродивого. У потрясенного владельца трактира помутился разум. Он отстранился от дел, целыми днями с озабоченным видом бродил по залам своего заведения, но больше времени проводил в подвале. Видимо, надеялся отыскать реликвию.

Дела Красовского пришли в упадок, и он умер в нищете в самом конце XIX века.

Неизвестно, сколько просидел в подземелье бывший студент. Вернулся на белый свет он уже другим человеком. Седой, задумчивый и – никакого материалистического задора ни в глазах, ни в речах, ни в помыслах.

Может, и в самом деле пришлось бедолаге противостоять «черноглядному духу мрака»?

Смиренно явился в дурдом бывший ниспровергатель и обличитель предрассудков и мистики.

Окинул его понимающим взглядом знаменитый пациент психушки, сочувственно покачал головой и определил ему судьбу:

– Надоел ты мне, умник-обличитель. Поношенный какой-то стал. Разве такой выстоит против «черноглядного духа мрака»? Ступай на север, вослед за родичем. Север лют стужей, да мудр. Остуди там грехи свои да охолони печаль. И не забудь все добро, от родича доставшееся, перевести на алтыны и пятаки и христорадникам раздать…

В последние годы жизни Корейши служители богадельни удивлялись, что их самый знаменитый пациент стал требовать много бумаги, перьев и чернил. Купленные в лавке белые листы не любил. Тут же рвал их и швырял в служителей. Писал он только на грязных, бумажных обрывках, на клочках старых газет.

Юродивый чертил какие-то непонятные планы и иногда показывал их служителям дурдома.

– Сие – замысел «черноглядного духа подземелья». Так он будет проваливать нашу Первопрестольную в свое царство мрака, – доверительно сообщал Корейша.

Когда спустя много лет, уже в двадцатых годах XX века, несколько таких клочков его записей попали одному знатоку подземных коммуникаций Москвы, тот, разобравшись в них, аж присвистнул от удивления.

– Да ведь этот сумасшедший отметил весьма опасные места центра Москвы. Указал, где какое здание может провалиться к чертям собачьим, в тартарары…

Наверное, знаток по подземным коммуникациям сообщил о своем открытии куда следует. Там, видимо, тоже присвистнули от удивления. Изумились так, что и «знаток», и записи Корейши бесследно исчезли…

А сам юродивый до последнего дня все спасал и спасал Первопрестольную от «черноглядного духа мрака».

Служители дурдома утверждали, что иногда Иван Яковлевич вдруг исчезал из запертой, зарешеченной палаты. Случалось это обычно по ночам. Первое время после подобных исчезновений служители впадали в панику, вскрывали полы, простукивали стены и потолки. Потом Корейша пояснил им, что иногда покидает родную обитель для изучения подземного мира Москвы.

Служителей успокоило такое объяснение, и они перестали допытываться, как их пациент совершает фокус с исчезновением.

Умер Иван Яковлевич в 1861 году. О его кончине даже сообщали газеты. Проститься с покойным явились толпы людей – от аристократов до самых изможденных оборванцев и калек-побирушек.

Явились с севера какие-то странники. Помолились, поклонились Корейше и назад отправились.

Со всей Москвы собрались юродивые. На этот раз они вели себя тихо, не причитали, не пророчили. Лишь когда гроб Корейши опустили в могилу, кто-то из них произнес:

– Теперь старец из-под земли будет охранять Первопрестольную от всякой зловредной нечисти…