Бедная старуха заплакала:

— Ах, сударь мой, откажитесь от этой мысли ради Всевышнего! Вам следует ненавидеть эту мучительницу, презирать ее за бессердечие и жестокость!

— Матушка, не касайтесь моего больного места, — сказал ей Халаф, — ничто в мире не отвратит меня от задуманного.

Видя, что уговоры не помогают, хозяйка так и залилась слезами:

— О, лучше б тебе никогда не переступать моего порога! Лучше б тебе не слышать ее имени! Будь я проклята за то, что расхваливала ее, ведь ты влюбился в нее с моих слов!

— Какая разница, клялись вы или нет именем Якмауни, — прервал ее молодой человек, — я другой веры и не знаю ваших пророков! Но если я принял решение, то никогда не отступлюсь от него.

Однако он пробыл еще день у хозяйки. Она же тем временем отправилась раздавать милостыню в доме призрения, а потом пошла к бонзам и пожертвовала им денег на то, чтобы они ходатайствовали за юношу перед Баргингбузином. Потом наступила ночь, а наутро Халаф поднялся, еще более укрепившись в своем намерении. Он распрощался с вдовой и выехал за ворота. Старая женщина осталась сидеть на пороге в несказанной печали, обхватив колени и положив на них голову.

Для встречи с Алтан-ханом он разоделся, надушился и стал краше ясного утра. Подъехав к дворцовым воротам, он увидел по обе стороны от них караул, а у столбов — привязанных цепями слонов. Один из стражей, зная, что Халаф — приезжий, остановил его и спросил:

— Юноша, какое дело привело тебя к воротам дворца?

— Я еду умолять государя, чтобы он позволил мне вступить в словесное состязание с его дочерью, — ответил Халаф.

— Значит, ты едешь за своей смертью?! — удивился страж. — Да знаешь ли ты, что, будь ты мудрее самого ученого мандарина, тебе не сыскать смысла в ее загадках?

— Благодарю тебя за совет, о страж, — ответил Халаф, — но я приехал сюда не для того, чтобы повернуть назад и уехать ни с чем. Пропусти же меня к Алтан-хану.

— Ступай и умри, — ответил ему страж.

Халаф продолжил свой путь, минуя караул и пятерых слонов, привязанных у входа, и услышал, как кто-то из стражников произнес:

— Как хорошо сложен этот юный царевич и как пригож! Как жаль, что жизнь его оборвется во цвете лет! — но не колеблясь направился через дворцовые залы в приемную.

Он нашел Алтан-хана на троне из хатайской стали, украшенной алмазами. Трон имел форму дракона и опирался на четыре высокие колонны, тоже из стали. Император, одетый в халат из золотой парчи, сидел на нем, принимал своих подданных и беседовал с ними. Выслушав несколько человек, он обвел глазами собравшихся и увидел среди них Халафа. Было заметно, что юноша приехал издалека и принадлежит к числу людей знатных.

Алтан-хан позвал одного из своих мандаринов и велел ему спросить молодого человека, откуда и по какому делу он прибыл.

— Передайте вашему государю, — ответил Халаф посланцу, — что я — единственный сын одного из правителей, наследник престола, прибыл в Пекин в надежде породниться с Алтан-ханом.

Когда императору передали все, что сказал Халаф, он побледнел и объявил всем присутствующим, что они могут быть свободны. Все удалились, Алтан-хан сошел с трона и произнес:

— О дерзкий царевич, разве ты не слыхал о моем жестоком указе?

— Слыхал, государь, — ответил Халаф, — и представляю себе опасность, которая подстерегает на этом пути. Я собственными глазами видел казнь самаркандского царевича, но это зрелище не ослабило желания добиться руки вашей дочери.

— Какое безумие! — воскликнул отец Турандохт. — Едва один сложил голову, как следующий уже готовится заступить на его место! Зачем ты хочешь принести себя в жертву, о опрометчивый человек?! Как слепы вы все! Послушай меня, возвращайся обратно в свою страну, наследуй царство и не подвергай своего отца опасности услышать худые вести — о том, что ему надлежит распроститься с надеждой увидеть тебя еще когда-либо в жизни. Мне жаль тебя больше, чем кого бы то ни было.

— Государь мой, — ответил Халаф, — пусть ваше расположение станет для меня добрым знаком! Быть может, небо в память о прежних несчастьях воспользуется моим появлением при дворе, чтобы положить конец вашим тревогам и вернуть вам покой.

— Внемли моим увещеваниям, сын мой, — вновь обратился к нему Алтан-хан, — ты заблуждаешься, думая, что сможешь ответить ей, не сходя с места. Поверь, я расположен к тебе всем сердцем и предупреждаю не зря: четверть часа будет тебе дано на то, чтобы обдумать каждую из загадок. Таково правило! Поразмысли же над тем, что я тебе здесь сказал, и возвращайся завтра. Тогда ты сообщишь мне окончательное решение.

Халаф нисколько не колебался в своих намерениях. Он ушел, лишь раздосадованный необходимостью ждать еще один день, и провел ночь у той же хозяйки. Наутро он вновь явился во дворец, и Алтан-хан принял его в своих покоях.

— Ну, царевич, что ты надумал за ночь? Твое решение переменилось? — спросил он.

— Государь мой и повелитель, — ответил Халаф, — я решил умереть той же смертью, что и мои предшественники, если небо не пошлет мне иную участь.

Император ужаснулся.

— Сын мой, — воскликнул он, — если мои доводы тебя не трогают, дай излиться моей печали! — и он ударил себя в грудь и стал рвать свою бороду. — Если казнят и тебя, рассудок мой пошатнется! Оставайся лучше у меня при дворе: ты станешь вторым лицом в государстве. Я подарю тебе хороших слуг и прекрасных невольниц, буду заботиться о тебе как о родном сыне. Откажись от своей затеи! Доставь мне такое удовольствие — лишить эту кровопийцу, мою дочь Турандохт, очередной жертвы.

Однако сын ногайского хана, хоть и был до глубины души тронут сердечным сочувствием императора, отказался в таких выражениях:

— Повелитель, позвольте мне подвергнуть себя этой опасности: чем она больше, тем сильнее бьется мое сердце. Быть может, судьба предначертала именно мне сломить высокомерие царевны? Ради Всевышнего, не препятствуйте моим намерениям, от исполнения которых зависит покой моей души, честь и самая жизнь! Или я потеряю жизнь, или выиграю царевну, без которой мне жизнь не мила.

— Безумец, — сказал тогда император, — гибель твоя неизбежна. Ты вскоре увидишь плоды своего сумасбродства! Иди же, ответь на ее вопросы! Но пока ты жив, я должен воздать тебе все почести, какие оказываются женихам императорской дочери.

И он позвал главного евнуха и велел ему проводить юношу на женскую половину дворца.

— И пусть двести евнухов сопровождают его и прислуживают ему как полагается! — добавил он, отпуская Халафа.

У входа на женскую половину юношу встретили самые знатные мандарины. Они опустились на колени, коснулись головами земли и сказали один за другим:

— Мы — верные слуги вашей сиятельной персоны — пришли выразить вам глубокое почтение.

Они поднесли ему свои дары, после чего удалились. Пока на женской половине дворца продолжались церемонии, Алтан-хан вызвал к себе ученого мужа, попечителя и главу императорской школы, и направил его к Халафу, чтобы еще раз проявить заботу о юноше и заставить его одуматься.

— К нам прибыл царевич просить руки Турандохт, — сказал он этому мудрецу, — и мне его очень жаль! Быть может, вам удастся повлиять на его решение?

Старец долго беседовал с молодым человеком и возвратился к императору с такими вестями:

— Отговорить его невозможно. Но осмелюсь высказать вашему величеству уверенность в том, что если кто-либо вообще способен разрешить загадки вашей дочери, то это — юноша, с которым я только что говорил.

— Вы — мудрый человек, — воскликнул в ответ император, — и как я рад услышать из ваших уст похвалу этому царевичу! Значит, вы считаете его достаточно образованным и сообразительным?

И Алхан-хан дал Господу обет ради спасения Халафа и приказал принести в храмах жертвы и молиться об удачном исходе его замысла. Он назначил также торжественные богослужения и выставил угощение горожанам, дабы все приняли участие в его бдении. Потом он послал своего чиновника — и родственника — в тот дом, где остановился Халаф, и велел передать молодому человеку, что наутро он может приходить прямо в зал заседаний: мандарины и ученые уже получили предписание явиться туда для свидетельства перед царевной.