И едва она произнесла эти слова, как тут же исчезла вместе с детьми.

Не передать словами скорбь, овладевшую императором после этого. Он закрыл лицо, посыпал голову пеплом и стал как одержимый. Вернувшись в столицу с войском, он заперся во дворце и заявил Мухсину:

— Бери бразды правления в свои руки. Я оставляю все дела. Поступай по своему усмотрению. Остаток Дней я проведу в трауре по жене и детям, и ты не должен говорить со мной ни о чем, что касалось бы дел государства, — только о Шахристани и о моих детях. До самой смерти я буду безутешен.

Ризваншад затворился в своей комнате и впал в глубокое уныние, проведя таким образом десять лет.

Когда он был уже на смертном одре, в его покои вошла Шахристани. Исполненная печали, она сказала:

— Я пришла положить конец вашему горю и вернуть вас к жизни. Наши законы требуют, чтобы в наказание за нарушенное вами слово я покинула вас на десять лет. Вернуться к вам я могла лишь в том случае, если все это время вы хранили мне верность. Но теперь вы убедили меня в том, что сыны Адама способны быть постоянными в любви. Дабы ваше счастье было полным, вы снова увидите своих детей.

До самой своей смерти Ризваншад был заботливейшим отцом и любящим мужем, и его сердце наполняли самые нежные чувства, какие только может внушить отеческая и супружеская привязанность. И после его смерти и смерти царицы Шахристани их единственный сын стал китайским императором, а дочь Балкис правила на острове Шахристан, пока не вышла замуж за великого пророка Сулеймана.

Жил в Дамаске богатый купец по имени Абдаллах. Как-то раз, размышляя о многочисленных опасностях, которых ему удалось избежать во время долгих путешествий, и о тех богатствах, которые он скопил, изъездив мир, пожалел он о том, что не имеет детей, которые могли бы пользоваться его добром в свое удовольствие; и с этого дня стал раздавать милостыню дервишам, чтобы они молились о даровании ему сына. Кроме этой ежедневной милостыни он построил на свои деньги приюты для больных, монастыри и мечети — но вся эта благотворительность не принесла ему желанной награды, так что он наконец отчаялся когда-либо стать отцом. Он послал тогда за знаменитым врачом-индийцем и сказал ему так:

— О лекарь, долгие годы я так надеялся обрести сына!

— Дело провидения, — отвечал ему индиец, — награждать кого-либо детьми. Но все же некоторые попытки достичь желаемого не возбраняются и человеку…

— Так скажи мне, о уважаемый! — воскликнул Абдаллах. — Что следует предпринять? Я выполню твои указания!

— Ты должен разделить ложе со стройной, красивой невольницей, у которой щеки и бедра полны и округлы, голос — мягок и мелодичен, взгляд — приветлив, а речь — любезна; но прежде, чем ты к ней войдешь, ты должен сорок дней соблюдать воздержание; все эти дни ты не будешь заниматься никакими делами, питаться будешь лишь мясом черного барана, которое следует запивать старым вином. Если эти условия будут соблюдены со всей тщательностью, то у тебя, возможно, появится наследник.

Абдаллах со всей тщательностью выполнил предписания лекаря, вступил в связь с одной из своих невольниц, красивой и стройной, — и действительно, эта женщина родила ему сына, которого назвали Кулуз. В честь появления ребенка на свет было устроено пышное торжество с богатым угощением для всех гостей.

Когда пришла пора обучать сына, Абдаллах проявил большую заботу о том, чтобы дать ему хорошее образование, и нанял множество учителей. Они преподавали мальчику турецкий, индийский, древнееврейский и греческий языки — так, чтобы тот умел не только разговаривать на них, но и писать; Коран и комментарии к нему были ребенком изучены, и сын Абдаллаха постиг мистический смысл всех вещей, в них заключенный. Учение о предначертании судеб было изучено им, так же как и астрономия, физика, философия и мораль; он познакомился с историей Персии и с историей арабских племен и знал деяния всех персидских и арабских царей. В возрасте восемнадцати лет он был сведущ не только во всех перечисленных выше науках, но и умел слагать хорошие стихи, искусно играть на музыкальных инструментах и легко выполнять любые гимнастические упражнения.

Больше жизни любил Абдаллах своего сына и глаз с него не спускал. Когда старый купец услышал зов смерти, то перед самой кончиной призвал к себе сына, велел ему сесть и выслушать его последние наставления. В этой беседе истекли мгновения его жизни. После кончины отца сын устроил достойные похороны и вступил во владение всем его имуществом. Однако едва Кулуз завладел отцовским наследством, как принялся тратить его: выстроил себе роскошный дом, приобрел красивых невольников и невольниц и завел таких приятелей, которые потворствовали ему. Эти новые друзья радовались его расточительности, и для них ежедневно накрывались столы со всей роскошью, со всем изобилием. В этой компании сын Абдаллаха проводил время в пирах, развлекаясь музыкой, танцами. Через несколько лет отцовские деньги кончились. Поневоле простился он с прежними сумасбродствами и расточительством, с прекрасным домом и проворными слугами, красивыми невольниками и невольницами и вскоре совсем обеднел.

И вот Кулуз обратился к прежним приятелям-сотрапезникам. В надежде на их помощь он говорил:

— Друзья мои, вы причастны к моему разорению!

Видели вы меня благоденствующим — а ныне я в глубокой нужде; поддержите ж меня средь несчастий в память о тех обещаниях, что давали когда-то!

Но они оставались глухи к его мольбам; зря ожидал он благодарности от своих прежних приятелей. Одни выражали ему свое сожаление, другие возносили за него молитвы, а некоторые даже бранили его.

— Неверные друзья! — восклицал сын Абдаллаха. — Сколь глубоко оскорбляет меня ваше бессердечие! Поистине я справедливо наказан за свое безрассудство и за доверчивость!

И более огорченный потерей друзей, нежели бедностью, решил покинуть Дамаск, где оставалось слишком много свидетелей его сумасбродной жизни.

Он отправился в страну кереитов и пришел в Каракорум, где правил Хабал-хан. Кулуз поселился на постоялом дворе и там через некоторое время узнал, что Хабал-хан готовится к войне, потому что соседние с ним правители областей, регулярно платившие ему обширную дань, отказались в этом году пропустить его сборщиков налогов на свои земли и собрали ополчение на тот случай, если сборщики все-таки дерзнут вступить в их владения.

Получив такое известие, Кулуз отправился к самому Хабал-хану и предложил ему свои услуги для военных действий. Его приняли, и в войне ему удалось отличиться, чем он снискал расположение военачальников; свидетелем его отваги был и сын Хабал-хана, который его полюбил и приблизил. В дальнейшем еще несколько соседних правителей взбунтовались, следуя примеру двух первых, — и тогда Хабал-хану пришлось обратить оружие против них. В сражениях с этими новыми неприятелями Кулуз вновь проявил такую необычайную храбрость, что сын Хабал-хана — а звали его Мир Джехан — решил взять его в свою свиту.

Некоторое время спустя Хабал-хан умер. Вступив на место отца, Мир Джехан осыпал Кулуза милостями и сделал его своим ближайшим доверенным лицом, от которого не держал никаких тайн. Теперь Кулуз был в почете более, чем когда-либо, и повторял себе: «Небо предопределяет судьбу человека, иначе и быть не может! В Дамаске я вел жизнь, полную удовольствий, и никогда не задумывался о нищете, которая постигла меня впоследствии. В Каракоруме, куда я прибыл, я никогда не надеялся занять такое положение, которое занимаю теперь. Все зло и добро, что приключается с нами, от нас не зависит; бесполезно противиться судьбе! Подчинимся же ей, ибо ее избежать невозможно, и будем жить, полагаясь лишь на свою природу, на сердце, которое нам дано при рождении…» И Кулуз жил, следуя склонностям своего сердца и души, уверенный в том, что его участь предрешена свыше.

Однажды, направляясь во дворец, он повстречал старуху, которую сопровождали пять невольниц, — на шее у старухи было жемчужное ожерелье, а на голове — покрывало. Он спросил ее, не на продажу ли предназначены девушки? Старуха ответила утвердительно, тогда Кулуз вгляделся в их лица; одна из невольниц была красивее других.