Когда я рассказал ему все без утайки, он сообщил мне, что сам он — купец из Басры и знавал моего отца; что у него нет детей и даже нет надежды когда-нибудь иметь их. Он принял меня в сыновья, сказав при этом:

— Утешься, сын мой, ты найдешь во мне отца более богатого, нежели Абд ал-Азиз, а любить я буду тебя с такой же нежностью.

Я поблагодарил его, сказав, что и так безмерно обязан ему.

Когда мы вышли, он приказал мне выбросить мою корзину и отвел меня в просторный дом. Там мне было отведено помещение. Живя в роскоши, я стал забывать свою нищету. А когда он продал товары, привезенные в Багдад, мы оба отправились в Басру. Мои друзья, которые никак не думали, что вновь увидят меня когда-нибудь, были очень удивлены, когда оказалось, что меня усыновил самый богатый купец в городе. Я доставлял радость доброму старику и был очарован его обхождением. Он как-то сказал мне, что тоже счастлив, и я, как казалось, был достоин его благосклонности. С тех самых пор я не оставлял его в одиночестве ни разу и ограничивался лишь его обществом.

Однако вскоре после этого добрый старик так занемог, что от него отступились врачи, и велел всем, кроме меня, оставить его. Тогда он сказал:

— Настало время, сын мой, открыть тебе важную тайну. Если бы у меня, кроме этого дома и богатств, которые в нем, не было бы ничего другого, чтобы оставить тебе, я считал бы это скромным состоянием. Но все это вместе с тем добром, которое я нажил за свою жизнь — хоть я и известный купец, — ничто в сравнении с сокровищем, которое спрятано здесь и которое я тебе покажу. Я не стану описывать, кем и как оно добыто и как давно оно попало сюда. Вот что знаю я сам: мой дед показал его моему отцу, который только на смертном одре доверил эту тайну мне.

Затем он прибавил:

— Но я должен дать тебе один совет, и, смотри, выполняй его. От природы ты великодушен и, следуя своим наклонностям, растратишь богатства. Ты будешь раздавать подарки и творить добро для всех, кто попросит твоей помощи. Я от всей души одобрил бы такое поведение, если бы оно не было опасным. Но оно в один прекрасный момент может послужить причиной твоего разорения. Я предвижу, что ты станешь жить в такой роскоши, что навлечешь зависть наместника Басры или ревность его скупого министра. Они догадаются, что у тебя спрятаны сокровища, и не пожалеют усилий, чтобы найти их, поэтому веди себя так, как поступал мой дед, мой отец и я сам: занимайся торговлей, не обнаруживая собственного богатства. Никогда не привлекай к своей особе внимания людей, тратя помногу.

Потом он показал мне место, где лежат эти сокровища, говоря при этом:

— Как бы ты ни представлял себе богатства, которые лежат там, все равно они превзойдут твое воображение.

Когда же он умер и я, его единственный наследник, отдав последний долг его останкам, пошел поглядеть на сокровища, то был изумлен при виде их:

— Даже если они и имеют какой-то предел, — подумал я, — уверен, что я не в состоянии растратить их, хотя бы небо даровало мне жизнь длиннее, чем любому из смертных.

В Басре нет ни одного жителя, который не воспользовался бы моей щедростью. Мой дом открыт для всех, и никто не уходит недовольным. Разве могу я лучше использовать богатства, чем помогая нуждающимся, поддерживая пришлых и скромно пользуясь теми радостями жизни, к которым я склонен по натуре? По тому, как я начал мою деятельность, люди в самом деле поверили, что я разорюсь вторично. Но как же были они сбиты с толку, когда вместо упадка в моих делах они увидели все большее процветание! Они не могли понять, как это получалось. Я увеличивал богатства тем, что раздавал их. Наконец, по городу распространился слух о том, что я нашел сокровища. Тут ко мне явился начальник басрийской стражи и сказал, что он пришел спросить меня, где лежат сокровища, которые позволяют мне жить в таком великолепии. Я был удивлен его речью и не ответил. Видя мое смущение, он правильно рассудил, что слух, распространившийся обо мне, небезоснователен, и сказал:

— Господин Абу-л-Касем, я несу свою службу по закону. Одарите меня так, как я того хочу, и я больше не стану вас беспокоить.

— Сколько тебе нужно? — спросил я.

— Десять цехинов ежедневно, — отвечает он.

— Этого слишком мало, — произнес я. — Даю тебе сотню. Приходи сюда ежедневно, и мой казначей будет их тебе отсчитывать.

— Желаю вам найти в тысячу раз больше! — вскричал в восторге начальник стражи. — Обещаю никогда более не досаждать вам.

Я выдал ему вперед большую сумму, и он удалился. Вскоре после этого везир Абу-л-Фатх Ваши послал за мной и, заведя меня в свой кабинет, сказал:

— О юноша, мне сообщили, что ты нашел сокровища, одна пятая которых, как тебе известно, принадлежит Богу. Ты обязан отдать эту долю нашему государю. Выплати эту сумму и оставайся, с богом, владетелем остальных четырех пятых.

Я ответил:

— Сознаюсь, что я действительно нашел сокровища, но клянусь Всевышним, который создал нас обоих, что никогда не скажу, где они, хотя бы меня разорвали на куски. Однако я обязуюсь выдавать вам ежедневно тысячу монет с условием, что вы не будете чинить мне неприятности.

Везир согласился с такой же готовностью, что и начальник стражи, и послал слугу, которому я выдал тридцать тысяч монет за первый месяц. Мне думается, что везир, опасаясь, что происшедшее дойдет до ушей наместника, предпочел сам рассказать ему об этом. Наместник послал за мной и, улыбаясь, сказал:

— О юноша! Почему ты не хочешь показать мне свои сокровища? Ты думаешь, что я тебя ограблю?

— Да продлится жизнь вашего величества, — ответил я, — однако что до моего сокровища, то пусть меня рвут на части раскаленными щипцами, я не покажу его. Если хотите, я буду платить вашему величеству две тысячи золотых монет ежедневно. Но уж коли вы рассудите, что в ваших интересах лучше казнить меня, я готов скорее претерпеть все мучения, какие только вам заблагорассудится причинить мне, нежели удовлетворить ваше любопытство.

Как только я произнес эти слова, наместник взглянул на везира, спрашивая его мнение, и тот произнес:

— Господин, это — его сокровища. Пусть он живет себе в том же великолепии, что и сейчас, если станет аккуратно выплачивать деньги.

Его величество последовал совету везира и, оказав мне знаки внимания, позволил удалиться.

Когда юноша закончил свой рассказ, халиф, горячо желая увидеть эти сокровища, сказал:

— Мне кажется невозможным, чтобы любых сокровищ хватило на то, чтобы обеспечить такую щедрость, как у тебя. Если это не слишком большая просьба, то я хотел бы посмотреть на то, чем ты владеешь. Я готов дать слово и торжественно поклясться, что не злоупотреблю твоим доверием.

Абу-л-Касем ответил печально:

— О господин, ваше любопытство причиняет мне великую тревогу. Я мог бы удовлетворить его только на условиях, которые, вероятно, покажутся вам слишком суровыми.

— Какими бы они ни были, — ответил халиф, — я им подчинюсь.

— Тогда вы должны согласиться с тем, чтобы я повел вас туда безоружного и с завязанными глазами, держа в руках саблю наголо, которой нанесу вам смертельную рану, если вы попытаетесь нарушить законы гостеприимства.

— Я готов, — говорит халиф. — Давай пойдем немедленно.

— Нет, я не согласен, — отвечает молодой человек. — Оставайтесь у меня на эту ночь, и, когда вся прислуга заснет, я приду к вашей комнате и тогда проведу вас.

Сказав так, он послал за слугами и проводил халифа в великолепные покои. Путь им освещали слуги, несшие свечи в золотых подсвечниках. Невольники раздели халифа и ушли, поставив свечи в головах постели и в ногах. Ложе было сделано из благовонного дерева, распространявшего приятные ароматы. Ожидая того момента, когда хозяин позовет его, Харун был не в состоянии задремать. Абу-л-Касем пришел за ним около полуночи, когда вся прислуга крепко спала.

— О господин, теперь я к вашим услугам, — сказал Абу-л-Касем.