Несмотря на твердость своих намерений, Халаф в ту ночь едва сомкнул веки. Он все еще надеялся на успех своего выступления, но мысль о родителях не давала ему покоя. «Что станет с ними, если я не вернусь?» — спрашивал он себя в сильном волнении. Он еще был погружен в свои размышления, когда прозвучал сигнал, зовущий всех участников словесного состязания во дворец. Халаф обратился душой к пророку Мухаммеду и вопросил:

— О великий Пророк! Ты видишь мое нынешнее положение, вдохнови же меня и подскажи мне, что делать? Идти ли мне в зал заседаний, где ждут мудрецы, или прямо к самому Алтан-хану, чтобы рассказать ему о сомнениях, которые пугают меня?

И тут страх его рассеялся. Халаф поднялся, надел кафтан и плащ красного шелка, расшитые золотыми цветами туфли и чулки из голубого шелка — всю эту одежду подарил ему император — и встретил шестерых мандаринов в длинных малиновых одеяниях, которые явились к нему, чтобы проводить во дворец.

Вместе с ними Халаф направился ко двору Алтан-хана, миновал вооруженных стражников, стоявших по обе стороны от входа, и прошел в залы. В первом из них находились певцы и музыканты, исполнявшие удивительные напевы. Оттуда Халаф и сопровождавшие его мандарины двинулись в зал заседаний, где уже собрались все, кто должен был присутствовать при состязании. По одну сторону сидели знатные мандарины, по другую — ученые и наставники императорской школы и старший распорядитель. Над теми и другими были натянуты навесы разных цветов. Посреди зала стояли два трона из чистого золота, предназначенные для китайского императора и его дочери. Знатные мужи и ученые почтительно приветствовали Халафа. Когда первые лучи солнца показались над горизонтом, к дверям, ведущим во внутренние покои дворца, подошли два евнуха и отдернули занавеси, скрывавшие вход, тогда на порог зала вступили Алтан-хан с дочерью. Турандохт была в платье, затканном золотой нитью, и на голове ее было златотканое покрывало; вместе с отцом она поднялась по пяти серебряным ступенькам, которые вели к тронам, и села. Две молодые красавицы встали у тронов: одна рядом с Турандохт, другая — рядом с Алтан-ханом; в руках они держали бумагу и перья. В знак почтения к Алтан-хану они прикрыли глаза, и Халаф заметил, что в ушах у каждой были крупные жемчужины. У царевны был самый величественный вид, и юноша смотрел на нее с восхищением.

Император разрешил мандаринам сесть на свои места. Тогда один из вельмож преклонил колена и громко прочел запись, сделанную несколько дней назад и содержавшую формальное предложение Халафа, просившего руки Турандохт. Затем он поднялся и предложил юноше почтить государя поклоном, что тот и сделал с удивительной грацией. Алтан-хан улыбнулся. Затем с места поднялся старший распорядитель и во всеуслышание зачитал злосчастный указ, после чего обратился к юноше:

— Вы слышали, господин, каковы условия сватовства? Иных закон не предусматривает. Если вас смущает связанная с состязанием опасность и вы хотите отказаться от своего намерения, вы вправе сделать это сейчас.

— Нет-нет, — ответил Халаф, — отказывающийся слишком много теряет! Награда победителю бесценна, и не стоит малодушно выходить из игры!

Император счел, что настало время перейти к делу.

— Дочь моя, — обратился он к Турандохт, — можешь теперь загадать ему свои три загадки, и, может быть, все, что свято, все добрые духи, которым мы вчера принесли жертвы, помогут этому царевичу найти правильные ответы.

— Призываю в свидетели нашего великого пророка Якмауни, — сказала царевна, — что мои условия — не шутка! На моих глазах были казнены многие искатели брака. Знай же, дерзкий юноша: если и ты не минуешь погибели — вини в этом только себя!

— О прекрасная повелительница, — сказал ей Халаф, — я уже слышал об этом тысячу раз! Я знаю и помню условия, поторопись же с вопросами — и я попытаюсь ответить на них.

— Ну хорошо же! — ответила Турандохт, — слушай: что не имеет подобных со дня сотворения мира, радует всех и может быть найдено в каждом царстве?

— Друг мира, не имеющий равных, пребывающий всюду, о котором ты говоришь, — солнце, — ответил Халаф.

— Правильно! — воскликнули мудрецы.

— А кого можно назвать матерью, рождающей детей и поглощающей их, когда они войдут в силу?

— Море, — ответил Халаф, — ибо реки берут в нем свое начало и впадают в него.

Турандохт, видя, что Халаф не сдается и отвечает ей правильно, спросила еще:

— А что ты уподобишь дереву с множеством листьев, каждый из которых сверху бел, с изнанки черен? — и она откинула с лица покрывало, чтобы сильнее смутить его.

От неловкости, что все видят ее, она покраснела, и румянец украсил ее еще больше. От волшебства такой красоты отважный юноша потерял дар речи и стал недвижим. Все собрание перепуталось — думали, что на третий вопрос ему не ответить, и Алтан-хан уже счел Халафа погибшим. Но тот все же оправился и, придя в себя, сказал:

— О царевна, чарующая всех своим видом! Я приношу свои извинения за это неожиданное замешательство. От созерцания твоих небесных черт мои мысли спутались, и я забыл твой вопрос. Повтори мне его, ибо твое лицо заставляет забыть обо всем!

— У какого дерева листья черны с одной стороны и белы с другой? — сказала Турандохт.

— Такому дереву подобен год, — ответил Халаф, — чьи дни опадают, как листья, белые с одной стороны: с утра до вечера, и черные с другой: с вечера до утра.

И этот ответ одобрили мудрецы и государственные мужи, собравшиеся в зале. Глубокий ум Халафа их восхитил, и они шумно выражали свое одобрение; Алтан-хан же обернулся к царевне и сказал ей:

— Ну, не довольно ли, дочка? Признай же, что ты проиграла! Теперь тебе остается лишь сдаться и выйти замуж за победителя. Итак, ты объявляешь ему свое согласие?

Царевна опустила свое покрывало, чтобы скрыть слезы, покатившиеся по щекам. Она страдала от унижения.

— Но у меня есть еще вопросы, — возразила она, — и я могла бы задать их ему завтра! Пусть и на них ответит! Вот тогда я признаю, что он выиграл состязание!

— Э нет, — сказал император, — если тебе это позволить, так не будет конца! Неужели ты можешь придумать еще что-нибудь? Ну говори! Скажи мне, о чем ты хочешь его спросить?

Турандохт призналась, что и сама не знает.

— Но завтра, завтра я опять испытаю его догадливость! Позвольте, отец! Я удалюсь и придумаю до утра еще что-нибудь. Мне стыдно терпеть поражение, я не хочу замуж!

— Ничего я тебе не позволю! — закричал император. — Довольно! Ты играешь жизнями этих юношей, кровь для тебя забава! Твоя мать умерла от горя, и я столько времени был на краю отчаяния из-за твоего безумного своеволия — но теперь я благодарю всех духов, которые воздействуют на нашу судьбу, и всех святых, пребывающих в небесах, и солнце с луною, которым было угодно принять мои жертвы! Если этот царевич ответил тебе на все вопросы — я обращаюсь к собравшимся: справедливо ли будет отдать тебя ему?

За всех присутствующих ответил старший распорядитель:

— На этот раз не вам исполнять обязательства, взятые по договору. Ваш указ ясно гласит, что в данном случае дело стоит за царевной: побежденному — казнь, победителю — свадьба! Она должна стать его женой, или духи, наблюдающие за исполнением клятв, накажут ее за вероломство.

Пока он так говорил, Турандохт хранила молчание. Халаф видел, что слезы ее льются ручьем; она опустила голову на колени и сидела так, не двигаясь с места. Он приблизился к трону Алтан-хана и простерся перед ним.

— Владыка! — обратился он к императору. — Могу ли я попросить вас об одной милости? Взгляните: хоть мне и посчастливилось ответить на вопросы, заданные царевной, я вижу, что ей скорее пришлось бы по вкусу казнить меня. Я, пожалуй, отказался бы от своего права жениться на ней. Но пусть и она выполнит мое условие: я задам ей единственный вопрос, и если царевна ответит на него правильно — она будет свободна!

Такое предложение удивило и Алтан-хана, и мандаринов. «Чем он надумал удивить нашу премудрую Турандохт?» — думал каждый. Но император, поразмыслив недолго, согласился.