— Однако я больше не связан клятвой, — объявил он, — и пусть все знают, что отныне мой указ утратил силу, ибо нашелся человек, который разгадал три загадки. Как бы ни обернулось дело, я кладу конец казням!

И после этого Халаф сказал следующее:

— Божественная царевна, хотя решением первых лиц в государстве вы признаны моею, я готов отказаться от права на вас в том случае, если вы мне скажете без ошибки, кто… но сначала дайте мне слово, что в случае поражения вы безо всякой горечи согласитесь стать моей женой и вознаградите меня за все, что я претерпел из любви к вам.

— Да, сударь, — отозвалась принцесса, — я принимаю ваше условие и клянусь всем, что свято, выполнить его. Да будут собравшиеся в этом зале свидетелями!

Собравшиеся подтвердили их уговор, но не стали скрывать своего осуждения: юноше не следовало рисковать правом на дочь императора, считали они! Однако всем любопытно было услышать, о чем же спросит Халаф.

— О прекраснейшая из царевен, — начал юноша, — скажите мне, кто перенес тысячу невзгод и жил подаянием, а ныне удостоился величайшего счастья? Если вы назовете мне имя этого человека, я добровольно откажусь стать вашим мужем.

Турандохт помолчала и наконец заявила:

— На этот вопрос невозможно ответить сразу. Завтра я назову вам имя, которое вы желаете знать.

— Госпожа моя, — сказал ей Халаф, — в нашем уговоре ни слова не было сказано о завтрашнем дне! Было бы против правил откладывать наш спор до завтра. Однако, если вы так настаиваете, я сделаю вам и эту уступку: надеюсь, что после этого вы станете обо мне лучшего мнения и мысль о замужестве сделается для вас более приятной.

— Она должна решиться на это, — сказал император. — Может ли она надеяться встретить когда-либо человека более снисходительного? Мало того, что самая сущность моего указа предназначает ее в жены этому юноше, — я и безо всякой клятвы не согласился бы его отпустить без жены, которой он так добивается! Пусть лучше моя дочь умрет, чем не достанется этому великодушному царевичу, — и с этими словами он поднялся с трона и удалился.

За ним ушла царевна; ученые мудрецы выразили Халафу свое восхищение, и шестеро мандаринов отправились проводить его в отведенные ему во дворце покои.

Царевна затворилась на своей половине, не допуская к себе никого, кроме двух самых любимых невольниц, от которых ничего не скрывала. Она ушла в спальню, сорвала с головы свое покрывало и бросилась на ложе, не в силах сдерживать свои чувства. Душу ее переполняли стыд и печаль.

— Оставьте ваши ненужные хлопоты! — крикнула она своим наперсницам. — Мне ничего не нужно! В моем сердце — одно отчаяние, — и она принялась рвать на себе волосы.

— Как! — восклицала она. — Завтра я опозорюсь перед всем собранием! Горе мне! Как я признаюсь, что не знаю ответа на этот вопрос? «И это, — скажут они, — та самая царевна, что хвасталась своими знаниями и умом и разрешала самые трудные загадки?»

— О царевна, — сказала одна из служанок, — не мучайся мыслью о завтрашнем поражении! Надо попытаться избегнуть его. Вопрос, который задал царевич, не слишком труден!

— Не слишком труден? — переспросила ее Турандохт. — Разве он намекал не на себя самого? Откуда мне знать, как зовут этого юношу? Ведь он — чужестранец, и никто не слышал о его царстве, не видел его родителей…

— Но как же вы пообещали ему ответить завтра? — спросила та. — Как вы надеялись найти разгадку?

— Я ни на что не надеялась, — ответила ей Турандохт. — Я хотела лишь выиграть время и согласна скорее убить себя, чем признать свое поражение! Я не пойду замуж за того, кто меня перехитрил!

И она принялась царапать лицо ногтями, и если бы невольницы не удержали ее, изуродовала бы тот дивный образ, ради которого столь многие царевичи шли на казнь.

А Алтан-хан тем временем призвал к себе наследника Тимурташа и повел с ним такую беседу:

— Сын мой, — сказал он, — ты поселил в моей душе беспокойство. Зачем ты послушался моей дочери и рискнул остаться ни с чем? Я боюсь, как бы она не разгадала твою загадку! Каково тебе будет увидеть, что все твои усилия были растрачены впустую?

— Государь, — ответил ему Халаф, — откуда ей разгадать мой секрет? «Человек, перенесший тысячу невзгод» — я сам, и никто в вашем царстве не знает, кто я и откуда пришел. Ей ни за что не узнать моего имени!

— Как я рад слышать твои слова! — воскликнул царь. — Значит, хоть она без труда поймет смысл твоего вопроса, но ответа ей не сыскать? Ты успокоил меня!

И на радостях он предложил устроить охоту. Юноша согласился принять в ней участие, и император приказал приготовить все необходимое для выезда.

Перед тем как ехать, они перекусили; затем ко дворцу были поданы открытые носилки для мандаринов — они были сделаны из слоновой кости и украшены золотом, — каждого мандарина понесли двое слуг и еще четверо сопровождали: перед носилками шагали двое с хлыстами, позади них двое несли золотые таблички, на которых были выгравированы их заслуги. Потом для императора и Халафа подали паланкин, сделанный из резного дерева лучших пород; их понесли двадцать отборных телохранителей, и с каждой стороны шагал генерал с зонтом в руках, чтобы защищать императора и его почетного гостя от лучей солнца. Процессию завершали триста евнухов.

Выбравшись таким образом за пределы города, они вскоре достигли подходящего места, где их уже дожидались сокольничие. Началась охота на перепелов, которой император с Халафом забавлялись до темноты. После захода солнца собрались в обратный путь. Во дворце их ждало роскошное угощение, после которого Алтан-хан пригласил юношу в зал, предназначенный для развлечений. Там мандарины уже занимали свои места, и император усадил Халафа рядом с собой на трон черного дерева, украшенный золотыми фигурами. Когда все расселись, началось представление. Сначала гостей развлекли певцы и музыканты; потом они удалились, чтобы дать место искусно сделанному слону, который скачками выбрался на середину зала и изверг из себя шестерых танцовщиков и танцовщиц. Они исполнили несколько танцев. Никакой одежды, кроме набедренных повязок и головных уборов из парчи, на них не было; когда они закончили свои пляски, то забрались внутрь необычного слона, и он ушел так же, как и появился.

Развлекаясь таким образом, они провели время до той поры, когда надлежало отходить ко сну. Евнух с горящим факелом, в котором змеиный жир был перемешан с воском, подошел к Халафу, чтобы проводить его. Основа факела была золотая; Халаф прошел с ним в богато убранное помещение, приготовился лечь в постель и остался один. И вдруг он обнаружил, что в отведенных ему покоях есть еще кто-то. Это была молодая красавица, уступавшая лицом и статью разве только самой Турандохт, в красном платье, затканном серебряными цветами, а поверх него еще и в длинном одеянии из белого атласа, вышитого золотом и украшенного огромным количеством рубинов и изумрудов. На голове ее красовалась маленькая шапочка, отделанная жемчугом и серебром и позволявшая видеть ее роскошные, украшенные цветами волосы, скрепленные алмазными пряжками. При виде Халафа она поднялась с сиденья, где лежала ее вуаль, и поклонилась ему со словами:

— О царевич, я не сомневаюсь что вы удивлены моим появлением! Что может делать женщина в ваших покоях? Но важное дело, которое меня сюда привело, заставляет меня забыть обо всякой опасности и требует, чтобы я вам немедленно сообщила нечто серьезное.

Халаф пригласил ее сесть и сел сам; тогда незнакомка начала речь таким образом:

— Я — дочь одного из правителей, которые платят дань Алтан-хану. Несколько лет назад мой отец решил положить конец этой зависимости и отказался признать власть Алтан-хана; тогда тот поручил одному из своих лучших полководцев привести его к повиновению. Император был очень разгневан дерзостью моего отца! Его военачальник пошел на отца войной и затеял сражение, в котором китайцы победили. Это сражение происходило возле реки, и отец приказал своим соратникам, чтобы в случае поражения они предали смерти его жену и детей. Он не хотел, чтобы его семья попала в плен к неприятелю, и предпочитал, чтобы нас бросили в реку, чем отдали живыми китайскому императору. Отца убили в этом сражении, но его подчиненные все же выполнили этот бесчеловечный приказ. Всех нас столкнули в воду. Китайский военачальник в это время был неподалеку и все видел. Он объявил награду тому, кто выловит нас, ибо вид царской семьи, тонувшей в глубоких водах, вызвал в нем сострадание. Несколько всадников тотчас же спустились за нами и поплыли, стараясь настичь наши тела, уносимые течением. Им это удалось, но из нас четверых, доставленных на берег, ни мать, ни братья уже не дышали. Лишь я одна подавала признаки жизни. Этот военачальник, мой спаситель, усиленно заботился обо мне, как будто, взяв в плен дочь своего противника, он прибавлял себе военной славы. Вернувшись в Пекин, он доложил императору обо всем, что совершил в походе, и передал меня Алтан-хану. Тот поместил меня у своей дочери, которая младше меня двумя годами и которой я очень постаралась понравиться. Хотя тогда я была еще ребенком, я считала себя невольницей императора и изо всех сил угождала его дочери; у той была еще одна знатная пленница, в таком же положении, как и я, и мы обе вошли в полное доверие к Турандохт. Мое имя — Ханума, и в моих жилах течет благородная кровь, поэтому вы можете не сомневаться в том, что я вам рассказываю! Но разве станет царевич, влюбленный в Турандохт, слушать меня и верить моим словам?