На обзаведение имуществом коммуна получила в сельскохозяйственном банке небольшую денежную ссуду. На эти деньги купили лошадей и всю первую зиму занимались извозом, чтобы заработать денег на инвентарь, а весной принялись за раскорчевку пеньков и кустарника на Нечаевской вырубке. С яростным упорством поднимали они болотную целину, выворачивали кряжистые пни, вырубали мелкий колючий ельник. По вечерам, намаявшись, сидели у шалаша, и не однажды горькие сомнения— как будем жить? — одолевали мужицкие души.

Аким уговаривал:

— Встанем на ноги, будет полегче.

Муромские рабочие подарили коммуне старенький американский трактор. Работать на нем вызвался слесарь со станции Нечаевская. Но от старичка трактора толку было немного: через каждые полчаса его приходилось чинить. Соседи из окрестных деревень, заглядывавшие на Нечаевскую, с усмешкой говорили:

— Это одно название, что машина, а проку от нее нет. И вообще, дело у вас ненадежное. Вы бы уж загодя сумой запаслись, чтобы было с чем побираться идти. Не минуете этого.

— Спасибо на мудром совете, — отвечали им коммунары, — только время еще покажет, кто к кому пойдет побираться.

За лето с избытком запаслись сеном, благо лесных покосов вокруг Нечаевской было много. Летом же отремонтировали старую станционную казарму, стоявшую возле линии, и к осени перебрались в нее, а Федору Гусеву, как самому многодетному, построили отдельную избу.

Сейчас уже нет этой первой избы. Ее сломали, чтобы не портила общего вида центральной усадьбы. А в то время Гусевым даже завидовали: после землянки простая изба казалась хоромами.

Осенью собрали первый урожай. Он порадовал коммунаров. И рожь, и картошка на распаханной целине уродились богато. Сдав положенное количество зерна и картофеля государству, излишки продукции коммуна продавала на рынках в Москве и в своем районном городе Гусь-Хрустальном.

На вырученные деньги прикупили коров, в рассрочку приобрели два новых трактора, которые тогда только что начал выпускать ленинградский завод «Красный путиловец». Трактористы в коммуне теперь были уже свои — сыновья Федора Гусева Петр и Сергей, поднаторевшие в этом деле вокруг старенького дареного трактора.

Коммуна стала называться колхозом «Большевик». К основателям его стали присоединяться новые семьи из Нармучи, а то и совсем издалека.

Так весной 1931 года откуда-то из-под Рязани пришел на Нечаевскую крепкий бородатый мужик. Звали его дядей Борисом. Он нанялся пасти колхозный скот. Дело свое знал хорошо, к скотине был ласков и жалостлив, места для пастьбы выбирал расчетливо и разумно.

Все лето цепким хозяйственным глазом присматривался пастух к жизни колхозников. На следующее лето опять приехал сюда же пастушить, а осенью подал заявление с просьбой принять в колхоз. Заявление обсудили, высказались в том смысле, что дядя Борис человек вроде бы совестливый, работящий, и решили принять. Впоследствии Борис Ильич Левочкин стал одним из самых ревностных членов правления колхоза.

На пятом году существования артели Аким Горшков предложил своим товарищам строить электростанцию.

— Эва куда хватил! — сказал рассудительный Тимофей Бирюков, с сомнением покачав головой.

— А что?

— Ведь сами-то мы без штанов еще ходим, а туда же — электростанцию.

— Будут у тебя, Тимофей Яковлевич, и штаны, и костюм, и еще, может быть, шляпу наденешь. Но сейчас без электричества не обойтись. Ведь мы идем к коммунизму, а коммунизм — это Советская власть плюс электрификация. Знаешь, кто так сказал?

— Кто же?

— Ленин.

— Ну что ж, мужики, если сам Ленин так полагал— надо строить электростанцию. Ленин всей нашей жизни правильный поворот дал, — согласился Тимофей Бирюков.

— Надо строить электростанцию, — поддержали и другие колхозники.

Теперь, когда в Советском Союзе построены и действуют десятки мощных государственных электростанций, сооружение маленьких колхозных станций стало уже нецелесообразным. Ведь электрические гиганты могут и деревню обеспечить дешевой энергией. Но в те далекие годы на всю страну было лишь несколько крупных электростанций. Вырабатываемой ими энергии не хватало даже для промышленных городов, а уж о деревне и говорить нечего. Вот почему строительство небольшой колхозной электростанции в мещерской глуши было делом исключительной важности.

Строить электростанцию решили с таким расчетом, чтобы обеспечить энергией не только свое хозяйство, но и электрифицировать железнодорожную станцию, которая тогда еще пользовалась керосиновыми фонарями и лампами. За электричество железная дорога обещала платить, а это давало бы колхозу возможность в короткие сроки оправдать строительные затраты.

В ту пору парторгом на станции Нечаевской работал Василий Евстафьевич Стрельцов. В юности был он рабочим в Донбассе, учился на рабфаке, потом окончил Институт красной профессуры в городе Харькове, и Центральный Комитет партии направил его на работу по укреплению железнодорожного транспорта. Так стал он парторгом на Нечаевском участке Московско-Казанской железной дороги.

Василий Евстафьевич был ровесником Акима Горшкова, и у них завязалась крепкая дружба. Колхозники «Большевика» также уважали Стрельцова, считали его своим человеком, а он всячески помогал им в строительстве электростанции.

Так же, как Аким, Стрельцов с нетерпением ждал, когда в мещерской глуши загорятся электрические огни. Но увидеть их ему не было суждено…

Знойным летом 1934 года на Нечаевской случилось несколько загадочных происшествий. Какие-то злодеи сожгли на лугах шесть стогов колхозного сена. Найти поджигателей не удалось. А вскоре после того на пастбище пало около десятка колхозных коров. Оказалось, что они отравлены серной кислотой. Но кто отравил, выяснить опять-таки не удалось.

Прошел слух, что в мещерских лесах скрывается банда, состоящая из бывших кулаков, сосланных в свое время на север, но бежавших из ссылки.

Наступила осень. 18 октября на Нечаевской был назначен пуск колхозной электростанции. Механик Иван Гусев заканчивал последние приготовления, чтобы запустить двигатель. Аким и Стрельцов были тут же и в радостном волнении ждали этой минуты. Вдруг с вокзала прибежала буфетчица и сообщила, что там появились подозрительные неизвестные люди, спрашивали, где парторг, где председатель колхоза, и грозились: «Вот мы устроим им праздничек…»

Стрельцов отправился выяснять, в чем дело и что это за неизвестные люди. На пороге вокзала его встретили выстрелом из нагана в упор. На выстрел сбежались рабочие и колхозники. Но парторг был уже мертв. Убийцам удалось скрыться.

Поймали их лишь через несколько месяцев в соседнем районе. На суде бандиты признались, что и сено сожгли они и колхозных коров отравили они же. Разбоем и террором они хотели запугать коммунаров.

Василия Стрельцова похоронили в городе Муроме. Над его могилой Аким Горшков дал клятву до конца дней своих служить великому делу обновления жизни.

Электростанция на Нечаевской начала работать. Мещерская глушь озарилась огнями. С этого времени в истории колхоза «Большевик» начался новый период. Была организована первая механическая бригада, ставшая потом самой большой, самой главной силой хозяйства. Будущих механизаторов посылали в Гусь-Хрустальный обучаться слесарному, электротехническому, монтажному делу.

Аким Горшков целиком отдался хозяйственным хлопотам. Сухощавый, черноватый, быстрый в движениях, он постоянно куда-то торопился, всегда ему надо было куда-то успеть. Глядишь, только что был на усадьбе, о чем-то говорил с бригадирами, и вот уже нет его, уехал в район.

В четыре часа утра он уже на ногах, а домой возвращался затемно. Жена, Прасковья Георгиевна, беспокоится:

— Голодный поди? Хоть пообедал ли где-нибудь?

— Да знаешь, некогда было. Налей-ка мне молочка.

Опорожнив кринку молока вприкуску с ломтем ржаного, круто посоленного хлеба, он шел в сенцы, где по летнему времени стояла его деревянная кровать, и сразу, как в омут, — в сон, чтобы подняться с первыми петухами.