Нелегко, а порой даже горько было и Прасковье Георгиевне. Поглощенный делами артельного хозяйства, муж выбивался из сил. А ей и о нем надо было заботиться, и о детях, да и на колхозную работу надо успеть, а то скажут: почему председателева жена не работает?

Тесть Акима, лесник, не раз уговаривал зятя:

— Иди в лесники. На кордоне хорошо заживете, спокойно.

— А я к спокойной-то жизни и не привык, — отговаривался Аким.

В мещерской округе о Горшкове судили по-разному. «Дельный хозяин», — говорили одни. «Комбинатор, — укоризненно отзывались другие. — Он, четырехглазый, на три аршина под землей видит». Четырехглазым Акима называли потому, что из-за плохого зрения он с молодости носил очки.

Аким был действительно оборотистым, инициативным хозяином. Меня всегда удивляло его умение находить источники дохода там, где другие их просто не замечали. Взять хотя бы такой пример. Чтобы расширить площадь посевов, колхозу пришлось раскорчевывать старую вырубку, заросшую мелким березнячком. Обычно этот березняк тут же и сжигают — чего с ним возиться! Аким же собрал колхозных стариков, ребятишек и уговорил их вязать из березовых прутьев метлы.

— Дело нетрудное, а колхозу польза, — говорил он. — В городе метлы у нас с руками рвать будут. Для московских дворников это необходимейший инструмент.

И вот, глядишь, за сезон старики и ребята играючи навяжут тысяч тридцать березовых метел, а ведь если за каждую взять по двадцать пять копеек, и то получатся большие деньги.

Не пропадали и толстые пни. Из них жгли уголь. Все это делалось как бы походя, но все давало хозяйству деньги.

Как-то Аким Васильевич узнал, что на одном из московских заводов решили заменить старый телефонный коммутатор автоматической станцией. Он сразу же поехал на этот завод, к директору, и спрашивает:

— А что вы будете делать со старым коммутатором?

— Сдадим в утиль, — отвечает директор.

— А не отдадите ли колхозу в обмен на березовый уголь?

Березовый уголь был очень нужен заводу для литейного производства, поэтому директор охотно принял предложение Горшкова, и колхоз получил не только коммутатор, но и старые телефонные аппараты и провод.

Вскоре телефоны были установлены даже в избах колхозников.

В ту пору случилось мне ночевать у Федора Ивановича Гусева. Он тогда заведовал молочнотоварной фермой колхоза и, то и дело снимая телефонную трубку, кричал дежурной телефонистке:

— Милая, соедини-ка меня с коровником. Коровник? Говорит дядя Федя. Пеструха не отелилась еще? Нет? Ну, как только будет причинать, вы мне обязательно позвоните по телефону. Скажите: квартиру Федора Ивановича Гусева. Ясно?

Думается, что звонил он не столько из крайней необходимости, сколько из желания похвастать передо мной, заезжим человеком, совершенствами техники.

— Все-таки молодец наш Аким, видишь, какую штуку устроил, — говорил он таким тоном, будто именно Аким-то и был изобретателем телефона.

Оборотистость председателя у некоторых вызывала тревогу и порождала сомнения: а не собьется ли артель боевых коммунаров с главной линии? Не превратится ли колхоз «Большевик» в некое товарищество предпринимателей? Но сомнения с каждым годом рассеивались. В колхозе неуклонно развивались главные отрасли производства: мясное и молочное животноводство. Именно к этому были устремлены все заботы колхозников, все хлопоты Акима Горшкова.

О том, что хозяйство артели становилось все богаче и крепче, убедительнее всего говорили доходы колхозников.

В моей старой записной книжке сохранились сведения о том, чего именно и сколько получила от колхоза на трудодни семья Тимофея Яковлевича Бирюкова в 1936 и 1937 годах.

Прежде в Нармучи Бирюковы перебивались с хлеба на картошку. Мясо ели только в великие праздники.

Еще не ясная, но заманчивая мечта о зажиточной доле привела их в коммуну. Вместе с другими основателями «Большевика» испытали они горькие тяготы первой организационной поры, радовались первым успехам.

К тому времени, когда я записывал в свою записную книжку сведения об их заработке, семья Бирюковых состояла из девяти человек. В колхозе работали трое. Остальные были еще малы.

Так вот, за два года эта семья на свои трудодни получила 272 пуда зерна, 1487 пудов картошки, 116 пудов разных овощей, 47 пудов мяса, 21 пуд сливочного масла, 2898 литров молока и сверх того 20 982 рубля деньгами.

Рядом с этими цифрами в моей книжке записаны слова Тимофея Бирюкова: «С колхозной линии нас никогда и никто не свернет, мы стоим на ней твердо».

К тому времени в Нармучи уже был создан колхоз «Большевистская весна». Но был он гораздо слабее нечаевского. И вот нармучане, когда-то ехидно подсмеивавшиеся над первыми коммунарами, теперь явились к ним с просьбой:

— Давайте объединимся, а то у нас что-то плохо идут дела.

В «Большевике» эту просьбу обсудили и решили, что с бывшими односельчанами стоит объединиться: надо же людям помочь.

В середине тридцатых годов на месте болотистой вырубки возле Нечаевской вырос уже довольно большой колхозный поселок. Поодаль стояли хозяйственные постройки— конюшня, коровники, материальные склады, машинный сарай, электростанция. Но Аким Горшков все чаще заводил разговор о том, что строиться надо не как-нибудь, а по плану.

— Надо, знаете ли, иметь генеральный план застройки центральной усадьбы, в котором было бы предусмотрено все: и жилые дома, и общественные здания — колхозная контора, Дом культуры, детские учреждения, универмаг, гостиница, — говорил он.

— Аким Васильевич, да ведь на это ж деньги нужны, — отвечали ему.

— Безусловно. Без денег, знаете ли, ничего не построишь.

— На план-то деньги тратить не хочется. Может быть, сами спланируем?

— У самих не получится. Надо архитектора пригласить.

— Да разве прежде деревни архитекторы строили?

— Вот именно не архитекторы, а всяк молодец на свой образец. Теперь, понимаете ли, по-новому надо. Хуже будет, когда как попало наляпаем, а потом перестраивать придется.

— Ну ладно, приглашай архитектора!

И вот Аким поехал в Москву. Встретился с известным академиком архитектуры, изложил ему свои соображения и попросил: помогите колхозу составить генеральный план застройки села. Эта идея увлекла академика. Он обещал приехать, и не один, а с группой своих учеников — студентов архитектурно-строительного института.

Приехать-то академик приехал, но, оглядевшись, набросился на Акима.

— Вы сумасшедший человек! — кричал он. — Куда вы меня затащили? Здесь нельзя строить. Вас комары сожрут и болота задушат. Ни о каком плане и речи не может быть!

— Болота мы осушим, и комаров не будет, — обещал Аким.

— Слышать ничего не хочу, немедленно уезжаю, — сердито говорил академик и даже ногами топал.

— Ну, вы хоть студентов оставьте. Пусть они нам клуб спроектируют.

Студентов академик оставил. Они оказались более сговорчивыми проектировщиками. Сначала колхозные активисты во главе с Горшковым рассказывали им о своих хозяйственных планах, о перспективах развития колхоза, потом студенты засели за расчеты и чертежи, а месяца через три составленный ими генеральный план обсуждался на заседании правления колхоза. На чертежах был изображен поселок почти городского типа. Ровными линиями стояли небольшие коттеджи, в центре— нарядный клуб, рядом — контора колхоза, неподалеку— детский комбинат, магазин, гостиница. В центре поселка — сквер и аллея серебристых тополей. Словом, тут было предусмотрено все. И даже приложены расчеты — во что обойдется строительство.

План понравился колхозникам и вошел в их души как завлекательная мечта.

— А что, — рассуждали прижимистые Яков Смирнов и Тимофей Бирюков, — годов за десять выстроимся. Васильич, как полагаешь? — обращались они к Акиму Горшкову.

— Полагаю, что за десять осуществим, — отвечал председатель.

— Значит, выстроимся!

Но им помешала война.

И хотя линия фронта не доходила до здешних мест, тяготы военного времени отразились на жизни колхоза.