В центре поселка увидите здание главной конторы колхоза, клуб с библиотекой, сверкающий зеркальными витринами колхозный универмаг «Мещерские зори», небольшую гостиницу, комбинат дошкольного воспитания детей, Дом сельскохозяйственной науки.

Поодаль от поселка расположен хозяйственный двор с животноводческими фермами, машинным депо, ремонтными мастерскими, материальными складами.

По мещерским масштабам колхоз «Большевик» считается крупным хозяйством. Он объединяет пятьсот пятьдесят семей. Земельные угодья его — пашни, луга, пастбища— протянулись из конца в конец на сорок с лишним километров. Главной отраслью колхозного производства является мясное и молочное животноводство. Оно здесь поставлено на промышленную основу.

Колхоз «Большевик» мне почти что родной. Я часто бываю здесь. Помню, как и с чего начиналось это хозяйство, возникшее в 1928 году. Знаю всю историю его развития. Среди здешних колхозников у меня много знакомых. Радости и печали их близки моему сердцу.

Председателем колхоза «Большевик» вот уже более сорока лет бессменно работает Аким Васильевич Горшков, тоже мой старый и добрый знакомый. Теперь ему уже за семьдесят лет. Он дважды Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР, член Всесоюзного совета колхозов. Если взять самых известных и самых уважаемых вожаков и организаторов колхозного строя во всем Советском Союзе, то Аким Васильевич будет, пожалуй, в первом десятке.

В свое время я написал книжку, в которой рассказал об истории этого колхоза и о его председателе. Некоторые из моих товарищей литераторов упрекали меня.

— Вот ты написал о богатом колхозе, — говорили они. — Но много ли таких в Мещере? Вероятно, один? Надо было писать о слабых и бедных, которых больше, тогда бы ты выразил жизнь, какой она есть. Русская литература всегда была проникнута сочувствием к бедняку. В этом ее сила и правда…

Так-то оно так, но ведь люди всегда стремились к тому, чтобы сделать жизнь полней и богаче. В наше время эта пленительная цель стала ясней и доступнее, и мне хотелось рассказать о тех, кто идет впереди, упорно и смело пробивая дорогу к новому.

Да ведь и сама жизнь как дорога: сначала прошел один и проложил след, за ним по этому следу устремился другой, и вот уже появилась тропинка, а потом по этой тропинке пошли и пошли, и вот уже открылась торная большая дорога.

За последние годы в Мещере появляется все больше и больше таких дорог.

Есть здесь селение Парахино. В пору моего детства оно наравне с Большой Куршей считалось синонимом нищеты и отсталости. Особенно тяжкой и беспросветной была доля парахинских женщин. Выражение «баба парахинская» употреблялось у нас как ругательное, если хотели кого-то оскорбить и унизить, так и говорили: «Ну ты, баба парахинская!..»

Когда я был уже взрослым, в руки мне попала небольшая брошюрка — «Историко-статистическое и археологическое описание села Парахина Касимовского уезда Рязанской губернии, составленное священником Иоанном Рябцевым». Брошюра была отпечатана в 1898 году в Московской типографии Снегиревой.

Я прочитал это сочинение с интересом. Автор, для своего времени человек просвещенный, рассказывал, что собственно Парахиным называется целая местность, состоящая из деревень: Парахиной, Фоминой, Астаховой, Александровой, Уляхиной и Сивцовой, расположенных по реке Гусь и ее притокам Нинуре, Дандуре, Сантуре, Кикуре. Прежде вся эта местность называлась Тесерьмой, и первыми ее жителями были люди мещерского племени. Потом их потеснили славяне, основавшие здесь сторожевые посты Рязанского княжества. Позже Парахино не раз служило местом сражений рязанцев с суздальцами, а также с татарами. Здесь до сих пор сохранились холмы, именуемые татарскими могилами, а поле, примыкающее к этим холмам, называлось Великим побоищем…

К тому времени, когда писалась брошюра, основным занятием парахинских крестьян была рубка леса и смолокурение. «Еще раннею весной, — говорит автор, — парахинцы отправляются в лес одни рубить дрова, другие рыть смолу. Рубка дров большей частью производится в дачах стеклозаводчика Мальцева. Этим промыслом занимаются семейные, а одинокие поступают на смоляную работу. На рубку дров отправляется весь народ, как мужчины, так и женщины, даже дети. В лесах они делают себе шалаши и живут там подобно дикарям.

К Петрову дню и смольники, и дроворубы возвращаются домой и принимаются за уборку сена и хлеба. Уборка сена весьма неудобна в здешней местности. Трава по Гусю, лесам и болотам бывает плохая».

Что касается хлеба, то Рябцев свидетельствует: рожь и овес родятся здесь худо, гречу губят туманы и ранние морозы.

Отец Иоанн оказался дотошным исследователем. В своей брошюре он сообщает о том, сколько кубов дров нарубит за сезон дровосек и сколько аршин холста наткет за зиму женщина, и даже о том, сколько ведер вина выпивают парахинцы за год…

Общий же вывод, который можно сделать из наблюдений Рябцева, сводится к тому, что жизнь парахинских крестьян тяжела и скудна, у многих появилось стремление покинуть эту бедную землю и переселиться куда-нибудь в другие места.

Советская власть принесла в Парахино новую жизнь.

В конце пятидесятых годов мне самому довелось побывать в тех местах.

В газете «Известия» было опубликовано сообщение о том, что за долголетнюю работу учитель Парахинской сельской школы Федор Федорович Афонькин Указом Президиума Верховного Совета СССР награжден орденом Ленина. В связи с этим мне вспомнилась история учителя приходской школы Астреина. Тусклая, дикая, беспросветная жизнь и трагическая гибель этого одинокого сельского интеллигента со страшной силой изображена писателем А. И. Куприным в рассказе «Мелюзга». История, описанная Куприным, имеет точный адрес: Большая Курша. Это совсем недалеко от Парахина. Вот мне и захотелось поехать к учителю-орденоносцу Афонькину и расспросить, как жилось и работалось в этих местах ему.

Поехали мы вместе с секретарем Курловского райкома партии. Территориально Парахино входило тогда в Курловский район Владимирской области. Ехать же с секретарем райкома мне было сподручно, так как в его распоряжении имелась автомашина ГАЗ-69, которую называли «палочкой-выручалочкой», потому что на других машинах по здешним дорогам проехать было нельзя даже в летнюю пору, хотя от районного центра до Парахина было всего двадцать пять километров.

— Дороги — наш бич, — говорил секретарь. — Хлопочем о постройке автомобильной дороги, которая соединила бы Гусь-Хрустальный с Рязанским кольцом, которое проходит через Спас-Клепики на Касимов, но раньше чем через десять лет ее не построить. А пока что приходится ездить по бездорожью…

Афонькина в Парахине мы не застали. Он ушел в лес по грибы, как сообщила его жена, тоже бывшая учительница, Марья Дмитриевна.

— Федору Федоровичу уже шестьдесят второй год пошел, а он в летнее время с утра до ночи по лесу бродит. В лесу-то ему каждый кустик знаком. Да ведь и как же: мы здесь всю жизнь прожили, — сказала она.

Я спросил ее: как жилось?

— Ну, как жилось, — раздумчиво сказала старушка. — По-разному — и плохо, и хорошо… Федор Федорович-то мой начал учительствовать с семнадцати лет. Я тоже приехала сюда из Москвы семнадцатилетней девушкой. Здесь мы и поженились. Время было трудное — революция. Кругом разруха. В школе — ни тетрадок, ни карандашей. Ребятишки — полуголодные. У новой власти до училища руки не доходили. У нее других забот было много. Назначили Федора Федоровича заведовать волостным отделом народного просвещения. «Ты, говорят, полностью отвечаешь за это дело». Легко сказать — отвечаешь! А каково приходилось ему? Сейчас и вспомнить-то удивительно. Того нет, этого не хватает. В лесу живем, а зимой в классах стены мерзли. С осени дров не завезли. Однако постепенно дело наладилось. Кроме школы открылся еще ликбез. Неграмотных в деревне тогда было уж очень много. Особенно женщин. С ними мне пришлось заниматься. Днем — с детьми, вечером — со взрослыми. Вот так, словно белка в колесе, бывало, и крутишься…