— Не что, а кого? Хусея с Ларисой,

Асхат рассмеялся.

— Разве вопрос еще не решен?

— Не в этом дело. Хусей считает, что неудобно говорить о свадьбе, пока не снят еще траур по Назиру.

Будь Хусей сейчас здесь, Асхат от души обнял бы его за такую деликатность. Баширу ответил:

— Горе не должно мешать радости. Поезжай в аул, поговори со старшими, посоветуйся.

— Я так и хотел,

— Ну и поезжай, коли хотел. Лариса как?

— Лариса хочет ехать, но Хусей, мне кажется, предпочел бы, чтобы она осталась здесь.

— Ладно, время еще есть.

Башир побывал у Азамата, с которым увиделся впервые только на похоронах Назира и которого очень стеснялся. Азамат намерение молодых людей одобрил. Пригласил Башира к себе, но тот отказался скрепя сердце, потому что на самом деле очень ему хотелось побывать в доме у Азамата.

— Автобус уйдет, — пробормотал парень, не слушая сожалений Азамата, и пустился к остановке.

Строители ГЭС получили отпуск на месяц и разъехались по домам. Вернуться они должны были в первых числах декабря.

Пришла зима, легли снега. Ветер выл в горах. Солнце показывалось редко и почти не грело, а старый Конак ворчал: «Ишь, прячется в тумане, как медведь в берлоге. Выглядывало бы почаще...» Но солнце, должно быть, не слышало его воркотни.

На ферме у Фаризат вовсю кипит учеба. Здесь, можно сказать, все — заочники университета, кроме разве Конака. Фаризат учиться кончила и теперь помогает другим.

— То, что я знаю без всякого высшего учения, вам ни в каком институте за десять лет не узнать, — прищуривает один глаз старый Конак. Он все дивится на Фаризат, которая собирается теперь в аспирантуру.

— Смотрю я на тебя, — говорит Конак, — и просто не могу понять. Ты же сама радовалась, что окончила учебу. И мы радовались. А теперь тебе чего надо?

— В аспирантуру надо поступить.

— Ты же говорила, что ученью конец...

— Скажи, дорогой Конак, иссякают ли реки, которые берут начало в ледниках?

— Нет, на моем веку такого не было.

— Так и ученье. Ему конца нет.

— Ладно, дочка, тебе видней.

Конак идет взглянуть на коров в теплых стойлах. Упитанные, гладкие, они флегматично пережевывают свою жвачку и, завидев Конака, тянут к нему с мычаньем головы. Он отвечает каждой, гладит их и так проходит коровник из конца в конец. Заходит он в телятник и здесь снова встречается с Фаризат.

— Как думаешь, дочка, не холодно здесь?

— Нет, Конак. Теплее не нужно.

— Почему?

— Если выпустить их из очень теплого помещения во двор, могут простудиться с непривычки. Нормально.

— Ну, ладно. Чего же им не хватает?

— Да всего хватает, вроде бы.

— Вроде бы да. Но я тебе, Паризат, вот что скажу. Раньше скотину и зимой держали всего лишь под навесом, и ничем она не болела. А теперь нянчимся с телятами, как с малыми детьми, а все равно от болезней не можем уберечь. Непонятно мне это, Паризат.

Фаризат ничего не отвечает на сетования старика.

Адемей пасет отару на заснеженном склоне. Отара хороша. В этом году получили по девяносто четыре ягненка от каждой сотни маток. Адемей и Салих рассчитывают, что в будущем году получат более ста ягнят от сотни. Все основания для этого есть, только бы самим не подкачать.

К вечеру от Дыхтау поднялся туман и двинулся в сторону аула. Не миновать бури — это Адемей знает. Чабан завернул отару к кошаре. Салих вышел ему на помощь.

— Ну как, Салих? Посчитал? — спросил старик. — Что получается?

—Д а получается, что ты сосчитал верно. По девяносто четыре.

— Неплохо. На будущий год, да поможет нам аллах, и за сто перевалим.

— Я тоже так думаю. Мне только досадно, что в этом году до сотни не дотянули.

— А у других-то как дела? У соседей?

— Кто их знает. Азамат говорит, хорошо и у них.

— Тогда, джигит, давай поступим вот как. Если у них показатели выше, на собрание поеду я, а если выше у нас — ты поедешь.

— И в том, и в другом случае ехать надо тебе, Адемей.

— Ты со мной не спорь, пускай будет по-моему.

Салих не стал больше перечить старику. «К тому времени многое может измениться. Азамат или Кичибатыр приедут, тогда и решим».

Адемею все же любопытно, как дела у других чабанов. Встал, надел тулуп и сказал Салиху:

— У меня есть к тебе просьба. Выполнишь?

— Почему не выполнить, если смогу.

— Поздно уже, правда, но до аула недалеко. Сходи, узнай, как у других.

— Я и сам хотел сходить, только не знал, как ты к этому отнесешься, Адемей.

— Сходи. Расспроси обо всем. О соседях.

— Хорошо.

— Сегодня возвращаться и не думай. Ночуй дома, а утром возвращайся. Малыша нашего навести.

Салих быстро оделся, взял ружье и, попрощавшись с Адемеем, ушел.

Шел он почти в полной темноте, да ноги сами уже знали дорогу, каждый ее камешек, можно сказать. Тихо кругом, только издали, со стороны Джора, доносится какой-то едва различимый вой. «Когда идешь с ружьем, — думалось Салиху, — и зверя-то никакого не встретишь, а выйди без ружья — обязательно попадется...» Он шагал и шагал, и казалось ему, что он слышит стук собственного сердца.

Остановился, поглядел на аул, сверкающий россыпью электрических огней. Вот так, сверху, в темноте, аул похож на город: дома построены на разной высоте, и кажется, что огни горят в многоэтажных зданиях. Так, по крайней мере, может подумать человек, который увидит аул ночью впервые. Салих попробовал определить, где же его собственный дом, но не смог. «Еще заблудишься», — подумал он, улыбнулся и начал спускаться. Соседская собачонка с лаем бросилась ему под ноги. Салих глянул в сторону правления, там света не было. Он зашел ненадолго к себе, потом вышел и отправился к Азамату.

У Азамата еще не спали. Старик играл с внуком.

— Какой ты нынче поздний гость! — сказал Азамат Салиху, приветливо здороваясь с ним.

— Наверное, не так уже поздно, если дед с внуком еще не спят, — возразил чабан и, взяв мальчугана на руки, принялся качать его на колене. — Хороший парень! Подрос. А отец-то где?

— Отца мы видим редко. — И Азамат пощекотал мальчонке живот.

— Адемей велел обязательно проведать своего внука. Уж извини, что пришел поздно.

Салих решил не заговаривать пока что о делах — лучше начать исподволь, чтобы не обидеть Азамата. Поэтому он расспросы свои начал, так сказать, обходным путем. Мало-помалу узнал, что в отаре Боташа получено по девяносто семь ягнят от сотни маток, что всех обогнал Зекерия — у них в отаре по сто одному. Не намного отстал от Зекерии и Джамал, который зато оказался впереди всех по настригу шерсти.

— Стало быть, мы позади? — не удержался от вопроса Салих.

— У вас по девяносто четыре?

— Да.

— Но зато у вас потерь меньше всех.

— Это радость небольшая. Потерь вообще быть не должно. Совсем! Мы еще не умеем, как надо, ухаживать за ягнятами.

— Ну, конечно, было бы прекрасно, если бы потерь совсем не было, а ягнят получили бы по сто тридцать от сотни маток. Но и наши результаты хорошие.

— На будущий год, Азамат, мы обязательно получим больше сотни.

— Верю.

— У соседей-то как, Азамат?

— Да, видишь ли, друг, не хочется хвастаться, но приходится сказать, что наш колхоз занял в районе первое место.

Салих просветлел. В это время в комнату вошла Ариубат, накрыла на стол к ужину, взяла у Салиха сынишку и, сказав: «отведайте нашего угощения», вышла.

— Садись к столу, Салих, — пригласил и Азамат, доставая из буфета бутылку коньяку и рюмки. — За твое здоровье, Салих.

— Спасибо, Азамат, будь и ты здоров долгие, долгие годы.

— Угощайся. — Азамат сам положил себе жаркое и принялся за еду.

Аппетит у Азамата поистине завидный» За столом он обходится всегда без помощи ножа и вилки. «Отец мой ел именно так, — шутит он, когда над ним посмеиваются, — быть бы мне на него хоть в чем-нибудь похожим!» Салих из вежливости тоже ел руками. Ариубат принесла яблоки, и чабан поспешил взять одно.