Обрадованная Валентина выхватила конверты у него из рук, быстро поцеловала почтальона в щеку и упорхнула в палатку. А Назир остался стоять в растерянности, размышляя над тем, действительно ли она его поцеловала или же это ему только почудилось...

— Спасибо, джигит, хорошие вести мне привез, — говорит Борис Петрович, снимая очки.

— Я всегда только хорошие приношу, — отвечает Назир не без гордости.

— Да... Сделать человеку доброе дело — это великая вещь. Ничего не жаль, никаких усилий. Вот и наш труд — он тоже для людей. Что бы я стал делать без своей работы? С ума бы спятил.

— Что до меня, — медленно, как сильно уставший человек, выговаривает слова Николай, — то, обеспечь меня всем необходимым, я бы охотно согласился ничего не делать. Люблю лежать на спине, на мягкой травке...

— Шутишь, дружище!

— Шучу, конечно...

Голос Николая звучит не очень убежденно.

— Этим не стоит шутить, поверь мне, — задумчиво продолжает старый геолог. — Труд — это и есть жизнь... Я еще в прошлом году мог уйти на пенсию, да вот видите — не ушел. Даже подумать страшно! А один мой приятель возмечтал об отдыхе, ушел с работы... Проводили его, как водится, торжественно, золотые часы подарили. Да... Так вот ровно на три недели ему этого «счастья» хватило. Посидел в скверике на скамеечке, поиграл в шахматы со стариками-пенсионерами, погулял по парку и... начал ежедневно ходить к себе на прежнюю работу. Христом-богом просит: «Возьмите назад, никакой мне вашей зарплаты не надо, только допустите к работе...»

Николаю рассказ Бориса Петровича показался не слишком убедительным, Назир же сразу вспомнил столетнего Ачахмата. Как ловко этот седобородый старец косит траву, сгребает сено, правит хозяйственные дела у себя во дворе. И внуков своих приучает сызмала к труду, чтоб все умели делать сами... Потом мысли его перешли к Батыру Османовичу. Вспомнился давний разговор с ним. У секретаря тогда спросили: «Если при коммунизме весь труд будет выполняться машинами, без затраты физических сил, что же тогда человеку остается? Ничего не делать, да?» «Нет, — ответил Батыр Османович, — когда всю физическую работу будет выполнять техника, автоматика, когда у человека высвободится много времени для удовлетворения своих духовных, умственных интересов, именно тогда неизмеримо возрастет потребность в труде на благо обществу. Тогда каждый захочет трудиться по своим способностям, там, где он сможет принести самую большую пользу людям... Именно тогда, наверное, уйдут из жизни леность, тунеядство, воровство, унижение человека человеком...»

Голос Вали прервал размышления Назира:

— Назир, отправь, пожалуйста, эти два письма!

— И у меня несколько, — прибавил Борис Петрович, выходя из палатки. — И еще вот этот пакет. Смотри, джигит, груз нелегкий, но отправить его необходимо. До аула трудно довезти будет, а?

— Ничего, справлюсь! — Назир тщетно пытается уложить сверток в почтовую сумку. — К седлу привяжу, сзади.

— Потеряешь.

— Ни за что! Привяжу так, что трактором не оторвешь. Вот, глядите! Ну как?

— Да вроде крепко, — собственноручно проверяет Борис Петрович.

Пора и прощаться. В последнюю минуту, однако, Назир вспомнил о том, что еще не выполнил поручения Ариубат и не спросил у геологов, какие им прислать книги. Борис Петрович выслушивает пожелания своих товарищей, быстро записывает несколько названий и отдает листок Назиру. Почтальон рад поводу поскорее приехать сюда снова и обещает привезти заказанные книги чуть ли не завтра же. Уезжать ему очень и очень не хочется. Но скоро стемнеет, надо поторапливаться.

Пожав всем руки, Назир удаляется. Отойдя немного, он птицей взлетает в седло, и вот уже только дробный стук копыт напоминает о всаднике и его коне... Валя с улыбкой смотрит Назиру вслед. Борис Петрович вздыхает. Вздыхает не без легкой зависти и сожаления...

Весь красный выскочил Азамат из кабинета секретаря райкома.

— Пожалуйста, воды, — вытирая пот со лба, попросил он человека, который сидел в приемной, дожидаясь своей очереди.

Тот послушно встал и, подойдя к тумбочке, налил в стакан воды из графина.

— Теплая. Неужели похолодней нет? — пробурчал Азамат, залпом осушив стакан.

Только тут он узнал в человеке, подавшем ему воду, старого своего знакомого, председателя соседнего колхоза. Однако вместо приветствия и благодарности, Азамат быстрыми шагами направился к двери. Даже не попрощался. Засунул под мышку видавшую виды лохматую баранью папаху и — ходу. Знакомый председатель в недоумении смотрел ему вслед. Что, в самом деле, случилось со всегда веселым и разговорчивым Азаматом? Хотел было догнать его, но раздумал и остался на месте, уставившись на дверь кабинета: вот-вот самого вызовут на бюро. Сколько времени уже заседают — ночь на дворе.

Дел у райкомовцев, правда, накопилось немало. Осень — пора подведения итогов. А осень в этом году выдалась прекрасная. Как вышли колхозники на заготовку сена, — ни одного дождя. С полей по берегам Терека собрали добрый урожай пшеницы. Не сегодня-завтра начнут сеять озимые. Скот на горных пастбищах отъелся за лето, хорошо прибавил в весе. И молодняк ладный — потерь почти нет. Конечно, не везде все идет гладко: там не управились с уборкой, здесь плохо готовятся к зимнему содержанию скота, еще где-то дисциплинка страдает, отстали в соревновании... Словом, пришла пора «пропесочить» как следует руководителей колхозов. Летом руки не доходили.

Сегодня настал черед Азамата, которого совсем недавно избрали председателем. Азамат противиться не стал. Приученный к упряжке конь, завидев телегу, сам направляется к ней и подставляет голову... Сказал несколько слов насчет того, что, мол, ноги в последнее время сдают и плохо его слушают, и — с головой ушел в работу. Мало, что ли, у председателя работы летом?

То, что Азамат в полночь, как встрепанный, выбежал из райкома, было, конечно, не случайно. Взбучку он получил на бюро изрядную. «Что-то голова мерзнет», — думает Азамат. Хлопнул себя по гладко выбритой голове — оказывается, он без шапки. Где же шапка? А она уже на земле валяется. Нагнулся за шапкой — вымазался в грязи. «Пропади оно все пропадом!» — сердится председатель, нахлобучивая на голову свою всему миру известную папаху.

Быстрым шагом поднимается Азамат по центральной улице. Голова гудит от разных мыслей. «Кажется, никого на свете я не уважал так, как Батыра Османовича. Всегда он со мной советовался, можно сказать, по душам. За что же он меня сегодня? Неужели у него на уме одно, а на языке другое? Не ожидал я от тебя, друг, такого... Разукрасил мой портрет за милую душу... Или я совсем с ума спятил, ничего не понимаю... Выговор влепили!»

Не разбирая дороги, шагает Азамат в гору. Где он? Дома встречаются все реже и реже, темнота сгущается, дороги не видать. Кажется, это уже колхозные сады начались. Азамат решительно поворачивает назад. И мысли его постепенно принимают другое направление: «Погоди, погоди, давай во всем разберемся... Так и свихнуться недолго. А что, если я сам во всем виноват? Доверился этому болтуну, моему заместителю Хамзату, который убедил меня в том, что все в порядке: все-то он подсчитал, взвесил, что нужно было, отгрузил в счет госпоставок, остальное, мол, сдал на мельницу, засыпал семена... Со всем, голубчик, управился, везде поспел... А ты, старый дурень, поверил ему и даже бумаги не удосужился как следует посмотреть. Подписывал не глядя... Эх, Азамат, Азамат... Любому ясно, что в летний зной гораздо приятнее проводить время на горных пастбищах, чем на уборке — в жаре и в пыли. Вот когда меня бес попутал. Место мое в уборочную было на терском участке. А я приеду, как ревизор, покручусь немного — и снова на машине в горы. Будто без меня там некому позаботиться об этих двух криворогих коровах. Правильно говорят люди: горбатого могила исправит. Дураком родился — дураком и помрешь. Чему и когда ты учился, Азамат? Весь век трудился, как вол... А с другой стороны, нельзя сказать, что не прельщали меня высокие посты да зарплата... До чего докатился! Ночь напролет ругательски ругаю Батыра Османовича. А на самом деле в ножки ему нужно поклониться, что из партии не выгнали... Ох, как стыдно! Вернусь сейчас в райком, попрошу у него прощения...»