— Горькие слова сказал ты нам, Азамат, и горько нам было их слышать. Я вот все думаю: чем мы хуже наших соседей? И земля у нас благодатная, и скот хороший, и работать мы, сдается мне, еще не разучились. В чем же дело? Может быть, мыслю я, дело в том, что в последнее время мы как-то распустились, долго раскачиваемся, прежде чем начать работать по-настоящему? Не знаю, не знаю. Тебе виднее, Азамат.

И опять все молчат. Не хочется Фаризат опережать мужчин, но все же приходится брать слово. Начинает она неуверенно:

— Мы и вправду часто подшучиваем над соседями, а они, видите, взяли да и обогнали нас. Мы смеемся, а они работают... Нечего греха таить: наши девушки даже отказываются выходить замуж за соседских парней, дескать, все они лодыри, лежебоки, недотепы. Кто же теперь оказался лодырем, спрашиваю я вас? Эх, стесняюсь я старших, а то повязала бы на головы наших парней бабьи платки. Долго ли будете, друзья дорогие, резвиться на вольном воздухе, как упитанные бычки? Долго ли вам, досыта наевшись, полеживать на зеленой травке?

Парням явно не нравится такой оборот, но они помалкивают — крыть нечем.

— Слушай, — тихонько шепчет один другому, — я же тебе говорил, что у нашей Фаризат завелся дружок в соседнем селении. Теперь ее не удержишь у нас. Вспомнишь мои слова!

— Скажи, Азамат, какая ферма самая лучшая? — спрашивает девушка.

— Ваша, Фаризат.

— Нет, я спрашиваю — во всем районе?

Председатель подумал немного и ответил:

— Вторая ферма колхоза имени Ленина.

— Не предложишь ли нам соревноваться с ней? — снова вступает в разговор Конак. — Разве можно сравнить наш колхоз с теми, что расположены на равнине? У них кукуруза, у них силоса — завались.

— Зачем так говоришь, Конак? — возражает Фаризат. Будто ты не знаешь, что и приплод, и самые высокие надои мы получаем летом. А у них летом скот тоже на пастбищах, как и у нас. Правда?

— Я не о лете говорю, — не сдается Конак. — Если скот зимой хорошо обеспечен кормами и до весны сохраняет упитанность, то он дает хороший приплод и высокие надои.

— Что же, по-твоему, нашим коровам сена не хватило или такие уж они истощенные пришли к весне?

Азамат вмешивается и пытается прекратить пререкания:

— Не спорьте. Вы оба по-своему правы. Коровы, пасущиеся на равнинах, дают больше молока, чем наши, горные. Поэтому мясной скот нам выгодней выращивать, чем молочный. Мы уже говорили об этом с Батыром Османовичем, и он обещал помочь. Но пока нет такого решения, мы должны все силы приложить, но увеличить надои. Это для нас — вопрос чести.

Однако Конак не унимается:

— Правильно говоришь, Азамат! Я вот только сказать хочу: когда я был в Мескуа, видел там одну корову. Вот были надои, скажу я вам! Так, может быть, стоит попросить одного-двух телят от той коровы? А?

Все снова смеются: как же, Конак опять вспоминает свою Мескуа.

— Конак, конечно, записал адрес этой коровы? — острит кто-то.

— Если бы я умел записывать, то, уж наверно, не отлеживался бы на травке, как ты, с одной мыслью в голове — над кем бы еще посмеяться! — мигом парирует Конак.

— Скорей всего, ты стал бы главным руководителем.

— Негодник! Тебе все смех, а меня не шутя один раз хотели сделать большим начальником, да я сам отказался.

— Когда же это было, что-то я не помню, Конак? — спрашивает Азамат.

— Давно было. Еще когда колхоз только начинался. Предложили мне тогда заведовать фермой молодняка. Я и спросил их: печать своя у меня будет? А когда мне сказали, что печати не будет, я отказался. Какой такой начальник без печати?

Все смеются. Много ли нужно молодежи для смеха? Но Азамат призывает к порядку. Ему совсем не до шуток.

— Знаете, — снова вступает в разговор Фаризат, — мы здесь немного посоветовались с девушками и решили: вызвать на соревнование передовую ферму колхоза имени Ленина.

— А что, соревноваться внутри своего колхоза ты уже считаешь ниже собственного достоинства? — с обидой спрашивает ее дояр с другой фермы.

— Соревноваться надо с победителями. Только это заставит нас подтянуться.

— Хорошенько подумайте, Фаризат, не спешите, — пытается вразумить ее Азамат. — А пока поезжайте-ка вы к ним на ферму, познакомьтесь и с ними, и с тем, как у них дело поставлено. На коров их посмотрите повнимательней. Да и к себе в гости пригласите животноводов с равнины. Всем от этого будет польза.

На том и порешили. Народ начал понемногу расходиться, но молодежь все не отходит от Азамата и Конака.

Конак неторопливо достает из кармана шелковый кисет, затем свою неизменную трубку, не спеша набивает ее и со вкусом затягивается. Кисет аккуратно свернут и спрятан в карман. Никто во всем ауле уже не курит трубок — все перешли на сигареты. Один только Конак хранит верность своей любимице. Глаза у старика хитро поблескивают. Видно, снова вспомнил какую-то байку. Так оно и есть:

— Знаете ли вы, откуда в наших местах пошли карманы? — важно начинает он. — Не знаете? То-то и оно! Придется рассказать, а то умрет старый Конак — кто вам об этом поведает? В давние времена, знаете, был такой обычай: жениха приглашали в дом невесты для знакомства и при этом подносили ему большую деревянную чашу, наполненную бузой. А накануне родители невесты долго кипятили эту самую чашу в масле... Войдет жених в дом, возьмет в руки чашу, — в нее без малого полведра бузы вмещалось, — поднесет ко рту, а скользкий сосуд у него из рук и выскользнет... То-то смеялись тогда над беднягой! И неряха-то он, и удержать ничего в руках не может. Потом, с годами, обычай этот немного изменился, и чашу с бузой начали вручать уже не жениху, а его дружке. Да и то не всякому парню оказывали такую честь, а только самому остроумному и расторопному. Да еще такому, кто б сумел одним духом осушить огромную чашу. Но редко кому удавалось допить бузу, не пролив ни капли. И вот однажды нашелся один умник — пришил к штанам кусок материи да и насыпал туда золы. Прежде чем принять чашу, потихоньку натер руки золой. Чаша у него и не выскользнула. Вот так, дети мои, и появились в наших местах карманы. Как там у других, не знаю, а у нас — точно. Это я вам истинно говорю...

Долго в ту ночь не гасили огонь на ферме. Долго разговаривала Фаризат с подругами. Судили, рядили, подсчитывали. Чуть не поссорились даже. Согласились все же на том, что не хуже они прославленных девчат из колхоза имени Ленина и что в грязь лицом не ударят. Время показало, что девушки не ошиблись в своих расчетах.

Ясное летнее утро. Асхат стоит на пороге отчего дома. Хорошо вокруг! Какой пьянящий, кристально чистый воздух, какой праздник красок! Позади осталась шумная Москва, пять лет учебы, многолюдье студенческих аудиторий, тишина читального зала, шорох перелистываемых страниц... Неужели все это никогда не повторится? Он — дома. Дома навсегда.

Первым на глаза Асхату попадается, конечно, вездесущий Конак. Гляди-ка, думает Асхат, старик ничуть не изменился. Все такой же неугомонный. Давно бы мог оставить работу, отдохнуть немного, да где там! Разве можно представить себе Конака без фермы и ферму без Конака? А ведь, если не считать столетнего Ачахмата, Конак едва ли не самый старый человек в ауле.

Старик обнимает Асхата, поворачивает его во все стороны и, видимо, доволен результатами осмотра:

— Молодец! Ты стал теперь настоящим джигитом. Поздравляю с окончанием учебы! Да продлит аллах твои дни!

Молодой человек тоже от души рад встрече с добрым стариком. На минуту он забегает в дом и возвращается с маленьким свертком.

— Не обессудьте, Конак. Это; конечно, пустяк, но примите на память. Из Москвы привез...

Старик долго распутывает узелок непослушными пальцами, разворачивает бумагу и вот в руках у него красивая деревянная трубка, украшенная металлической инкрустацией.

— Спасибо, сынок, обрадовал ты меня. Знаешь, у нас говорят: кто утешит старика, тому судьба пошлет радость. Пусть исполнятся твои желания.