Это была та самая молодая мулатка, которая позвонила в полицию. Девушка предупредила, чтобы они не волновали мисс Уолкер.

— Знаете, она очень слаба, и это страшное известие… Думаю, она даже может не выдержать. Я понимаю, вам надо ее поспрашивать, но старшая сестра говорит, что лучше мне побыть рядом.

— Сколько ей осталось? — спросил Мендоса.

— Никто не может сказать, сэр. Бог забирает, когда считает нужным. Ей всего двадцать девять, ее смерть кажется бессмысленной, но на все воля Божия, — она сказала это очень просто.

Однако Женевьев Уолкер восприняла известие удивительно спокойно. Когда Мендоса представился, она долго лежала, молча глядя на него, а потом сказала:

— С Дженни случилось что-то плохое, не так ли? Поэтому она и не пришла.

— Да, мисс Уолкер. Боюсь, что так.

— Дженни мертва, да? — Она, наверное, была красивой до болезни. В ее лице больше характера, чем у Дженни. Более темные каштановые волосы, карие глаза.

Она была очень худа, на лице — яркий чахоточный румянец, конечно, в больнице у пациентов не много времени для косметики и укладки волос, да она, наверное, давно перестала об этом беспокоиться. — Расскажите мне, — сказала она. — Пожалуйста. Не беспокойтесь, я выдержу.

Тем не менее сиделка держала руку на ее пульсе. Но Женевьев только надолго закрыла глаза, а потом ровно проговорила:

— Думаю, это Боб… Моя бедная Дженни. Никакого понятия о людях. Убить ее мог, я полагаю… кто угодно. Она так верила людям…

— Пожалуйста, мисс Уолкер, расскажите нам все, что знаете.

— Да, — ответила она и начала с трудом рассказывать, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание и отпить воды.

Она снова очень ясно произнесла:

— Уайтсвилл, Канзас. Он получил оттуда письмо. Я его видела… Обычно я не любопытна, но… я чувствовала, что он… плохой. И там была подпись… подписано… «мама». Теперь вы понимаете. И мужчина… в тот день один мужчина сказал: Пайерс. Привет, Пайерс, рад тебя видеть. Это… мне не понравилось… он сочинил для Джении какую-то историю, и она поверила, но мне… не понравилось… Въехал, знаете, в наш дом и… Но оказалось, что для него это временная остановка… пока не подвернулось что-то получше, понимаете?.. Жил за ее счет… говорил, ему очень трудно, пробивает место сценариста на телевидении. Из него такой же писатель, как из меня…

Паллисер, прошедший курс стенографии, все, насколько мог аккуратно, записывал. Его охватила злость, а голос больной постепенно становился все тише и тише. Мендоса просто сидел и внимательно смотрел на нее, время от времени задавал уточняющие вопросы. Сиделка стояла с другой стороны кровати, бдительная и настороженная.

Женевьев Уолкер вяло провела рукой по лицу, убирая со лба спутанные каштановые волосы.

— Это из-за зим, — сказала она. — Говорили, теплый климат Калифорнии мне лучше подходит. И… каза-лось, все так счастливо складывается, тетушка Фло оставила мне дом — вы уже знаете. Мы приехали сюда с севера, — я вам говорила? Семь лет назад Дженни была еще почти подростком… Мы обе нашли хорошую работу, я — в большой булочной Хелмсов, все было прекрасно… до тех пор, пока я не заболела и не бросила работу… а Дженни встретила Боба. Он с самого начала мне не понравился, но с ней невозможно было разговаривать…

— Когда именно, мисс Уолкер?

— Вам нужно знать, да, конечно… Мы приехали… в мае пятьдесят шестого. Кажется, в феврале или марте следующего года она встретила… Они поженились в июле. В июле шесть лет назад. Она была слишком молода… Он… работал продавцом, в отделе большого магазина… Я не помню точно, но вскоре он оттуда ушел… он сказал, что ушел, а я думаю, что его выгнали… Кажется, в «Бродвее». Вроде бы, я припоминаю… Сказал, что собирается пробиться к большим деньгам, писать для телевидения, потом… Но в ту же минуту, как Дженни потеряла работу, он, разумеется, смылся! Я говорила ей, что он за человек. Нехороший. И еще плутоватый, можно сказать. Если он так задумал, то его уже не вернуть… Она не хотела слушать. Смешно, Дженни есть Дженни, она никогда не сердилась на меня за мои слова… она никогда не сердилась… ни на кого. Просто сказала, что я… не понимала… его. Нет, больше его не видела — невероятно! Пока он не пришел… за разводом… Дженни потеряла работу не по своей вине, она на любом месте работала очень добросовестно, но они закрылись… Это был сборочный завод, там делали небольшие детали, кажется, для самолетов, но он закрылся, и все. Потом она получила… хорошее место у Маллоу и Вудис, там неплохо платили… У меня возникла смешная идея… — Она беспокойно задвигалась. — Насчет кота. Милого, красивого кота. Но он был как… вроде… он был вместо Боба. Глупо. Она с ним нянчилась, разговаривала. Вы понимаете?

— Да, мисс Уолкер, — сказал Мендоса. — Я не хочу вас утомлять. Но у меня вопрос насчет Маргарет Чедвик. Она навещала вас?

Женевьев Уолкер утомленно взглянула на него.

— О ней уже спрашивал другой человек. Я не знаю, зачем, он не сказал. Спросил только… говорила ли она что-нибудь… о себе… Она мне не очень нравилась. Думаю, она старалась… быть доброй. Но знаете… она смотрела на меня свысока.

«Как на любого человека из низших слоев, настолько несостоятельного, что оказался в числе пациентов Центральной больницы, обслуживаемых в счет благотворительности. Да, понятно», — подумал Мендоса.

— Что?.. Да, я, кажется, припоминаю, она здесь дважды встречала Дженни… Еще этот снимок… Мы потом с Дженни удивлялись, как странно все вышло. Я имею в виду фотографию… Моя бедная Дженни… все время думала, что он вернется. Единственное, за чем он вернулся — добиться от нее развода. Ей не надо было этого делать. Говорила — мой муж… все еще его любила, просто, мол, они не могут больше быть вместе. Она всегда надеялась… Выдумывала фантастические истории. Как… знаете, в дрянных фильмах или романтических журналах. Какое-то глупое недопонимание… вдруг он поймет, что по-настоящему любит только ее, и вернется… Сочиняла для него оправдания… Я пыталась ей объяснить…

— Мисс Чедвик, — мягко напомнил Мендоса, — фотоснимок. Она его видела?

— Дженни… уронила свой бумажник. Там… она всегда носила с собой фотографию в бумажнике… Другой человек, который интересовался мисс Чедвик, ничего не спросил… об этом. Это… было… странно… она спросила, нельзя ли ей…

— Постарайтесь говорить чуть громче, мисс Уолкер.

— Простите. Да, сэр. Нельзя лЬ ей взять фото. И, разумеется, Дженни сказала — нет… Это было странно… И потом…

— Извините, я думаю, вам лучше уйти, — неожиданно сказала сиделка. — Мне не нравится ее пульс. Мне очень жаль, я все понимаю, но вы должны…

Мендоса встал.

— Да, конечно. Думаю, мы узнали достаточно. Может она подписать показания, скажем, через час?

— Скорее всего, да, сэр, — ответила сиделка.

Женевьев Уолкер громко сказала:

— Я должна вам помочь, рассказать все, что вы хотите узнать… Поймайте его, кем бы он ни оказался… Я думаю… думаю… это мог быть Боб. Потому что… она говорила… пожалуйста, подождите, у меня еще есть силы… вам рассказать… Говорила, что он приходил снова, в то… воскресенье. В позапрошлое воскресенье… Была среда, когда… насчет фотографии. Она… моя бедная Дженни…

— Пожалуйста, вам лучше уйти, — сказала сиделка.

— Что все это значит, лейтенант? — спросил Пал-лисер. — Ее муж? Не вижу связи. Боб Хилл?

— Неужели? — сказал Мендоса. — Подождем часок. Пока не увидим отпечаток с негатива. Тогда, я думаю, у нас появится по горло утомительных хлопот, надо будет выяснить все детали… Да уж, дело необычное, что и говорить. Одно убийство совершено импульсивно, другое — очень тщательно спланировано… Он вышел из себя. Могу себе представить. Да, так оно и было, потому что действовать, как он, при свете дня… и его машина, вероятно, перед домом… Ему там повезло. Да, я прямо вижу, что случилось с Дженни Хилл. Поверхностная, сентиментальная, довольно глупая женщина, повторяющая все штампы об истинной любви. Это раздражает. Опасайся женщин, которые говорят об Истинной Любви, Джон. Точнее, женщин, которые вообще говорят о любви.