— А знаешь; это будет не в твою пользу.

— Оборвав свою речь на полуслове, ты принесешь пользу и мне и себе. Я уверен, что в следующий раз ты назло всем врагам приготовишь пироги еще вкуснее…

В таком веселом настроении хозяева пребывают часто. По правде сказать, в этом доме я живу всего несколько дней, но ведь чтобы понять, что сахар сладкий, вовсе не обязательно съесть его целый пуд!

Дзапар и Дзандзабах по профессии учителя. Прежде они вместе работали в средней школе, потом Дзапару предложили должность заместителя директора профтехучилища. А Дзандзабах перешла работать в детский сад. Из-за своих детей. Ирбег и Ацамаз ходят в тот же детский сад, где работает мама. Мальчишки они хорошие, смышленые, иногда такое скажут… Вот, например, вчера слышу, кто-то к нам стучит. Открываю дверь, смотрю — Ацамаз. Стоит с кислым лицом, того и гляди разревется.

— Ацамаз, что с тобой?

Кулачком трет глаза и сквозь слезы отвечает:

— Я в свои штаны написал!..

Только тут обращаю внимание, что он мокрый.

— Ясно, что в свои, а не в чужие, — говорю я и, чтобы подбодрить ребенка, добавляю: — Не расстраивайся, Ацамаз, это все противные штаны виноваты. Сейчас мы им устроим, что надо. Устроим?

— Устроим, — заметно повеселев, соглашается малыш.

— Для начала давай их снимем. Или не хочешь?

— Хочу…

Оставшись без штанов, Ацамаз торопится уйти.

— Эй, джигит, постой! — кричу я ему вслед. — Прихвати с собой эти противные штаны!

Малыш резко поворачивается, хватает штаны и бросается наутек.

Старший, Ирбег, тот еще остроумнее. По-Осетински разговаривает ничуть не хуже бородатых стариков. Отец и мать разговаривают с детьми только на родном языке. Зато в садике с воспитательницами и со своими сверстниками дети общаются по-русски, таким образом они успешно изучают сразу два языка. Дом для детей — это всегда большая школа. То, что они видят и слышат здесь, навсегда врезается в их сознание. Обычно родители, у которых дети не говорят по-осетински, выдумывают для своего оправдания всякие вздорные причины, на самом же деле во всем виноваты они сами. Ребенок вырастает таким, каким его воспитывают отец и мать. Детский сад, двор, школа, конечно, тоже играют большую роль в детском воспитании, но главное это все же родительский глаз и родные стены.

В тот же вечер, укладывая детей спать, Дзандзабах делится с нами такой историей. Попросила она Ирбега сходить в магазин, а он ей отвечает:

— Если у вас родится еще один сын, пусть он тоже будет Ирбегом.

— Почему? — спрашивает она.

— Чтобы ваши просьбы выполнял тот Ирбег, а не я.

Мы все смеемся, в углу хихикает и главный виновник этой истории.

— Ну, все, больше не звука! — обращается к детям Дзандзабах, и они послушно умолкают. Вообще, едва подходит время ложиться спать, Ацамаз и Ирбег укладываются без всяких возражений. Здесь им в послушании не откажешь. Так они, должно быть, приучены.

— Значит, Казбек, говоришь, работа учителя тебя не прельстила? — спрашивает меня Дзапар, листая какую-то книгу.

— Пока я учился в школе, эта профессия мне очень даже нравилась, — отвечаю я, — особенно работа учителя начальных классов. Помню, в букваре была одна картинка: высокий, стройный мужчина в очках ведет школьный урок. Я подолгу разглядывал этот рисунок, мне так хотелось оказаться на месте этого учителя, быть похожим на него. Образ учителя из школьного букваря преследовал меня до окончания десятого класса. Он и сейчас еще стоит у меня перед глазами — мужчина с добрым внимательным взглядом, в аккуратном костюме, при галстуке. Учительницей начальных классов у нас была добрая, сердечная женщина. Для нас она была точно родная мать, мы все любили ее, и она нас очень любила, а все же примером для подражания у меня оставался тот учитель. Впрочем, похожий учитель был и в нашей школе. Он преподавал у первоклашек. Глядя в книгу, я представлял себе нашего школьного учителя, а увидев его, вспоминал рисунок в книге. В то время я действительно мечтал стать учителем. Но после поступления в институт мечта моя постепенно стала угасать. Окончательно я разочаровался в ней, когда был на четвертом-пятом курсе. Тогда мы проходили практику в школе, впервые давали полные уроки. И вот я заметил, что, оставшись с классом наедине, вдруг начинал говорить совсем не то, что планировал при подготовке к уроку. Мне казалось, в том, что я рассказываю, нет ничего удивительного, мысли и слова у меня самые заурядные. Чем тише сидели ученики, чем внимательнее они слушали, тем больше сомнений меня одолевало. Мне казалось, что за тишиной в классе скрывается равнодушие, а то и полное безразличие к моим словам. Порой я внезапно прерывал свой рассказ и поднимал то одного, то другого ученика и, видя, как они беспомощно молчат, еще раз убеждался в своей несостоятельности как учителя. Когда наконец завершилась практика, я с облегчением вздохнул и про себя твердо решил: «Учителя из тебя не получится, так что заранее подыскивай себе другую работу!»

— Думаю, ты все же неправ! — Дзапар давно уже отложил книгу в сторону и внимательно слушал меня. — Еще не научившись плавать, ты возненавидел воду. В любом деле самым трудным бывает начало. Все мы неизбежно проходим путь сомнений и разочарований, но надо научиться преодолевать преграды и идти дальше. Я который год работаю педагогом, удостоен звания заслуженного учителя, а все еще не до конца поверил в себя, как и прежде, волнуюсь перед каждым уроком. А ты, не проработав и дня, не вникнув в тонкости своей профессии, уже разочаровался в ней. Так не годится!..

— Дзапар, ни один человек не способен принести столько вреда, сколько плохой педагог! Был у нас один учитель по географии, так я до сих пор на него в большой обиде. Нарочно или нет, не знаю, но он никогда не ставил правильно ударение на словах, в том числе и на географических названиях. И что же? Уже будучи студентом института, я не раз готов был со стыда сквозь землю провалиться из-за своей неправильной речи. Конечно, если ты вместо БосфОр, произносишь БОсфор, а вместо БАренцово море — БарЕнцово море, то невольно превращаешься в мишень для насмешек. Вот какую злую шутку сыграло с нами невежество школьного географа. А ведь в работе учителя правильно поставленное ударение — пустяк по сравнению с другими проблемами.

— Это верно. Для одних профессия учителя — специальность, для других — призвание, цель жизни. В школах, как правило, работают те, кому дороги дети, кто жизни себе без них не представляет. Таких среди педагогов большинство. Ну, а остальная часть — это те, кто равнодушен к работе учителя, но по каким-то причинам не может или не хочет менять профессию, трудится без огонька, как бы по инерции. Таких людей можно без преувеличения приравнять к врагам, потому что воспитание детей — это большое и ответственное дело, ошибки здесь немыслимы, они ведут к непоправимым последствиям…

— Об этом я и думал, когда решил сменить профессию.

— Работа журналиста также требует особого призвания. Это ты, наверно, не хуже меня знаешь.

— Знать-то знаю, только пока не разобрался, есть у меня это призвание или нет. Порой бывают моменты, когда я, кажется, двух слов связать не могу. В такие минуты у меня опускаются руки, но вот беру газету, читаю других авторов и немного успокаиваюсь: ведь и я смогу так, если буду больше, настойчивее трудиться. Верно говорят мудрецы — талант это прежде всего большой труд. И потом, в редакции всегда готовы прийти мне на помощь. Люди здесь подобрались неплохие, а я еще и самый младший среди них, вот все и опекают меня.

— Кого я знаю в вашей редакции, так это Бицко, фельетониста.

— Как раз с ним мы сидим в одном кабинете!

— Неужели?! Вот так чудеса! А ты слышал когда-нибудь историю, которая приключилась с ним и с одним из его фельетонов? Нет? Так вот послушай.

В подъезде рядом с нами живут двое соседей. Одна молодая женщина, зовут ее Фрузат. Она была замужем, но развелась. После размена квартиры с мужем поселилась в нашем доме на третьем этаже. На той же лестничной площадке живет молодой холостяк Бадджери, парень, кажется, из Муртазово. С первых же дней знакомства Фрузат и Бадджери люто возненавидели друг друга, не поделили, видите ли, балкон. Фрузат — женщина красивая, привлекательная, но вместе с тем и очень дерзкая, скандальная. Сунешь ей палец под нос, она откусит его, сжует и даже не поперхнется. Да, так вот, она пожаловалась на соседа в редакцию вашей газеты. Не знаю, повезло Фрузат или нет, но письмо ее попало к Бицко. Тот вызвал женщину к себе. Фрузат явилась, конечно, разукрашенная, нафуфыренная. Красота и бойкий язык женщины, видимо, сделали свое дело. Во всяком случае, спустя какую-нибудь неделю в газете появился фельетон, в котором Фрузат предстала невинной овечкой, а Бадджери — свирепым волком.