Первый тост наш – за науку!
И за юношей – второй.
Пусть горит им светоч знанья
Путеводною звездой.
Пусть отчизна дорогая
И великий наш народ
В них борцов неколебимых
За добро и свет найдет.
Третий тост наш – в честь искусства!
Воздадим хвалу тому,
Кто обрек себя всецело
На служение ему.
Всем, кто будит в людях словом,
Кистью, звуками, резцом
Красоты и правды чувство, –
Мы привет горячий шлем.
Не забудем также, братья,
Добрым словом помянуть
Тех, навек от нас ушедших,
Что, свершив свой трудный путь
И до гроба сохранивши
В сердце преданность добру,
Произнесть могли с поэтом:
«Знаю: весь я не умру».
Пожелаем, чтоб являлось
На Руси побольше их,
Чистых, доблестных, живущих
Лишь для подвигов благих.
Пожелаем, чтоб не меркло
Над родимой стороной
Солнце разума и знанья,
Солнце истины святой…
Уж тает снег, бегут ручьи,
В окно повеяло весною…
Засвищут скоро соловьи,
И лес оденется листвою!
Чиста небесная лазурь,
Теплей и ярче солнце стало,
Пора метелей злых и бурь
Опять надолго миновала.
И сердце сильно так в груди
Стучит, как будто ждет чего-то,
Как будто счастье, впереди
И унесла зима заботы!
Все лица весело глядят.
«Весна!» – читаешь в каждом взоре;
И тот, как празднику, ей рад,
Чья жизнь – лишь тяжкий труд и горе.
Но резвых деток звонкий смех
И беззаботных птичек пенье
Мне говорят – кто больше всех
Природы любит обновленье!
Мне вспомнились детства далекие годы
И тот городок, где я рос,
Приходского храма угрюмые своды,
Вокруг него зелень берез.
Бывало, едва лишь вечерней прохладой
Повеет с соседних полей,
У этих берез, за церковной оградой,
Сойдется нас много детей.
И сам я не знаю, за что облюбили
Мы это местечко, но нам
Так милы дорожки заглохшие были,
Сирень, окружавшая храм.
Там долго веселый наш крик раздавался,
И не было играм конца;
Там матери нежный упрек забывался
И выговор строгий отца.
Мы птичек к себе приручали проворных,
И поняли скоро оне,
Что детской рукой рассыпаются зерна
Для них на церковном окне.
Мне вспомнились лица товарищей милых;
Куда вы девались, друзья?
Иные далеко, а те уж в могилах…
Рассеялась наша семья!
Один мне всех памятней: кротко светились
Глаза его, был он не смел;
Когда мы, бывало, шумели, резвились,
Он молча в сторонке сидел.
И лишь улыбался, но доброго взора
С игравшей толпы не спускал.
Забитый, больной, он дружился не скоро,
Зато уж друзей не менял.
Двух лет сиротой он остался; призрела
Чужая семья бедняка.
Попреки, толчки он терпел то и дело,
Без слез не едал он куска.
Плохой он работник был в доме, но жадно
Читал всё и ночью и днем.
И что бы ни вычитал в книжках, так складно,
Бывало, расскажет потом.
Расскажет, какие на свете есть страны,
Какие там звери в лесах,
Как тянутся в знойной степи караваны,
Как ловят акулу в морях.
Любили мы слушать его, и казался
Другим в те минуты он нам:
Нежданно огнем его взор загорался
И кровь приливала к щекам.
Он, добрый, голодному нищему брату
Отдать был последнее рад.
И часто дивился: зачем те богаты –
А эти без хлеба сидят?
Что сталось с тобою? Свела ли в могилу
Беднягу болезнь и нужда?
Иль их одолел ты, нашел в себе силу
Для честной борьбы и труда?
Быть может, пустился ты в дальние страны
Свободы и счастья искать;
И всё ты увидел, что стало так рано
Ребяческий ум твой пленять.
Мне вспомнились лица товарищей милых;
Все, все разбрелись вы, друзья…
Иные далеко, а те уж в могилах;
Рассеялась наша семья!
А там, за оградой, всё так же сирени
Цветут, и опять вечеркам
Малютки на старой церковной ступени
Болтают, усевшись рядком.
Там долго их говор и смех раздаются,
И звонкие их голоски
Тогда лишь начнут затихать, как зажгутся
В домах городских огоньки…
