Мысли сплетались в мозгу Такэо в какие-то сложные узлы, обрывались, у него вдруг закружилась голова и пришло это. Пытаясь удержаться на полу, который внезапно начал под ним проваливаться, он постарался сфокусировать взгляд на совершенном теле Сунады как на чём-то реальном и устойчивом. Каждая часть этого тела свидетельствовала о здоровье и атлетической силе — и руки, и торс, и шея. Даже сотрясающиеся от мучительного смеха подбородок, грудь, плечи и живот…

— Значит, ты был сегодня на спортплощадке? — удивлённо спросил Тикаки. По здешним правилам, накануне казни заключённого отделяют от других и помещают в специальную камеру.

— А я сам захотел. Ну, вроде — надо же попрощаться с ребятами. Скукотища — одному торчать в камере. Я попросил начальника, чтобы мне сказали накануне. Ну, мне и сказали, за что им, конечно, спасибо, но страсть как скука заела. Да, кстати, доктор, и к вам у меня просьба. Дали бы вы мне разрешение на постельный режим да сонные таблетки, чтоб я проспал как сурок до завтрева. Можно сказать, это моё последнее желание.

— Конечно, конечно, тут нет ничего сложного, мне только кажется, что оставшиеся часы можно было бы провести с большей пользой. Ну, к примеру, полакомиться чем-нибудь вкусненьким, — с серьёзным видом сказал Тикаки.

— Да ладно вам, доктор, шутить. Меня отродясь никто ничем не угощал. Так что уж теперь… Вот если бы выпить дали, да бабёнку какую, чтобы с ней пообжиматься, это да, это конечно, но этого ведь нельзя ни в коем разе. Завтра мне всё равно кранты. Так какая разница, что делать сегодня? Верно? Ну, а раз уж ни выпивки, ни баб не полагается, так, может, хоть тебя, доктор, прикончить?

Последние слова Сунада прошипел, брызгая слюной, и, вскочив, резко подался вперёд — впечатление было такое, будто скала сдвинулась с места. Он потянулся было к шее Тикаки, затем, оглянувшись на торопливо вскочивших конвойных, быстро заложил руки за спину и громко расхохотался.

— Ладно, не буду я тебя приканчивать, не боись. У меня котелок ещё варит. Мне, конечно, не слабо укокошить пару-тройку ваших, мне это раз плюнуть. Но ведь опять же в суд потащат. Следователь, свидетели, то сё, пятое-десятое, затаскают ведь. Нет уж, дудки. Всё равно умирать, так лучше уж побыстрее.

— Ладно, ладно, сядь-ка, — спокойно сказал Тикаки. Казалось, он немного побледнел, впрочем, действительно ли это так, при его смуглой коже сказать было трудно.

Во всяком случае, он не двинулся с места и ни на минуту не утратил хладнокровия, за что Такэо невольно почувствовал к нему уважение.

— Всё, всё, сажусь. — Сунада опустился на скамейку и, ухмыляясь, смерил взглядом сидевших по обе стороны от него надзирателей.

— Порядок. Доктора я приканчивать не буду. А вот вы — другое дело. С вами я бы разобрался за милую душу. Шучу-шучу. Просто хочу, чтобы меня самого побыстрее укокошили.

— И всё же я не понимаю, — снова серьёзно спросил Тикаки, — почему тебе так хочется умереть?

— А вы, как видно, шуток не понимаете, доктор. Будь мы с вами наедине, я бы вам объяснил, что к чему. Ладно уж, скажу. Потому что я знаю, как это приятно, когда тебя, связанного по рукам и ногам, — раз и придушат. Всем девкам, которых я придушил, умирать было в охотку. Уж можете мне поверить.

Сунада снова захохотал было, но увидев, что лицо Тикаки хранит невозмутимое выражение, тут же замолк.

— Ну, если ты так хочешь. — И Тикаки взял ручку. — Я дам тебе разрешение на постельный режим и выпишу снотворное. И всё-таки до конца я этого не понимаю. Можно, конечно, и проспать до завтрашнего утра, вот только что здесь хорошего, не пожалеешь ли ты потом?

— Нет, не пожалею, — с серьёзным видом кивнул Сунада.

— Ну, наверняка ты этого сказать не можешь. — И отложив ручку, Тикаки снизу вверх скользнул взглядом по мощной фигуре Сунады. На его лице вдруг появилась слабая улыбка и так же быстро исчезла.

— И всё-таки, как-то это… Неужели ты и в самом деле так спокоен? Ведь завтра утром… Так или иначе… так или иначе, но ведь это ужасно. А ты так говоришь, будто тебе предстоит нечто приятное. Мне это непонятно. Послушай-ка, скажи откровенно, я спрашиваю тебя совершенно серьёзно. Неужели тебе совсем не страшно?

Сунада, сделав вид, что не слышит, оценивающим взглядом — наверное, именно так он смотрел на женщин — вглядывался в доктора. И только после того, как Нихэй толкнул его в бок, принялся руками тереть глаза, будто только что проснулся, и, когда Тикаки повторил свой вопрос, соблаговолил обратить на него внимание.

— Не боюсь ли я? Да, боюсь. Но самое страшное ждать смерти, точно зная, когда она настигнет тебя. Вот я и хочу этого избежать. Усну крепким сном, а как проснусь, попрошу, чтобы кончали побыстрее, не тянули.

— А, тогда понятно. Тогда ладно. — Кивнув, Тикаки снова взял ручку. И тут Сунада торопливо добавил:

— Знаете, доктор, нельзя ли что-нибудь такое сообразить, чтобы уснул-то я крепко, но чтоб к нужному часу — сна ни в одном глазу. Не хотелось бы клевать носом. Я хочу идти туда с совершенно ясной головой. Ну, то есть… — Сунада говорил взволнованно, как ребёнок, который накануне Рождества пытается объяснить отцу, какую игрушку ему хочется получить. — Короче, мне бы такие таблетки, от которых я сразу крепко усну, а когда проснусь, буду чувствовать себя бодро, и чтоб башка хорошо варила…

— Это не так-то легко, — усмехнулся Тикаки.

— Ну, пожалуйста, доктор, неужели нет такого лекарства?

— Да есть-то оно есть, но его надо специально приготовить, учитывая три фактора: дозу, скорость, с которой организм его усваивает, и твой вес.

— Вы уж как-нибудь пошевелите мозгами, ладно? Ведь это моё последнее желание.

— Ладно, понял. Постараюсь. Всё рассчитаю хорошенько и постараюсь приготовить такое лекарство, какое тебе нужно.

— Вот спасибочки-то. Я перед вами в долгу. Здорово, что я пришёл к вам. Верно, доктор? Вы мужик что надо.

Его от природы хрипловатый голос вдруг приобрёл мягкость, в нём зазвучали даже воркующе-ласковые нотки. Казалось, он готов прослезиться. Тикаки изумлённо уставился на него, и какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза.

— Ладно, всё с тобой, иди, — сказал наконец Тикаки.

— Доктор, — с чувством произнёс Сунада, поднимаясь, — а вы завтра будете присутствовать?

— Нет, там будет другой врач.

— Кто? Главврач?

— Да я и не знаю толком. Но что не я, это точно.

— Что ж, раз так, прощайте. Спасибо за всё.

— Прощай, — ответил Тикаки, и тут явился ещё один молодой конвойный за Такэо.

После коридорчика, куда выходят врачебные кабинеты и аптека, начинается Большой коридор, где есть только металлические двери, ведущие в собственно тюрьму — туда, где находятся одиночные и общие камеры. В Большом коридоре есть окна, поэтому там светло, и зрачки Такэо сразу же сузились от непривычно яркого дневного света. От снежного пейзажа захватывало дух. Большой коридор шёл по второму этажу, и внутренний дворик с сакурой остался внизу.

Эта тюрьма вообще построена довольно своеобразно, все самые важные службы, как то: кабинет начальника тюрьмы, общий отдел, служба безопасности, воспитательный отдел, медсанчасть — находятся на втором этаже отдельного корпуса, который соединяется переходом со вторым этажом собственно тюрьмы. От Большого коридора, который тянется с востока на запад, отходят, подобно зубьям гребня, шесть трёхэтажных тюремных корпусов: первый, второй, третий и т. д. Нулевая зона, где расположена камера Такэо, находится на втором этаже четвёртого корпуса. Четыре — означает смерть, а второй этаж привычно ассоциируется с самыми важными тюремными службами. К тому же четвёртый корпус примыкает к центральной части Большого коридора, то есть расположен прямо напротив командного пункта особого полицейского отряда службы безопасности.

Сунада и Такэо вместе с конвоем стояли перед металлической дверью, ведущей в Большой коридор, и с высоты второго этажа созерцали внутренний дворик перед медсанчастью.