— Я и собираюсь написать именно художественное произведение.

— Ну… — Тикаки поспешил исправить положение, — разумеется, военные мемуары тоже литература.

— В том-то всё и дело! — серьёзно сказал Томобэ, утратив присущий ему обычно легкомысленный тон. — Ведь литературная ценность определяется прежде всего качеством самого текста. Кстати, вы читали «Ночные мысли» Такэо Кусумото из нулевой зоны? Великолепно написано! Не просто какие-то там очередные «записки»!

— Читал, — с деланным безразличием ответил Тикаки, ему не хотелось ввязываться в пустопорожний разговор о Кусумото, который со вчерашнего дня занимал все его мысли. — Действительно прекрасно написано.

— Мало сказать — прекрасно! — Томобэ распалялся всё больше. — Его проза глубоко символична. Вроде бы написано очень просто и ясно, но какая поразительная внутренняя ёмкость! Так не напишешь, если у тебя нет соответствующей подготовки. И такой человек приговорён к смертной казни. Ужасно!

— Да, — кратко ответил Тикаки и принялся разбирать бумаги, которыми был завален его стол. Не самое подходящее время для литературных споров. Он взглянул на записку, оставленную Таки. 9 час. 35 мин. Время казни Итимацу Сунады неумолимо приближается. Обычно приговор приводят в исполнение в 10 утра, осталось совсем немного. Скоро Таки констатирует его смерть. Как нарочно, заныл больной палец. Бинт за ночь превратился в грязную тряпку.

— Да, кстати, — сказал Томобэ, — дважды заходил главврач. Он ничего не сказал, но мне кажется, у него к вам было какое-то дело.

— Похоже на то. Ито тоже оставил мне записку. Судя по всему, он хочет поговорить об инциденте в женской зоне.

— Будьте осторожнее, — сказал Томобэ, понизив голос. — Вам следует составить рапорт таким образом, чтобы ответственность ни в коем случае не падала на вас. Как я уже говорил, отвечать за происшедшее придётся начальнику тюрьмы. И для него чем меньше степень ответственности, тем лучше. А она, по законам механики, может уменьшиться только в одном случае — если увеличится степень ответственности подчинённых. Скорее всего, будет предпринята попытка переложить вину на постовую надзирательницу или начальницу зоны, уличив первую в недосмотре, а вторую — в недостаточном контроле. Если мне не изменяет память, вы вчера во время осмотра подвергали её гипнотическому воздействию? Как бы кому-нибудь не пришло в голову, что это вы внушили ей мысль о самоубийстве. Вероятность этого весьма велика. Сведут всё к тому, что имела место врачебная ошибка.

— Но это нелепо! Кому такое может прийти в голову? — попытался улыбнуться Тикаки, но тут же сердце его словно окаменело. Откуда Томобэ знает, что вчера он прибегал к гипнозу? Создаётся впечатление, что в этой тюрьме за всеми установлена слежка и полученная информация тут же передаётся соответствующим лицам. Непонятно, чем именно руководствовался Томобэ, давая ему этот совет, — дружескими чувствами или желанием продемонстрировать свою информированность?

— А неужели уже пошли слухи о том, что я прибегал к гипнозу? — нарочито шутливым тоном спросил Тикаки.

— Это не слухи. У меня сведения из вполне достоверного источника. А что, это не так?

— Ну, гипноз — слишком громко сказано. Просто во время осмотра я привёл её в так называемое гипнагогическое состояние, только и всего. Неприятно, что моим действиям было дано столь превратное толкование.

— Так и скажите главврачу. В этом вопросе лучше сразу расставить все точки над «i».

— Спасибо, — сказал Тикаки, склонив голову, хотя полученное объяснение его вовсе не удовлетворило. — Что ж, пора и за дело. — Сунув пачку направлений в карман халата, он взялся было за телефон, решив позвонить начальнику службы безопасности и попросить у него список подсудимых из мафиозных группировок, но тут же вспомнил, что тот инструктирует бойцов особой охраны, и двинулся к двери — лучше сначала сходить к главврачу с рапортом об инциденте в женской зоне. Однако явно владеющий искусством читать чужие мысли Томобэ тут же сказал:

— Главврача нет на месте. Его недавно вызвали к начальнику канцелярии.

— Нет так нет. — Тикаки придвинул к себе телефон и позвонил в больничный корпус Ямадзаки. Занято. Зайдя Томобэ за спину, он заглянул в газету: — Что-нибудь новенькое есть?

— Полно всего. — И Томобэ ткнул куда-то пальцем. — Вот, к примеру, сообщение о вчерашнем пикете, довольно-таки подробное.

«Группа психов атаковала тюрьму. Арестовано 13 человек», — прочитал Тикаки.

— И что же пишут?

— А вот, пожалуйста. — Томобэ протянул ему альбом с вырезками. — Я уже обработал примерно половину утренней прессы.

Тут только Тикаки заметил, что на столе перед Томобэ лежит стопка утренних газет — он делает из них вырезки и вклеивает в альбом. И всё это с таким видом, будто он выполняет очень нужную и важную работу, а не просто убивает время.

Полистав альбом, Тикаки обнаружил, что все собранные материалы — на криминальную тематику.

— Меня интересует абсолютно всё, что связано с тюрьмой, — с гордостью сообщил Томобэ. — Если к нам поступает какой-нибудь не совсем обычный преступник, из службы безопасности сразу же бегут ко мне. Смотрят материалы, делают копии и подшивают в личное дело.

— Да, здорово, — сказал Тикаки, с восхищением разглядывая вырезки. Его внимание привлёк заголовок: «Пора кончать с преступными группировками». Под ним шёл перечень всех мафиозных групп, с поимёнными списками их крёстных отцов и руководящей верхушки. — А вот это как раз то, что нужно мне. Можно я тоже сделаю копию?

— Пожалуйста, пожалуйста. — Довольно улыбаясь, Томобэ похлопал ножницами по газете. — Дома у меня ещё сотня таких альбомов. У меня собраны все материалы за послевоенный период, вернее сказать, за те двадцать лет, что я работаю в тюрьме. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста. Перед уходом на пенсию я передам всё это в архив службы безопасности.

— Да, это в вашем духе, Томобэ-сан! У вас всегда всё по полочкам.

Томобэ очень любил ездить на машине и в каждые выходные куда-нибудь выезжал, при этом главное удовольствие для него — вернувшись, показывать всем альбомы с аккуратно, в строгом порядке вклеенными туда билетиками, полученными на скоростных магистралях, открытками и схемами. Собирательство — его хобби, тут они с помешанным на духах Сонэхарой два сапога пара. Скорее всего, именно поэтому они и относятся друг к другу с такой симпатией. Кстати говоря, служащий им мишенью для насмешек Таки тоже помешан на собирательстве: вокруг него всегда навалены груды стереоскопических фотографий, газет, спичечных коробков, штопоров, бумажных подставок под стаканы, стеклянных шариков и пр. А собственно, чем эти люди отличаются от заключённых, которые либо целиком сосредоточены на подсчёте проведённых в тюрьме дней, либо всеми силами стремятся за оставшийся им срок довести число сшитых пар обуви до определённой цифры? И те, кто надзирает, и те, кто под надзором, в равной степени подвержены процессу «призонизации».

— Вы ведь любите всё раскладывать по полочкам, правда?

Приняв это замечание за похвалу, Томобэ смутился, его смуглое лицо озарила белозубая улыбка.

— Наверное, сказывается армейская муштра. Ведь я заканчивал Военное училище, выпуск пятьдесят пятого года. Как раз, когда я учился на подготовительном отделении, был парад по случаю 2600-летия образования империи, и я вышагивал в головной колонне. Пиетет к Его Императорскому Величеству куда-то улетучился, но привычка всё вокруг себя раскладывать по полочкам, очевидно, осталась. Ведь военную форму и всякое такое надо было сворачивать особым образом в аккуратные скатки, чтобы по размеру точно совпадало с местом на полке. Вам, послевоенному поколению, этого не понять…

Тикаки прочёл заметку о вчерашнем пикете. Среди студентов получили увечья двадцать три человека. Арестованы тринадцать, трое тюремных надзирателей получили ранения разной степени тяжести, легко ранены трое бойцов отряда быстрого реагирования Токийского полицейского управления, то есть в целом вчерашние слухи оказались несколько преувеличенными, но, так или иначе, информация о пикете занимала достаточно большое место на полосе событий общественной жизни. Сообщалось, что пикетчики протестовали против дискриминации в судопроизводстве, тут же рядом приводились сведения о Симпэе Коно с его фотографией, но ни единого слова не было сказано об истинном руководителе — Митио Карасаве. Очевидно, тюремному начальству ловко удалось скрыть от газетчиков тот факт, что Коно превратился в рьяного революционера уже после того, как сел в тюрьму и начал под руководством Карасавы изучать марксизм. А вот совершённому Коно преступлению и его трактовке пикетчиками было посвящено целых четыре колонки. Коно зарубил топором бакалейщика из Окутамы и его жену, то есть совершил самое заурядное, если можно так выразиться, убийство с целью ограбления. Однако пикетчики усматривали в его действиях революционный смысл. И не потому, что украденные деньги были переданы в партийную кассу и употреблены на дело революции, а потому, что уничтожение сколотившего небольшой капиталец представителя буржуазии является естественной целью любого настоящего пролетария. Предполагалось, что пикетчики с таким энтузиазмом включились в деятельность по спасению Коно ещё и потому, что, оправдывая совершённое им убийство, одновременно оправдывали и собственные террористические действия. Авторы заметок, все без исключения, старались вскрыть порочность логики пикетчиков. Но у Тикаки возник вопрос — каким образом этой группке юнцов удалось усмотреть «революционный смысл» в самом заурядном «убийстве с целью ограбления»?