— Нет.

— Жаль. Великолепное зрелище. Я, знаете ли, очень интересуюсь астрономией, у меня даже есть зеркальный телескоп, пятнадцатисантиметровый. Вчера я как в семь вечера приник к нему, так до одиннадцати не мог оторваться. Подумать только, ведь эта тень на Луне — от нашей Земли! Я пришёл в такое волнение, вы не представляете. Такая радость меня охватила, такая радость… Вы меня понимаете?

— Да, кажется, понимаю.

Фукуда принёс вторую порцию лимонада и незаметно для старика сделал ему знак глазами — мол, давай, выпроваживай его поскорей. Он бросил взгляд на часы, поёрзал на стуле, меняя положение ног, озабоченно сдвинул брови, но старику всё было нипочём: закончив рассказ о том, каких трудов ему стоило сделать фотографию лунного затмения, он стал рассказывать, как смотрел в театре Юракудза «Оливера Твиста». Когда же он неосмотрительно спросил: «Ну, а в кино вы ходите?», тот с упоением принялся излагать свои взгляды на кино, и конца-краю этому не было видно. Фукуда увеличил звук радио и, подпевая «Вальсу Кентукки», принялся за уборку. Наконец старик поднялся и, с некоторым сожалением окинув взглядом бар, удалился.

Заперев за ним дверь, Фукуда вздохнул:

— Надо же, припёрся так некстати!

Он, усмехнувшись, вытер с лица пот.

— Может, наоборот, к лучшему? Представляешь, какой был бы ужас, приди он минут на десять раньше. Ладно, как-то выкрутились.

— А как быть с этим? — сказал Фукуда, потянув себя за отглаженные брюки. — Ведь твои штаны совсем мокрые. Ему это могло показаться странным.

Он опустил глаза и увидел, что брюки у него действительно совершенно мокрые и с них натекла на пол довольно большая лужа.

— Вот чёрт! — смутился он, но особенно напрягаться по этому поводу не стал: в конце концов, даже если у старика и возникли какие-то подозрения, глупо заранее волноваться. А там, глядишь, может, ещё обойдётся. Он впал в какое-то странное состояние усталости, апатии, все его чувства были притуплены, у него не было страха перед разоблачением, и, наверное, именно поэтому он смог так естественно держаться, беседуя со стариком. Правда, как выяснилось, старик всё же заметил и мокрые брюки, и ни с того ни с сего вымытые пол и диван. «Этот молодой человек, — показал он потом на суде, — держался как-то странно, без конца смотрел на часы, явно был то ли чем-то озабочен, то ли куда-то спешил».

— На редкость проницательный дедуля. Всё видит, чуть только пыль соберётся на оконной раме, тут же поскребёт ногтем и давай читать нотации. Наверняка он что-нибудь да заметил. — Фукуда, передёрнув плечами, внимательно осмотрел потолок в том месте, где был спрятал труп, затем зал — проверяя качество уборки, — и несколько раз повторил: «Ох, не к добру!»

— Да ладно, что толку об этом думать? — попытался утешить его он — Надо мне побыстрее линять отсюда, пока ещё кто-нибудь не пришёл. Да, а что касается денег, то давай дадим Ясиме десять тысяч, чтобы заткнуть ему глотку, а остальное поделим пополам. Согласен? Вот только здесь рассчитываться опасно, лучше всего, если я тебе передам деньги завтра, в «Бароне». Приходи в одиннадцать. А пока я оставлю тебе тысяч тридцать.

— В одиннадцать в «Бароне»? — недовольно протянул Фукуда. — Нет, лучше давай поделим прямо сейчас. Чего ждать до завтра?

— А если ещё кто-нибудь явится? Хозяйка или ещё кто? Что мы будем тогда делать?

Тут до них донёсся звук шагов: вроде кто-то поднимался по лестнице. Фукуда втянул голову в плечи. Опасения оказались ложными, но он всё равно перепугался:

— Ладно, встретимся завтра в «Бароне».

Он отсчитал тридцать тысяч йен, передал Фукуде и поспешно вышел.

Был полдень. Ослепительный свет сразу же впился ему в глаза, проник до самого дна и вытравил все мысли. Стеклянная дверь банка отливала серебром, в ней маячило его собственное отражение. Бледный юноша, которому очень идут очки без оправы. Самостоятельный мужчина, молодой, сильный, держится с достоинством, как и полагается убийце. Ещё час назад он был совсем другим — одиноким, ни на что не способным жалким изгоем, а теперь от него так и веет уверенностью в себе — да, ему удалось-таки кое-что совершить в этой жизни. Чувствуя на щеках приятное солнечное тепло, он вышел на улицу, поднял руку, остановил такси, и на вопрос, куда ехать, ответил — в Дзуси. Почему именно в Дзуси? Дело в том, что он хотел вернуть Цунэ Цукамото её триста тысяч йен, ведь, собственно, ради этого он и взялся за эту «работу», и, если он не вернёт деньги Цунэ, её нельзя будет считать завершённой. Разумеется, это решение шло вразрез с намерением поделиться четырьмястами тысячами с Фукудой, но в то время ему было не до Фукуды, портфель своей тяжестью давил на бедро, и он думал только о том, как лучше распорядиться его содержимым. Да, он сознавал, что украл эти Деньги, что ради них убил человека. Но у него и мысли не было, что это дурно, что это тяжкое преступление, заслуживающее смертной казни, наоборот, он переживал душевный подъём, как будто совершил необычный и значительный поступок. Нечто подобное он испытывал в детстве, когда крал у матери деньги из кошелька. Удовольствие, которое доставляет само действие, становится особенно острым при мысли — никто не знает, что именно ты это сделал. «Вот и водитель такси не знает, что везёт убийцу», — веселился он и радовался, что сумел смутить его, отстегнув ему огромные чаевые. В конце концов, пусть везёт куда угодно, денег-то полно! За окном мелькали какие-то жалкие улочки, беспечно брели размякшие от летней жары люди, не подозревающие о том, кто сидит в проезжающей мимо машине. Он провожал их взглядом, его так и подмывало закричать: «Эй вы, болваны, получили? Так вам и надо!»

Теперь-то мне ясно — прежде всего им двигало желание отомстить: отомстить матери, брату, вообще всем взрослым. Однако нельзя забывать и о другом — убивая Намикаву, он ощутил внезапный и мощный выплеск жизненной энергии, после чего его охватила блаженная усталость, как если бы он изнасиловал женщину. Да, именно это чувство испытал он и в своём утреннем сне. Основным предметом судебного разбирательства была юридическая сторона совершённого преступления, на втором месте стояла его психологическая подоплёка. Но при этом совершенно игнорировался тот факт, что субъектом, совершающим преступление, является человек, полностью зависимый от собственной плоти. В конце концов, в затягивании петли на шее Намикавы участвовала именно плоть, которая придавала силу рукам, эту петлю затягивающим, и получала удовольствие от самого процесса удушения. Точно такую же ошибку, как мне кажется, делают, анализируя причины насилия над женщиной: обычно на первый план выдвигают психологические мотивы, говорят о любви или ненависти, а, на мой взгляд, гораздо правильнее исходить из структуры самой плоти, которая собственно и порождает вожделение.

Так или иначе, он в блаженном состоянии сидел в машине и очень скоро заснул, а когда проснулся, за окном были улочки Дзуси. Он стал руководить водителем, показывая ему, куда ехать, но они заблудились и оказались в совершенно незнакомом районе. Растерявшись, он попытался исправить положение, стал давать новые указания, но тут сквозь сосны, саговые пальмы, окружавшие храм Кэнниндзи, замелькали дома, характерные для прибрежной полосы, он увидел клуб, санаторий, ещё ряд каких-то строений, но дома Цунэ всё не было. Решив, что они ошиблись улицей, он велел водителю свернуть в какой-то переулок, после чего они выехали на забитый купающимися пляж и он окончательно перестал понимать, где они находятся. «Простите, я совсем запутался, слишком давно здесь не бывал, — сказал он водителю. — Отвезите-ка меня лучше в Офуну». Водитель, которому это было только выгодно, послушно кивнул» но в зеркальце заднего вида отразилось его недоумевающее лицо. Он хотел подъехать прямо к дому Ясимы, но вовремя спохватился, вышел у станции и оттуда пошёл пешком, купив по дороге нижнее бельё, яркую пляжную рубашку, брюки и сумку на длинном ремне. Ясима снимал комнату в двухэтажном домике, который принадлежал одной супружеской чете. Поднявшись на крыльцо, он крикнул, но никто не вышел, и он вошёл в дом без разрешения. Ему навстречу выбежала девочка детсадовского возраста, которую все называли Малышка, единственная дочка хозяев, и в ответ на его вопрос сказала, что Ясима в ванной. Она тут же стала нудить — почитай, почитай, — и пока он читал, появился Ясима в лёгком халате с тазиком, в котором лежало полотенце и мыло. Сделав страшное лицо, он прогнал девочку и шёпотом спросил: